В это же время он много работает над осуществлением своей старой, еще юношеских лет, идеи — прорыть канал от Флоренции к морю, выпрямить прихотливо извивающуюся реку Арно, значительно пополнить ее водой и оросить нуждавшиеся в воде земли. Но теперь этот проект стал много
совершеннее. Теперь у Леонардо за плечами опыт создания грандиозных гидротехнических сооружений в окрестностях Милана, результаты больших теоретических исследований законов движения воды.
В это же время Леонардо дает ценнейшее заключение о способах борьбы с оползнями на горе Сан-Сальваторе (близ Флоренции), которые создавали для жителей города множество хлопот и угрожали большими бедствиями.
В апреле 1501 года Леонардо закончил картон новой своей замечательной картины — «Св. Анна с Марией и Иисусом». Эта картина и должна была явиться заалтарным образом церкви Аннунциаты. Снова — воля заказчиков — старая евангельская, религиозная тема, и снова новое, оригинальное, глубоко реалистическое разрешение ее. Мальчик беззаботно играет с ягненком. Молодая мать с восхищением смотрит на него, радуясь каждому его движению.
Чарующая прелесть изображенных на картине лиц, жизненность и реальность нарисованной сцены, совершенство техники изображения были изумительны. Картон Леонардо, по словам его старинного биографа, «не только поверг в изумление всех художников, но... привлекал... в комнату на осмотр мужчин и женщин, молодых и стариков, словно на какое-то торжественное празднество. Это было вызвано желанием взглянуть на чудеса Леонардо, которые совершенно ошеломили весь этот народ».
Дни шли за днями, а никаких перемен к лучшему не предвиделось. Леонардо тянуло к большим работам, к изучению больших проблем науки и техники, но заняться всем этим во Флоренции не было возможности.
Вот почему Леонардо принял предложение Чезаре Борджа стать его главным инженером.
Чезаре Борджа, сын папы Александра VI, был одним из самых мрачных и гнусных итальянских политиков. Абсолютно лишенный каких бы то ни было моральных устоев, честолюбец и карьерист, он задумал создать себе государство. Были пущены в ход ложь, клевета, обманы, предательство, убийство из-за угла, разорение тысяч людей. Каждый шаг этого авантюриста был покрыт кровью и преступлением.
Но Чезаре был хитер — он понимал, что значит окружить себя большими людьми. Их присутствие при дворе несколько маскировало его преступную деятельность. Поэтому он и старался всяческими обещаниями привлечь их к себе. Так же он поступил и с Леонардо, назначив его своим главным инженером.
Леонардо хорошо знал Чезаре Борджа и нисколько не обманывался насчет него, но ему ничего не оставалось, как согласиться.
Леонардо уезжает из Флоренции в город Пьомбино, где он должен был осмотреть укрепления только что завоеванного Чезаре Борджа города. Он выполняет это поручение, но больше занимается изучением приливов и отливов, создает обширный проект осушения пьомбинских болот, постройки целой сети каналов, углубления и расширения реки Омброне.
Понятно, Чезаре Борджа это было не нужно, и он отнесся равнодушно к проектам Леонардо. Столь же равнодушно отнесся он и к другому
Леонардо да Винчи. Святая Анна с Марией, и младенцем Христом.
большому проекту Леонардо — соединить каналом город Чезену с Адриатическим морем. Внешне пока еще Борджа не выражает своего неудовольствия, он даже назначает Леонардо своим «генеральным инженером и архитектором», но в глубине души уже тяготится им и стремится освободиться от него. Конфликт рано или поздно должен был наступить.
Перед глазами Леонардо развертывалась картина восхождения к власти и могуществу одного из самых бессовестных людей тогдашней Италии. Леонардо видел, как этот жестокий человек ради своих честолюбивых замыслов безжалостно уничтожал тысячи ни в чем не повинных людей, разрушал и сжигал города и деревни.
В первых числах марта 1503 года Леонардо вернулся во Флоренцию, решительно порвав с Чезаре Борджа.
ПРОКЛЯТИЕ ВОЙНЕ! „БИТВА ПРИ АНГИАРИ“
ОНЕЦ февраля 1505 года. В этом году во Флоренции ранняя весна. Теплый ветер с моря разогнал тучи. Солнечные лучи весело играют на золотых крестах колоколен, задерживаются на высоких остроконечных шпилях башен, затем сбегают вниз, на площади и улицы. Воскресный день. Только что закончилось богослужение, и сотни разряженных по-праздничному горожан заполняют улицы.
