Но имелось и приятное. Перестав полагаться на доводы рассудка, она стала с любопытством наблюдать, куда ее приведет происходящий вокруг бардак. И ей это, черт подери, нравилось. Казалось вкусным, как тот шоколад, который они постепенно уничтожили втроем.
В этот бардак странным образом укладывалась и субботняя покупка новых туфель — на каблуках, конечно, потому что она тысячу лет не покупала обувь на каблуках, Димка ворчал, когда оказывалась зримо выше. И нового платья — потому как к туфлям обязательно нужно платье. И нового комплекта нижнего белья — просто потому что душа захотела. В конце концов, у нее день рождения в этом месяце, имеет полное право устроить себе эстетический праздник.
Потому в тот замечательный субботний день она, самым наглым образом отменив поход на рынок для Моджеевского, сама отправилась по близлежащим бутикам, впервые полномасштабно и надолго доверив Богдану Андрея. Придумала дурацкую отговорку, что ей необходимо личное пространство, а мальчикам лучше побыть вдвоем, чтобы Царевич быстрее привыкал. Он сейчас немного реже вспоминал про Ярославцева, хотя и случалось по-прежнему. Но у горе-родителей кое-как получалось его отвлекать и до обид не доводить. А поскольку Дима так ни разу и не дал о себе знать напрямую и не заявил собственного намерения поддерживать отношения с ребенком, оставлять все это в состоянии полной неопределенности Юля не собиралась. Чем больше будет Богдана — тем лучше для всех. До конца ли, насовсем ли Богдан — Юля пока с замиранием сердца запрещала себе думать. Но ей было хорошо. Она чувствовала себя свободной и бесшабашной, как уже очень давно не случалось. И в этой бесшабашности позволяла себе робко-робко мечтать. Пусть даже о том, как у Моджеевского отвиснет челюсть, когда она покажется ему в новом платье, да еще и в новых туфлях на свой день рождения.
Куда она собралась наряжаться — Юлька пока не придумала. Они не обсуждали. Может быть, она даже пригласит его в ресторан. Или в клуб — чем черт не шутит. Она триста лет никуда не ходила танцевать и, наверное, ей очень сильно этого хотелось бы. И фантазировалось, что теперь происходит откат в пору юности, когда они встречались и самим себе казались достаточно взрослыми, чтобы можно было все, но при этом еще ничего себе не позволяли. Стремительное падение в детство, когда все на максималках. А сейчас даже мечтать — попробуй рискни.
Остановилась Юлия Малич на пороге салона красоты в глубоких размышлениях о целесообразности посещения данного заведения ввиду уже потраченных за день средств. Однако эти ее размышления прервали самым неделикатным образом коротким телефонным звонком, приведшим ее в состояние глубокой озабоченности.
Да что там говорить! В какой-то момент ей показалось, что и день померк, и море замолчало. В общем, не увернулась. Стояла, сжимая в руках большие бумажные пакеты с покупками, у прозрачной витрины, за которой была установлена кадка с пальмой и несколько здоровенных горшков с замиокулькасом — видимо, самое подходящее для радости глаз прохожих. И думала, что мир по своей сути ужасно несправедлив. Ей бы вот замаскироваться под этот самый замиокулькас. Потому что дерьмо у нее, а не стратегия.
Тогда-то Юлька его и заметила. Снова. В очередной раз. Автомобиль вишневого цвета, замерший неподалеку. Среднестатистическая хондочка, припыленная и, очевидно, еще не отмытая после зимы.
Раздраженная почти до предела, Юлька подкатила глаза и обернулась, глянув в упор на водителя, остававшегося за рулем. Потом решительно пробормотала себе под нос:
— Вот идиот!
И с этими словами ломанулась домой. Потому что домой нужно было попасть как можно скорее — теперь точно не до смены имиджа. В таком состоянии Юлька могла разве что херакнуть каре под Гоголя, но никак не превращаться в нечто прекрасное и воздушное, чего ей, пожалуй, тоже очень хотелось бы. Да и времени в обрез, оказывается.
