Вероятно, мне было суждено в тот вечер встретить какого-нибудь провинциала. Бывают весной такие дни, когда провинция подкрадывается ко мне и хватает за горло. Вот и тогда был точно такой день. Утром я встала, выглянула в окно, в лицо мне повеял ветерок и начал нашептывать о курах и свиньях. А когда я вышла на Пятую авеню, там повсюду были цветы. В Центральном парке зеленела травка, распускались листочки и в воздухе что-то такое витало — нет, послушайте, если бы здоровенный полицейский не приглядывал за порядком, я бы бросилась на землю и начала откусывать дерн прямо кусками.
А когда я добралась до «Гейзенхаймера», оркестр играл «Мичиган».
Да уж, выход Чарли подготовили, как для звезды бродвейского шоу. Зрители ждут, просим на сцену!
Что делать, нет на свете полного счастья. Я и забыла, что провинциал, приехавший погостить на недельку, столичнее самого столичного жителя. Мы с Чарли мыслили в совершенно разных плоскостях. Я была в таком настроении, что хотелось поговорить о видах на урожай, а ему — о хористках. Никакого единения душ.
Он сказал:
— Вот это жизнь!
Такие обязательно это говорят, хоть раньше, хоть позже.
— Вы, наверное, часто сюда приходите? — спросил он.
— Довольно часто.
Я не сказала ему, что прихожу сюда каждый вечер, потому что это моя работа. Платные партнерши по танцам у «Гейзенхаймера» не должны афишировать свою профессию, а то начальство опасается, как бы у посетителей не возникло ненужных мыслей, когда ты вечером выиграешь Серебряный кубок в конкурсе «Очарование». О, этот кубок, это такая штука… Я выигрываю его по понедельникам, средам и пятницам, а по вторникам, четвергам и субботам он достается Мейбл Фрэнсис. Конечно, конкурс честный, без всякого подвоха. Кубок получает достойнейшая. Кто угодно может выиграть — только почему-то не выигрывают. Выигрываем мы с Мейбл. Это совпадение ужасно нервирует начальство, и потому они не хотят, чтобы люди знали, что мы здесь работаем. Предпочитают, чтобы мы краснели незаметно.
— Шикарное заведение, — сказал мистер Феррис. — И вообще, Нью-Йорк — шикарное место. Я хотел бы здесь жить.
— А уж мы-то как были бы рады… Отчего же не переезжаете?
— Город что надо! Но ведь папаша умер, аптека теперь на мне, вы же понимаете.
Он так говорил, как будто я обязана была прочитать об этом в газетах.
— Главное, неплохо идет! У меня и идеи, и деловая хватка. Слушайте, а я с прошлого раза женился.
Я сказала:
— Да что вы говорите? Почему же тогда вы танцуете на Бродвее, словно беззаботный холостяк? А жена пока что дома, в медвежьем углу, напевает: «Где гуляет нынче мой красавчик»…
— Не в Медвежьем углу — Эшли, штат Мэн. Я там живу. А жена у меня из Родни… Простите! Кажется, я вам на ногу наступил.
— Это я виновата. Сбилась с такта. И не стыдно вам — оставили жену в одиночестве, сами развлекаетесь в Нью-Йорке… А совесть?
— Так я не оставлял! Она тоже здесь.
— В Нью-Йорке?
— Здесь, в ресторане. Вон она, там, наверху.
Я подняла глаза к галерее. Оттуда на меня с затаенной печалью смотрела молодая женщина. Я еще раньше, когда мы танцевали, обратила на нее внимание, подумала даже, что там случилось. А оказывается, вот что.
— Почему вы с ней не танцуете? — спросила я. — Пусть бы и она повеселилась.
— Да ей весело.
— Как-то непохоже. По-моему, ей тоже хочется сюда, подвигаться под музыку.
— Она почти и не танцует.
— Разве у вас в Эшли не бывает танцев?
— Дома — не то. Для Эшли она танцует неплохо, так ведь здесь не Эшли.
— Понимаю. Ну, вы-то, конечно, совсем другое дело?
Он горделиво усмехнулся:
— Я уже не первый раз в Нью-Йорке.
Вот так бы и загрызла этого олуха деревенского! Он меня просто взбесил. Надо же, стыдится танцевать со своей женой при людях, считает — она недостаточно для него хороша. Усадил ее в креслице, сунул в руки лимонад и велел сидеть смирно, а сам отправился развлекаться. Знал бы кто, что я тогда о нем думала — и под арест могли бы отдать.
Оркестр заиграл другую мелодию.
— Вот это жизнь! — сказал мистер Феррис. — Давайте еще разок!
Я сказала:
— Пускай другие потанцуют. Я устала. Давайте, я вас познакомлю с подругами.
Я подвела его к столику, где сидели знакомые девушки.
— Познакомьтесь, это мистер Феррис. Он вас научит самому модному танцу. Называется «па по ногам партнерши».
