Кэти прямо так и вспыхнула:
— Нет, буду!
— Ты понимаешь, что это значит?
— Что?
— Конец… всему.
Она заморгала, как будто он ее ударил, а потом вскинула голову.
— Ну и прекрасно, — говорит. — Всего хорошего!
— Всего хорошего! — отвечает Энди, упрямый молодой осел.
Так и разошлись в разные стороны.
Я вообще-то за театральной жизнью особо не слежу, но теперь это уже было, можно сказать, дело семейное, так что я стал проглядывать в газетах заметки о «Цветочнице» — так назывался спектакль, в котором мистер Мандельбаум дал Кэти сольный номер. Пьесу временами ругали, но про Кэти все говорили хорошо. Один даже сказал, что она как глоток холодной воды наутро после попойки — для газетчика это высокая похвала.
Сомневаться не приходилось — она имела успех. Понимаете, Кэти была нечто новенькое, а в Лондоне такое ни за что не оставят без внимания.
В газетах печатали ее фотографии, а одна вечерняя газета поместила статью «Что помогает мне сохранить молодость» за ее подписью. Я эту статейку вырезал и показал Энди.
Он просмотрел статью. Потом посмотрел на меня, и взгляд его мне не понравился.
Он сказал:
— Ну?
Я сказал:
— Пардон.
Он сказал:
— И к чему это?
Я сказал:
— Не знаю.
Он сказал:
— Идите работайте.
Я и пошел.
В тот же вечер случилось нечто странное.
Мы в те времена ужинов особо не готовили, но по вечерам не закрывались, конечно, на случай, если жителям Сохо взбредет в голову перед сном побаловать себя гренками по-валлийски. И в тот вечер, как обычно, все были на посту, только свистни; хотя на посетителей, как говорится, не рассчитывали.
И тут ровно в половине двенадцатого подъезжает такси, и в ресторан входит компания — четыре человека. Один красавчик, другой, девушка и еще одна девушка. Вот эта вторая девушка была Кэти.
— Привет, дядя Билл! — говорит.
— Добрый вечер, мэм, — отвечаю с достоинством — я же как-никак на службе.
А она говорит:
— Ой, дядя Билл, перестаньте! Лучше улыбнитесь и скажите старому другу «Привет!», а не то я всем расскажу про тот случай в Уайт-Сити.
Ну, вы знаете, есть вещи, о которых лучше помалкивать, и та ночь в Уайт-Сити, на которую намекала Кэти, как раз из такого. Я до сих пор считаю и всегда буду считать, что констебль не имел никакого права… Ладно, это вам неинтересно. Да я и сам был рад повидать Кэти, так что я ей улыбнулся.
— Полегче, — говорю, — полегче! Я рад тебя видеть, Кэти.
— Ура! Эй, Джимми, позволь тебе представить моего друга — дядю Билла. Тед, познакомься, это дядя Билл. Вайолет, это дядя Билл.
Не по чину мне было отвесить ей подзатыльник, а очень хотелось. Никогда она себя так не вела — нахально и беззастенчиво. А потом я сообразил, что она волнуется. И неудивительно — Энди мог войти в любую минуту.
И точно, тут он как раз и выходит из задней комнаты. Посмотрела Кэти на него, и он посмотрел на Кэти, и вижу, лицо у него будто застыло, а ни слова не сказал. И скоро опять ушел.
Кэти вздохнула, глубоко так.
Говорит тихонько:
— Он хорошо выглядит, да, дядя Билл?
Я говорю:
— Да, неплохо. Ну что, малышка, читал я о тебе в газетах. Ты их сразила.
А она говорит:
— Не надо, дядя Билл.
Как будто я ее чем обидел. А я хотел приятное сказать. Поди пойми этих девчонок.
Когда их компания расплачивалась, дали такие чаевые — мне просто померещилось, что я опять у «Гвельфа», только над душой не стоит разбойник-метрдотель. Отвалили они, а Кэти задержалась — перемолвиться со мной словечком.
— Он хорошо выглядит, правда, дядя Билл?
— А то!
— Он… он говорит когда-нибудь обо мне?
— Не слыхал.
— Наверное, он все еще сердится на меня, да, дядя Билл? Он точно ни разу обо мне не вспоминал?
Я, чтобы ее подбодрить, рассказал, как показывал ему ту статью в газете, но Кэти это, по-моему, не подбодрило. Так она и ушла.
А на следующий вечер опять приходит ужинать, уже с другой компанией. На этот раз их было шестеро, считая Кэти. Не успели сесть за столик, являются те красавцы, Джимми и Тед, и с двумя девушками. Сидят, ужинают, перекликаются от одного стола к другому — в общем, веселятся вовсю.
Слышу, один говорит:
— Эй, Кэти, ты была права! На него стоит посмотреть! Никаких денег не жалко!