По широкой мраморной лестнице Палаццо Синьории длинной вереницей вверх и вниз поднимаются и спускаются люди. Кого только здесь нет! Почтенные «отцы города» в нарядных бархатных камзолах, с золотой цепью на шее важно и чинно поднимаются по лестнице. Пышно одетые дамы, щеголяющие яркими, многоцветными платьями, золотыми украшениями, тончайшими брюссельскими кружевами. Молодые люди из аристократических семей с пренебрежением смотрят на богатых купцов и банкиров.
Поодаль от них не спеша, с чувством собственного, достоинства поднимаются по лестнице группы простых горожан. Вход в Палаццо Синьории в этот день открыт для всех.
На лестнице стоит неумолчный говор. Знакомые окликают друг друга, шутят, смеются. Дельцы не упускают случая поговорить о новых партиях фландрской шерсти, о ценах на сукно, о кознях, чинимых флорентийской торговле неаполитанским королем.
Шум стихает, когда посетители перешагивают порог нового зала Палаццо Синьории.
Прямо против входа на стене висит картон новой фрески Леонардо да Винчи. Художник только что закончил его и сегодня открыл для всеобщего обозрения.
Войдя в зал, зрители останавливаются в изумлении. Первые минуты все молчат. Картон настолько необычен, что с первого взгляда его трудно и охватить и понять. Немного позже начинают раздаваться голоса, сначала тихие, неуверенные, потом всё более громкие.
— Изумительно! Потрясающе! — говорит высокий старик с длинной белой бородой. Это богатый флорентийский купец, известный покровитель искусств. Он еще внимательнее вглядывается в картон и затем произносит тихо: — Но что это должно обозначать? Леонардо да Винчи не такой художник, чтобы просто нарисовать картину боя... Но как это сделано!
— Какой ужас! Какие лица! Сколько в них злобы, ненависти! Нет! Я не могу смотреть больше, мне становится страшно! — говорит нарядная полная дама.
— Н-да-а-а, — тянет изысканно одетый молодой человек.
Ему нечего сказать, поэтому он делает умное лицо и что-то невнятно бормочет себе под нос.
— Послушайте,— кипятится толстый человек в малиновом камзоле, с золотой цепью на шее, — что это такое? Мы приглашаем для росписи нового зала нашего дворца самых крупных художников. Мы хотим, чтобы они своими картинами прославили нашу республику, чтобы они написали... э-э-э-э... что-нибудь такое... А он делает что?
— Ведь это же битва при Ангиари! Разве вы не помните ее, синьор Петруччио?
— Как не помню! — кричит толстяк. — Конечно, помню. Но разве она такова, спрашиваю я вас? Где красота победы? Где триумф победителя? Где ликование народа?
— Да, да! — сюсюкает юный аристократ. — Где красота боя, где это упоение битвы?
И действительно, с картона смотрели на зрителей не трафаретные лица победителей, триумфально шествующих по улицам, а жестокая правда войны.
Картон Леонардо да Винчи изображал битву при Ангиари, происходившую между флорентийскими и миланскими войсками 29 июля
Битва при Ангиари. Гравюра Эделинка с копии Рубенса.
1440 года. Изображен был лишь один, центральный, эпизод битвы — бой за знамя.
Группа всадников схватилась в смертельной схватке. Колоссальное напряжение всех физических и духовных сил, страстное желание одних удержать знамя, других — добыть его какой бы то ни было ценой. Безумная ярость охватила не только людей, но и лошадей — они бьются, переплетаясь передними ногами, грызут друг друга зубами. Некоторые воины уже сбиты с коней и лежат на земле.
— Ты посмотри, как это сделано! — раздается густой бас человека, одетого в праздничный костюм ремесленника. — Сразу видно, что он рисовал не из головы, не выдумывал, а брал прямо из жизни. Ты погляди-ка, — продолжает он, обращаясь к собеседнику, маленькому худенькому человеку, чисто выстиранная одежда которого все же носила на себе следы
Леонардо да Винчи. Набросок для
«Битвы при Ангиари».
красок; знающий человек безошибочно узнал бы в нем красильщика. — Ведь это наш Олоньо! Такой же здоровый, рослый, сильный, и глаза у него такие же дикие.
Молчание. Затем опять густой бас:
— А вот этот, что лежит на земле и совсем уж готов отдать господу богу душу, — совсем наш Щербатый...