В такой ситуации Акаси предложил сделать вооруженное восстание в России главной козырной картой Токио на мирных переговорах в Портсмуте. Именно так он формулировал цель своей деятельности в конце июля 1905 г. в телеграмме в Вашингтон на имя лично ему знакомого военного атташе Татибана Коитиро, который имел прямой доступ к министру Комура, к тому моменту уже прибывшему в США. Татибана, в свою очередь, 31 июля телеграфом известил Комура, что доставка оружия русским революционерам будет завершена не позднее 25 августа{123}, после чего в России должно вспыхнуть вооруженное восстание. Казалось, что перед японской мирной делегации это открывало неплохие перспективы — внутренние проблемы неизбежно заставили бы русских переговорщиков во главе с С.Ю. Витте стать более покладистыми. В случае, если бы почему-либо вооруженное восстание в Петербурге вновь забуксовало, переговоры можно было бы и затянуть.
Однако Комура на сообщение Татибана отреагировал вяло. Во всяком случае, в его корреспонденции в Токио из США обстоятельства, связанные с деятельностью Акаси, никак не учитывались и в расчет не принимались. В общем, инициативы японского полковника не повлияли ни на позицию японской делегации в Портсмуте, ни на ход самих мирных переговоров, ни на их результаты.
Для высшего японского командования ценность предложения Акаси заключалась в возможности задним числом оправдать огромные деньги, вложенные через него в русскую революцию, и, таким образом, «сохранить лицо». Эти соображения не помешали Генштабу 20 августа указать Акаси на немедленное и полное прекращение финансирования российских революционеров{124}. Как бы там ни было, с этого момента Токио потерял всякий интерес к вооруженному восстанию в России и к русской революции вообще. 11 сентября 1905 г. Генштаб отозвал Акаси домой{125} и 18 ноября японский полковник покинул Европу{126}. Таким образом, его миссия, длившаяся все 19 месяцев русско-японской войны, завершилась.
Мирная конференция в Портсмуте Ход самих Портсмутских переговоров хорошо известен. Быстро согласившись на японские претензии в маньчжурском и корейском вопросах, Витте, однако, с санкции Петербурга, категорически отверг идею о контрибуции и территориальных уступках со стороны России. Но Комура под давлением Токио продолжал настаивать на передаче Японии всего Сахалина вместе с Курильскими островами и на внушительном военном вознаграждении. В результате к концу августа переговоры зашли в тупик, русская делегация демонстративно засобиралась домой, на горизонте замаячила перспектива возобновления военных действий. Крайне обеспокоенное этим, высшее японское командование на совещании Кабинета министров и гэнро 28 августа устами маршала Ямагата заявило о том, что продолжать войну Япония уже не в состоянии{127}. Это и решило исход дела. Японская делегация не стала затягивать переговоры, и на следующий день, 29 августа, Комура заявил Витте о готовности Японии уступить по обоим спорным вопросам. 5 сентября 1905 г. мир был подписан. По его условиям, Россия признавала Корею и Маньчжурию зонами японского влияния, передавала Японии южную половину Сахалина с Курильскими островами, но не выплачивала никакой контрибуции. После обмена ратификационными грамотами 15 октября Портсмутский договор вступил в законную силу.
Вторая попытка «Джона Графтона»
Как бы ни относился Акаси к августовским распоряжениям Токио, остановить уже запущенный маховик с перевозкой оружия было уже выше его сил. «25 или 26 августа Циллиакус прибыл в Стокгольм, — писал он в “Rakka Ryusui”, — и сказал: “Я решительно озадачен тем, как идет дело с “Джоном Графтоном”. 18 августа он выгрузил часть оружия для литовской партии к северу от Виндау, но 19-го в условленное месте к югу от Выборга никакая лодка на встречу с ним не явилась. Команда настолько встревожилась, что решила вернуться в Копенгаген, где умоляла меня дать ей новые инструкции. В общем, вчера я приказал им двигаться к новым пунктам разгрузки — промежуточному в районе Кеми и основному в Торнио близ русско-шведской границы, а затем двигаться на юг выгружать остатки. Я изменил первоначальный план, как только до меня дошло известие об обнаружении наблюдательного пункта. Я узнал о нем в начале этого месяца и в ночь на 14 августа курсировал в море близ Варнемюнде, чтобы отдать новый приказ, но не обнаружил даже тени “Джона Графтона”. В общем, [новый] приказ я смог ему отдать вчера»{128}.