Машина, между тем, куда-то запропастилась, хотя Юля готова была поклясться — всплывет где-то поближе к дому. Уже б шифровался лучше, что ли! Если она невооруженным взглядом видит, то хренового Димка сыщика нанял. А попробуй не заметь — когда она выходила из торгового центра, эта самая машина совершенно точно мелькала у паркинга. И, наверное, даже раньше в эти же сутки. Именно она еще утром была припаркована у Юлиного магазина. Неудачно припаркована.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
А накануне — эта же машина торчала у детского сада, когда она приходила забирать Андрюшу. Собственно, заметила ее Юлька еще дня три назад. И тихо бесилась, решив понаблюдать, и только потом ставить на уши… кого там положено ставить в таких ситуациях? Наверное, Богдана?
Теперь уж и не до наблюдений. Домой Малич мчалась так, что пятки сверкали по тротуару вдоль проспекта. А когда свернула на Молодежную, оглядывалась, чтобы нигде не наткнуться на знакомых. Впрочем, отец еще пару дней назад вкрадчивым голосом предупреждал ее, что на выходные едет к Моджеевским. Деткам охота порезвиться. Сашка соскучился по Лизе.
А оказывается…
— Они расставили нам капкан! — возмущенно воскликнула Юлька, оказавшись напротив Богдана посреди детской, на одной ноге, той, что уже была разута, а со второй стягивая ботинок. Моджеевский же, напротив, решительно одевал сына. Собственно, именно его звонок и прервал ее шопинговую эйфорию — их пригласили на большой семейный ужин и шансов отказаться у них нет никаких. Разве что всем троим сказаться больными каким-то редким заболеванием, требующим жесткого карантина с изоляцией. Желательно на пару месяцев.
Богдан с Андреем одновременно воззрились на нее. Младший, не понимая, что бы это все значило, затаился, в то время как старший авторитетно заявил:
— Если ты знаешь, где этот капкан стоит, то его всегда можно обойти.
— Каким образом? Одно дело ужин с твоим отцом и Жекой. Но вот ты в курсе, что там еще и мой отец? Или они тебе не сказали?
— Вот и прекрасно! — постановил Богдан, закончив упаковывать Царевича и вручив его Юльке. — С Андреем Никитичем давно надо было поговорить.
— Да я силы небесные благодарила, что он нас во дворе ни разу не засек, Моджеевский, — уныло пробормотала Юлька, поставив мелкого на пол. — Ты можешь представить себе его реакцию?
— А что не так? — искренне удивился он.
— Да все не так! У нас от начала и до конца слишком нестандартная ситуация. Ему Димка никогда не нравился, но, получается, я изменяла. С сыном мужа сестры.
— А по-моему, ты преувеличиваешь, — пожал плечами Моджеевский и развернул Юлю за плечи, направив ее обратно из комнаты. — Поехали. Разбираться на месте будем.
— Мне переодеться надо, я взмыленная! — вяло запротестовала она. — Мало того, что виноватая, так еще и взмыленная.
— Ты не виноватая и прекрасно выглядишь. Не выдумывай. А если заставишь их ждать — будет хуже.
— Ну а какая я? Заварила такую кашу… Я же не от балды тебе говорила, что меня не так воспитывали, Богдан. Меня действительно не так… папа не так…
— Ты себя слышишь? — возмутился Моджеевский, продолжая подталкивать Юлю к коридору. Рядом уверенно топал Андрей и, копируя его, упирался ладошками в ее ноги. — Ты что? Убила кого-то? Ограбила? Уничтожила мировой шедевр? Что значит «так» или «не так»? Идеальных нет!
— Нет. Нет. Но он будет злиться. Да черт с ним, что злиться… но он расстроится, Бодь. Это еще хуже.
— И что ты предлагаешь?
Юля остановилась. Андрюшка возмущенно забухтел внизу. Но вряд ли она слышала. Посмотрела на Моджеевского совершенно несчастными глазами и наконец признала главное:
— Я ничего не предлагаю. Я боюсь.
— Ну к этому я уже привык, — усмехнулся Богдан. — А ехать все равно придется.
— Откуда ты только взялся на мою голову, а?
— Можешь и дальше продолжать выискивать возможности меня задеть. Если тебе станет от этого легче, то у тебя это получается. Но сейчас мы все равно все оденемся и поедем на семейный ужин. Нравится тебе это или нет.
— Поцелуй меня.
— Ты выбрала очень подходящее время, — буркнул Богдан и принялся упаковывать Царевича в курточку и ботинки.