class="p1">Задумав остановиться на некоторое время в Северной Каролине, чей крепкий, как у Рип ван Винкля сон казался крепким и способным устоять против любого катаклизма, я взял билет на отходящий в полночь на Север поезд. С ним возвращались домой множество балтиморцев — из числа помогавших при захвате Самтера. Они были шумными и взволнованными, сурово и решительно заявляя, что скоро поднимется Мэриленд, что губернатор Хикс и Генри Винтер Дэвис будут повешены, а Президент Линкольн изгнан из Вашингтона. Они яростно повторяли вновь и вновь, что все янки трусы, и с ними было «легко справиться», но когда того, чьи утверждения были особенно жесткими, спросили:
— Вы поедете домой через Вашингтон?
— Только не я, — последовал ответ. — Старый Эйб поубивает нас там!
Вскоре мы очутились на глинистых землях Старого Северного Штата[56], которые на первый взгляд очень похожи на те районы Огайо, что находятся вблизи озера Эри. Много часов мы ехали по дремучим сосновым лесам. Кора этих могучих сосен идет на производство из нее канифоли и скипидара.
Мои предчувствия тишины оказались обманчивыми. Только что телеграфом прибыло обращение Президента Линкольна, призывавшего под ружье 75 000 солдат, и вся страна была в огне. Здесь такое произошло впервые, и чувства людей были более яркими и искренними, чем в тех штатах, которые уже свыклись с революцией. Форты захватывались, с неграми и белыми велась разъяснительная работа, формировались войска, священники брали оружие в руки, а женщины изо всех сил поощряли их решимость бороться с «аболиционистами». Все юнионистские настроения были подавлены.
Пока поезд стоял в Уилмингтоне, телеграмма, объявляющая, что Вирджиния примкнула к Сецессии, вызвала гром аплодисментов. Одиноко сидя в конце вагона, я наблюдал за тремя своими попутчиками, с которыми я сдружился во время путешествия, ведущими о чем-то серьезный разговор. Их частые взгляды на меня указывали на предмет их беседы. Поскольку я не сказал ничего, что свидетельствовало бы о моих политических взглядах, я решил сразу же с ними согласиться, если бы они подвергли меня проверке. Один из них подошел ко мне и заметил:
— Только что сообщили, что Вирджиния отделилась.
Необычайно воодушевленно я ответил: «Прекрасно! Это позволит нам взять все остальные приграничные штаты».
Это, похоже, его удовлетворило, он вернулся к своим друзьям, и они больше не обращались ко мне с этим глобальным вопросом.
По фрагменту разговора, который произошел рядом со мной, можно понять главную суть этого замечания. Молодой человек сказал сидящему рядом с ним джентльмену:
— До первого июня мы овладеем Вашингтоном.
— Вы так думаете? Линкольн намерен собрать армию в сто пятьдесят тысяч человек.
— О, чудесно, мы разберемся с ней утром, еще до завтрака. Отправьте в ряды этих синих янки три-четыре снаряда, и они разбегутся как овцы!
До сих пор я искренне надеялся, что кровавый конфликт между двумя частями страны можно предотвратить, но эти замечания были настолько частыми, а мнение, что северяне — абсолютные трусы, распространено настолько широко[57], что я уже довольно благодушно смотрел на то будущее, к которому придет Юг, наслаждаясь проверкой твердости этой веры. Пришло время выяснить раз и навсегда, являются ли эти хлопковые и тростниковые джентльмены рожденной для власти высшей расой, или же их притязания были просто заурядными высокомерием и чванством.
Похоже, ум южанина никак не может понять, что тот, кто никогда не сыплет пустыми угрозами и не размахивает охотничьим ножом, кто слишком многое пережил перед боем, кто скорее примет зло, чем причинит его, если его поднять — опаснейший из врагов, и этот общеизвестный факт и подарил нам пословицу: «Остерегайтесь ярости терпеливого человека».
Нью-йоркские газеты, вышедшие уже после сообщения о падении Самтера, теперь дошли и до нас, и везде — как в новостных, так и редакционных колонках рассказывали, как внезапно и быстро это событие подняло весь Север. Голос каждого журнала призывал к войне. «The Herald», который однажды утром горько говорил о насилии, в тот же день навестили несколько тысяч возмущенных граждан, которые предоставили ему выбор — либо он поднимет американский флаг, либо лишится офиса. Только благодаря полиции и заступничеству ведущих юнионистов, его имущество не пострадало. И вот в утреннем выпуске появился один из его периодических и конституционных кувырков. Все его четыре редакционные статьи хором кричали: «Война до полной победы!»
Мятежники были очень удивлены, несколько потрясены и вдвойне раздражены столь неожиданной переменой во всех северных газетах, которые, как они считали, доброжелательны к ним, но они тоже кричали — «Война!», и даже громче, чем раньше.
В отеле Голдсборо, где мы остановились на ужин, на каминной полке стояла небольшая мраморная плита со следующей надписью:
«Светлой памяти А. Линкольна, который умер от перелома шеи в Ньюберне, 16-го апреля 1861 года».
Перед тем, как поезд тронулся с места, в вагон зашел молодой патриот, чья артикуляция была сильно попорчена виски, и спросил:
— Й-й-есь к-кой н'будь ч'ртов янки в эт-томп'езде? Й-еси есть х'ть од'н ч'ртов юнионист, й-я вык'ну й'го вон к ч… Ур-ра Дж'ффу Дэвису июжн'кнфдерации!
Затем он очень порадовал себя, выпустив несколько пуль из своего револьвера через входную дверь в вагон. На следующей станции он вышел на платформу и повторил:
— Ур-ра Дж'ффу Дэвису и Южн'йкнфдерации!
Другой патриот, который стоял на перроне среди других прохожих, быстро ответил:
— Да! Ура Джеффу Дэвису!
— Т-ты н-наш ч'ловвек, — ответил наш пассажир. — Д-д'вай в-выпьем. Зд-десь все з-за Джеффа. Дэвиса, н-не т-так ли?
— Да сэр.
— Т-такоч'ньх'рошопр'красно. Н-но, з'чем т-ты в-выбр'л эт-того ч…аб-болициониста Мерфи в К'нв'нт штата?
— Я — Мерфи, — ответил патриот, который стоял в толпе, но теперь воинственно выступил вперед. — Кто называет меня аболиционистом?
— Пр'шу пр'щения, с'р. В-вы, к'неч-чно н' он. Н-но к-кто т'т аб-б'лиционист, за к-к'трого т-ты здесь г'лос'вал? 'го з-з'вут «Браун», н-не так ли? Д-да, т-точно, ч-черт'в Браун. В-вам бы сл'довало 'го п-п'весить!
В этот момент прозвучал свисток, и под громовой хохот всех, кто это видел, поезд двинулся дальше.
В шесть часов утра мы прибыли в Ричмонд. Здесь я также надеялся пожить несколько дней, но котел кипел слишком бурно. Повсюду флаги мятежников, все газеты ликовали по поводу присоединения к Сецессии, и некоторые из них предупреждали северян и юнионистов, что в их интересах немедленно покинуть территорию штата. Все разговоры шли на повышенных и резких тонах. Чем дальше я шел, тем сильнее кипела ярость, и уже полностью осознав, что южнее Филадельфии или Нью-Йорка я вряд ли я буду в безопасности, я без всяких проволочек продолжил свой путь на север.
По мере приближения к линии