— Сначала я решила, что это де Молеврие, уж очень в меня влюбившийся. Он совершенно не допускает, чтобы я посмела не ответить ему тем же.
— Не подозревайте его, моя дорогая госпожа. Господин де Молеврие, может быть, немного рассеян, немного высокомерен, немного нескромен, но не способен, как я считаю, на дурные поступки.
— Тогда кто это? Кого ты подозреваешь, малышка?
— Господин герцог дю Мэн явно не из ваших друзей…
— Это правда. Он мне так и не простил любовь, которой меня окружает его величество, и благосклонность мадам де Ментенон…
— И потом еще господин де Мовуазен…
— О, у этого я надолго отбила желание утомлять меня своими вздохами и надеждами… Самый наглый фат!.. По правде говоря, если бы все мужчины походили на него, не было бы особой доблестью со стороны женщин проявлять неприступность.
— Все-таки остерегайтесь, ваша светлость! — настаивала девушка. — Господин де Мовуазен пользуется расположением его высочества… А его высочество завистлив…
Молодая женщина пожала плечами.
— Моя ли вина, если это единственный государственный ум, который нас всех объединил?.. — раздраженно сказала она. — Моя ли вина, что я еще играла в куклы, когда король Франции попросил у моего отца моей руки для внука, который тоже еще был ребенком?.. И в Фонтенбло, когда его величество водил меня по апартаментам, совершенно серьезно выказывая мне почтение, я, двенадцатилетняя девчушка, была тогда такой крошечной, совсем карманной. Моя ли вина, наконец, что, признавая за герцогом Бургундским лучшие душевные качества, я должна перед всем миром отказать ему в качествах телесных?
— Если бы мадам знала, как его высочество к ней привязан!
— О, я знаю!.. Он меня просто обожает, бедный принц! Послушай, помнишь, мне предсказали смерть в двадцать семь лет… Я у него спросила на другой вечер: «Сударь, если это несчастье случится, на ком вы женитесь?» — «Мадам, — ответил он, — не думайте об этом. Если вы умрете, я не протяну и недели».
— Да, — сказала молодая девушка. — В отсутствии любви к вам его никак не упрекнешь…
Собеседница ласково закрыла ей рот рукой.
— Ты моя совесть, милочка… Ну не брани меня слишком… Я порвала с господином де Нанжи… порвала с ним после… после… — она, казалось, подыскивала слово.
— После того, как господин де Фронсак появился при дворе, не правда ли?
— Ах ты злюка! Ну да! — продолжала молодая женщина. — Господин де Фронсак мне очень нравится… Он очарователен… И я шутила с ним, как с другими… Эти господа такие занимательные! Особенно злополучный де Нанжи!.. Видела бы ты его лицо, когда я требовала вернуть мои письма! Такой сконфуженный, огорченный, обескураженный!.. Наконец обещает мне их отдать — и вдруг вся корреспонденция уничтожается. Ну хоть снова все пиши!
— Однако не находите ли вы, что граф медлит, мадам?
— В самом деле… Но он придет, он обещал…
Принцесса села на софу у окна.
— Послушай, иди сюда, ко мне под бочок…
— Мадам, но мое почтение к вам…
— Ну, что ты говоришь! Когда мы одни, нет ни принцессы, ни фрейлины… Есть две подруги… — И, улыбнувшись, она добавила: — Подруги, одна из которых находит в другой ценителя и судью, не только сестру.
Юная девушка, очень довольная, взяла табурет и села в ногах у принцессы.
Старшая из подруг была дочерью Виктора-Амадея Савойского. Она уже пять лет была замужем за герцогом Бургундским, который четырнадцатого апреля прошлого года после неожиданной смерти отца, великого дофина, сам стал дофином Франции и наследником короны.
Принцесса привлекла к себе подругу и поцеловала в лоб.
— Знаешь, Вивиана, — продолжала она, — ты мне напоминаешь сурового ментора. Бывают моменты, когда ты в свои двадцать рассуждаешь так, как говорят те, кому за шестьдесят… Но ведь ты же никого не любила?
— Любила, мадам, я и сейчас люблю.
— Ах да, тот провинциальный воздыхатель… Шевалье… Дворянин из твоих родных краев…
— Да, господин де Жюссак, мой жених, мадам.
— И вот уже годы, как вы разлучены?
— Пять лет, — вздохнула девушка.
— Но ведь вы писали друг другу письма все это время?
— Один раз.
— Прекрасно! И ты воображаешь, что он все еще думает о тебе?
На глазах мадемуазель де Шато-Лансон появились слезы. Герцогиня смутилась.
— Прости меня, милая моя моралистка, — живо заговорила она, — я не хотела тебя огорчить… Но то, что ты говоришь — так необычно!.. Сразу видно, что твой Амадис в трехстах лье от двора!
Искра надежды сверкнула во влажных глазах Вивианы.
— О! — пробормотала она. — Если бы ваше высочество захотели…
— Что, моя дорогая? — спросила принцесса, погладив ее по щеке.
— Мой Элион был бы рядом, мог бы приехать в Версаль…
— А почему он не приезжает?
— Но ведь надо, по крайней мере, быть уверенным, что найдешь здесь покровителей, должность… Это человек мужественный, верный, преданный… И если бы ваше высочество согласились причислить его к своему дому…
Герцогиня покачала головой.
— Бедное дитя, оставь же пустые надежды… Если бы это было возможно, все равно потребовалось бы время на осуществление плана. Но я не имею никакого влияния. На меня смотрят как на маленькую легкомысленную девочку, я не имею своего слова. Даже герцог, который сам лишен всякого авторитета… Его величество оставляет за собой право самому назначать на должности. И если этого молодого человека не рекомендовали ни герцог дю Мэн, ни граф Тулузский, ни отец Ле Телье, ни мадам де Ментенон…
Она замолчала. Вивиана совсем опечалилась.
Принцесса прислушалась.
— Слышишь? Кто-то поднимается по лестнице… Это он! Господин де Нанжи!..
Действительно, жалобно заскрипели ступени под тяжелыми мужскими сапогами; потом в дверь дважды робко постучали. Герцогиня подбежала к ней, радостно воскликнув:
— Входите, Анри, входите скорей!
Это походило на театральную сцену. Дверь открылась, и на пороге появился господин де Жюссак. Герцогиня отпрянула от неожиданности при виде незнакомого лица.
Мадемуазель де Шато-Лансон выглянула из-за спины своей госпожи и, вскрикнув от удивления, закрыла лицо маской.
Элион склонился в почтительном поклоне.
Герцогиня Бургундская не дала ему заговорить первым, к чему, казалось, он сильно стремился.
— Но, — воскликнула она, задыхаясь, — это не вы!..
На лице молодого человека играла самая обольстительная улыбка.
— Прошу прощения, мадам, но все-таки я. Клянусь, что я — это я…
— Во всяком случае, — возразила молодая женщина сухо, — вы не тот, кого я жду…