Я не понял, о ком это он, а они все засмеялись. И все нахваливают кормежку — ну, это как раз неудивительно. Жюль в тот день не ударил в грязь лицом. У этих французов артистический темперамент. Услышал, что у нас, так сказать, хорошее общество собралось — расцвел, что твой букет, как его в воду поставишь.
— Наконец-то! — говорит и меня норовит расцеловать. — Слава о нас достигла мира развлекательной индустрии! О достойной клиентуре к ужину Бога я молил, и вот явилась она!
Что тут сказать: по всему выходило, что он прав. Десять посетителей из светских кругов за один вечер — немалое достижение для «Макфарланда». Признаться, я и сам слегка разволновался. Не стану отрицать, я иногда скучал по «Гвельфу».
На пятый вечер, когда у нас опять набрался полный зал, что твой «Одди» или там «Романо», и мы с помощниками сбивались с ног, меня вдруг осенило. Я подошел к Кэти, наклонился к ней очень почтительно, с бутылкой вина в руках, и говорю на ухо:
— Молодец, малышка. Неплохую рекламу устроила заведению.
Она улыбнулась в ответ, и я понял, что угадал.
Энди тоже маячил в зале, приглядывал, как обычно. Я, как проходил мимо, говорю ему:
— Кэти молодчина, здорово нам помогла, верно?
А он:
— Идите работайте.
Я пошел дальше работать.
Кэти, когда уходила, задержалась в дверях и спрашивает:
— Он что-нибудь говорил обо мне, дядя Билл?
— Ни словечка, — отвечаю.
И она ушла.
Вы, наверное, замечали, мистер, что лондонцы вроде стада овец — куда один идет ужинать, туда и другие за ним потянутся. Целый месяц все толпятся в одном ресторане, на следующий месяц — в другом. Кто-нибудь бросит клич, что напал на новое место, и все скорей спешат ознакомиться. Беда в том, что многие владельцы ресторанов считают: раз уж клиент пошел, значит, и дальше так же будет — можно усесться поудобнее и сложить руки на пузе. Популярность входит в дверь, а хорошая кухня и хорошее обслуживание вылетают в окно. Мы у «Макфарланда» такого допускать не собирались. Не говоря уже о том, что Энди за подобные штучки по стенке бы размазал, мы с Жюлем никак не могли уронить свою профессиональную репутацию. Я, к примеру, носа не задирал, только работать стал еще старательнее и следил за тем, чтобы четверо моих помощников — их уже четверо было к тому времени — шустрее выполняли заказы. Вот поэтому мы, в отличие от большинства популярных заведений, свою популярность сохранили. И кормили хорошо, и обслуживали отлично, так что дело завертелось вовсю. Если подумать, Сохо не так уж далеко от центра, можно лишнюю пару шагов сделать. Так и вышло, что мы приобрели популярность, и мы ее сохранили по сей день. И «Макфарланд» стал таким, какой он есть, мистер.
Всем своим видом показывая, что рассказ окончен, Генри заметил, что мистер Вудворд из «Челси» для своих лет играет просто замечательно.
Я воззрился на него в растерянности.
— И это все? А как же Кэти и Энди? Что с ними было? Помирились они или нет?
— Ах, да, — сказал Генри. — Я и забыл.
И он стал рассказывать дальше.
Время шло, и молодой Энди начал меня раздражать. Деньги к нему текли рекой с тех пор, как к нам повалила роскошная публика, и он прекрасно понимал, что без Кэти никакой роскошной публики бы не было. Казалось бы, ну если ты человек, найди в себе силы простить и забыть, хоть из благодарности скажи девушке вежливое слово — так ведь нет. Стоит себе в сторонке, мрачнее тучи, а в один прекрасный вечер и вовсе такое устроил…
Народу в ресторане было полно, и Кэти тут же, и пианино наяривает вовсю, люди веселятся, и тут вдруг пианист заиграл мелодию, под которую Кэти танцевала в спектакле. Прилипчивая такая музычка: «Трам-пам-пам, тир-лим-пам» — что-то вроде этого. Пианист, значит, ее заиграл, и тут все давай хлопать, колотить по столам и орать, чтобы Кэти, мол, сплясала. Она и вышла на середину — там было такое свободное место — и только начала танец, как в зал вышел молодой Энди.
Подходит он к ней, подбородок вперед, а я смотрю, там рядом столик надо бы протереть — подошел и стал протирать, потому случайно и услышал их разговор.
Он ей говорит очень тихо:
— Здесь этого нельзя. Ты за что принимаешь наш ресторан?
А она ему:
— Ах, Энди!
А он:
— Я тебе очень признателен за заботу, только нужды в этом нет. «Макфарланд» прекрасно обходился и без твоих стараний превратить его в зоопарк.
А сам денежки-то загребает с ужинов! Как подумаешь иногда, разучились люди понимать, что такое благодарность, и жить в этом мире не согласится ни одна уважающая себя гремучая змея.