В этом сообщении Циллиакуса многое было неверно, либо непонятно. Во-первых, в действительности, никакой выгрузки в районе Виндау из-за нехватки времени не состоялось, и это чуть было не вызвало кровопролития на борту «Джона Графтона» — лишь под дулами револьверов финских членов экипажа латыши согласились проследовать мимо Виндау. Во-вторых, неясно, зачем для встречи с пароходом Циллиакусу понадобилось курсировать в Мекленбургской бухте в районе немецкого Варнемюнде вместо того, чтобы прямо отправиться для этого в один из датских проливов. В-третьих, приказ Циллиакуса об изменении маршрута команде парохода сообщил не он сам, а его помощник А. Фабрициус (A. Fabritius). Наконец, к этому времени, как мы уже знаем, «Джон Графтон», фактически, вышел из личного подчинения Циллиакуса и передвигался согласно указаниям его однопартийцев; о его остановке в Торнио речи быть уже не могло.
В конце августа пароход снова двинулся в путь. Место на его капитанском мостике занял Эрик Саксен (Е. Saxen). Новый маршрут «Джона Графтона» выглядел так: Копенгаген-Кеми-Якобстадт-Аландские острова-Копенгаген. Но прежде было необходимо пополнить запасы горючего, пресной воды и продовольствия, хотя средств для закупки всего этого у капитана Саксена не было. Срочно отправившись в Стокгольм, Фабрициус описал ситуацию Циллиакусу, а тот в свою очередь обратился к Акаси. Деньги у японца были, но права тратить их на русскую революцию он, по приказу Генштаба, к тому времени уже был лишен. Несмотря на это «Джон Графтон» все-таки смог выйти в море. Можно предположить, что Акаси выдал Фабрициусу требуемую сумму из собственного кармана.
Схема второго плавания «Джона Графтона» в Балтийском море Фото винтовок «Веттерли» (из музея в Якобстаде) На этот раз пароход вошел в Балтийское море, а затем и в его Ботнический залив в оговоренный срок и без всяких приключений. Команде удалось успешно выгрузить партии оружия в районе Кеми 4 сентября (здесь Саксена сменил Нюландер) и близ Якобстадта 6 сентября. Вечером того же дня пароход подошел к острову Ларсмо (Larsmo), где отгрузил на ждавший его катер до тысячи винтовок и значительное количество патронов. Все это было очень непросто с неопытным экипажем и в дурную погоду. Кроме того, в распоряжении капитана Нюландера не было сносных карт этой малопосещаемой части Балтийского моря. В результате ранним утром 7 сентября, уже на пути на юг, к Аландским островам, у островка Орскар (Orrskar) «Джон Графтон» налетел на каменистую отмель. Команда попыталась переместить оставшийся груз на соседние острова, но это оказалось ей не под силу (из трюмов удалось извлечь только взрывчатку). На следующий день, 8 сентября, по приказу Нюландера корабль был взорван. Члены экипажа-финны отчасти отправились по домам, отчасти же вместе с латышами бежали в Швецию на предоставленной местными жителями яхте.
«Джон Графтон» после подрыва его командой Памятник «Джону Графтону» на острове Олсьер Так бесславно закончилась эпопея «Джона Графтона». Доставленное им оружие и боеприпасы были спрятаны второпях и стали легкой добычей царской полиции. К концу октября 1905 г. с обломков парохода, долго остававшихся на плаву, со дна моря, а также из тайников на близлежащих островах жандармы в общей сложности изъяли около 10 тыс. винтовок «Веттерли», несколько тысяч штыков к ним, более полумиллиона винтовочных и револьверных патронов, свыше трех тонн взрывчатого желатина и другие боеприпасы. Таким образом, примерно две трети груза «Джона Графтона» попало в руки властей.
Акаси к началу сентября уже фактически отошел от дел, в распоряжении же Циллиакуса оставалась одна яхта «Сизн», в трюме которой по-прежнему находилось 300 револьверов и 200 винтовок. Но с таким скудным арсеналом о массовом вооруженом выступлении нечего было и думать. В общем, после катастрофы «Джона Графтона» планы вооруженного восстания в Петербурге лопнули как мыльный пузырь. О доставке балтийским маршрутом оружия на Кавказ речи, понятно, тоже идти уже не могло{129}.