Можно было держать пари, что ответит щеголь Чарли, гордость славного города Эшли. Догадываетесь, что он сказал?
— Вот это жизнь!
И я ушла от них на галерею.
Его жена сидела, облокотившись на красный плюшевый поручень, и смотрела на танцующих. Только-только началась очередная песня. Муженек отплясывал с одной из девиц. Миссис Феррис не нужно было никому доказывать, что она из деревни — это и так было видно. Хрупкая, немножко старомодная, в сером платье с воротничком и манжетами из белого муслина, с простой прической и в черной шляпке.
Я потопталась возле нее. Не очень-то я умею смущаться; обычно я довольно бойкая, но тут почему-то растерялась.
Наконец я собралась с духом и подошла к соседнему креслу.
— Я сяду здесь, если не возражаете?
Она вздрогнула и обернулась. По лицу было ясно: не может понять, кто я и по какому праву ей навязываюсь, хотя кто их, городских, знает — может, здесь так принято, нахально заговаривать с незнакомыми.
Я сказала, чтобы завязать разговор:
— Я сейчас танцевала с вашим мужем.
— Я видела.
Она смотрела мне прямо в лицо. Я заглянула в ее большие карие глаза и подумала, как было бы приятно и для души полезно взять что-нибудь тяжелое и уронить с галереи на муженька, да вот вряд ли начальству это понравится. У бедной девочки в глазах все было написано, только что слезы не текли. Она была похожа на побитую собаку.
Потом она отвернулась и стала вертеть в руках провод от электрической лампы. На столе лежала шляпная булавка. Миссис Чарли взяла ее и принялась ковырять красный плюш.
Я сказала:
— Да ладно тебе, сестренка. Выкладывай.
— Не понимаю, о чем вы.
— Не морочь мне голову. Рассказывай, о чем твои печали.
— Мы с вами незнакомы.
— Не обязательно знакомиться с человеком, чтобы рассказать о своих бедах. Я, например, иногда рассказываю кошке, которая любит сидеть на ограде напротив моего окна. Чего ради вы уехали из деревни, это летом-то?
Она не ответила, но я видела — вот-вот сорвется, так что я сидела и молча ждала. Наконец она решилась — видно, подумала, что, хоть мы с ней и незнакомы, если выговориться, станет легче.
— У нас свадебное путешествие. Чарли хотел поехать в Нью-Йорк. Я не хотела, но он настоял. Он уже бывал здесь раньше.
— Он мне говорил.
— Чарли обожает Нью-Йорк.
— А вы — нет.
— Я его ненавижу.
— Почему?
Миссис Чарли раз за разом втыкала булавку в обивку поручня, выковыривала кусочки красного плюша и бросала вниз. Я видела, что она собирается с духом, чтобы выложить мне все. Бывает такое время, когда все плохо, и больше уже не можешь, и тебе необходимо кому-нибудь рассказать, все равно кому.
— Я ненавижу Нью-Йорк! — выпалила она наконец. — Я его боюсь… Это… это нечестно, что Чарли привез меня сюда! Я не хотела ехать. Я знала, что здесь будет. С самого начала чувствовала.
— И что, по-твоему, будет?
Она выдрала, наверное, целый дюйм красного плюша, прежде чем ответила. Хорошо еще, Джимми, официант на галерее, не видел этого безобразия. Он бы не вынес. Он гордится этим красным плюшем, будто купил его на собственные деньги.
— Когда я только-только оказалась в Родни… — сказала она. — Два года назад мы переехали туда из Иллинойса; так вот, там был один человек, его звали Тайсон. Джек Тайсон. Он жил совсем один и ни с кем не знался. Я не могла этого понять, пока мне не рассказали о нем. Теперь я его понимаю. Джек Тайсон женился на местной девушке, и они поехали в свадебное путешествие в Нью-Йорк, точно как мы с Чарли. Она здесь встретила разных людей и начала сравнивать их с Джеком, а Родни — с Нью-Йорком, и когда они вернулись домой, она все никак не могла успокоиться.
— И что?
— Прожили они сколько-то времени, а потом она сбежала. В Нью-Йорк, наверное.
— Он получил развод?
— Нет. Он до сих пор верит, что она вернется.
— Три года прошло, а он все еще верит, что она вернется?
— Да. Все ее вещи сохранил, точно так, как были при ней.
— Разве он на нее не злится? Если бы я была мужчиной и моя жена сделала такое, а потом опять объявилась, я бы ее убила!
— Он не стал бы. И я бы не стала. Если бы… если бы со мной так случилось, я ждала бы, и ждала, и все время надеялась. И каждый день ходила бы на станцию встречать поезд — как Джек Тайсон.
Что-то капнуло на скатерть. Я даже вздрогнула.
— Да что с тобой, в конце-то концов? Возьми себя в руки! История, конечно, грустная, но ведь ты тут ни при чем.