— Я требую ответа! Почему вы молчите?
— Хорошо! Я отвечу вам… Мы живем в такие времена, святой отец, когда чистая философия не может уже больше почитаться запретной. Наука всегда противоречит каким-то каноническим догматам. Но это не значит, что она отрицает их. Здесь противоречие чисто внешнее, я бы сказал, временное. Отрицание — это утверждение на высшей основе. Идея бесчисленных миров не умаляет принципов, выработанных Аристотелем и Платоном. Отрицая их на первой стадии, она сливается с ними на более высоком уровне.
— Вы находитесь в следственной тюрьме, — брюзгливо выпятил губу инквизитор, — а не на философском диспуте. Нас интересует не ваша философия, а ваша вера. Искусство диалектики вам не пригодится. Мы не хотим разбираться в том, что истинно и что ложно. Мы хотим показать, в чем вы расходитесь с церковью и насколько серьезно такое расхождение. Это — и только это — является критерием вашей вины. Вина же ваша установлена. Даже легальное ваше сочинение позволяет выдвинуть обвинение, чтобы предать вас суду. К сожалению, распространившееся в последнее время свободомыслие, беспринципная широта взглядов дали в этом отношении опасные прецеденты. Поэтому, повторяю, Святая служба не предъявляет вам обвинений по поводу книги «О новейшем луллиевом искусстве». Тем не менее эта книга не оставляет никаких сомнений по поводу мировоззрения автора. И коль скоро это мировоззрение следствию известно, мы можем истолковывать в его свете остальные ваши поступки. Речь далее будет идти только о них.
Это была наглая и бессовестная демагогия. Второй инквизитор, очевидно, тоже понял это. Он опустил голову, словно боялся встретиться взглядом с допрашиваемым. Такое явное сочувствие не ускользнуло от узника. Мирандо уже не ощущал себя столь безнадежно покинутым и одиноким. Чахлым лучиком света брызнула в сердце надежда. Возможно, следователь просто хочет запугать его. Если он станет спокойно и последовательно отводить все доводы следствия, то они не смогут обвинить его. Или все равно смогут?
— При обыске у вас обнаружена переписанная Иеронимом Беслером копия запрещенного сочинения «О печатях Гермеса».
— У кого сейчас нет запрещенных книг?
— Отвечайте только на вопрос! — повысил голос главный следователь. Вы собирались заниматься практической алхимией? Прибегнуть к черной магии?
— Нет! Нет! Вы ничем не можете доказать это. Сам папа посвящает досуг алхимии. Алхимия не является запрещенной наукой.
— Алхимия, как и астрология, если они не связаны с черной магией, действительно не являются науками запрещенными, — пришел на помощь второй инквизитор. — Святой отец спрашивает вас, не намеревались ли вы прибегнуть к черным таинствам, описываемым в сочинении «О печатях Гермеса».
Главный следователь повернулся к коллеге. Нахмурился и, не скрывая раздражения, сказал:
— Именно это я и хотел спросить… Но можете не отвечать. — Он опять уставился на переносицу Мирандо. — Вы же будете отрицать, что занимались черной магией?
— Да, святой отец.
— А у нас есть доказательства, что вы лжете! — закричал он, вскакивая из-за стола. — А ложь перед лицом Святой службы сама по себе преступна!
Второй следователь удивленно наморщил лоб и широко открыл глаза. Сочувствие его становилось совершенно открытым.
«Нет у тебя никаких доказательств», — подумал Мирандо.
— На диспуте в Саламанке вы утверждали, что святой дух является непременным атрибутом материи, — опять спокойно и тихо сказал главный инквизитор.
Внезапные переходы от гнева к спокойствию держали Мирандо в состоянии непрерывной тревоги и ожидания. Они мешали ему успокоиться и не давали сосредоточиться. Он не знал, надо ли ему говорить что-либо или дожидаться явного вопроса. На всякий случай он решил осторожно ответить. Он просто не мог сидеть молча. Пауза давила и мучила его.
— Я не помню, что точно говорил на диспуте. Но думаю, что эти слова могли мне принадлежать.
— Я не спрашиваю вас, говорили ли вы это! — Инквизитор опять повысил голос и раздраженно ударил ладонью по столу. Пламя свечей дрогнуло и зашаталось. Мутные восковые слезы упали на серебро. — Отвечайте только на вопросы! Меня интересует, что вы понимаете под святым духом! Можете теперь ответить, — спокойно добавил он.
— Я понимаю под святым духом мировую душу, как этому учат пифагорейцы и премудрый Соломон.
— Не изворачивайтесь! Слишком умным себя считаете.
Мирандо с ужасом увидел, как черная непрозрачная тень заслонила вдруг скалящийся череп. Потом в черноте высветилось белое как мел лицо. Незнакомый, коротко подстриженный человек не отрываясь смотрел на него сквозь стекла странных очков без оправы и дужек. Зловещая улыбка искривила рот человека. Блеснуло золото зубов. Мирандо услышал обращенные к нему слова.
Он сначала не понял их, словно произнесены они были на незнакомом языке. Но кто-то внутри него повторил их. И сама мысль как бы вдруг вошла в его мозг.
— Слишком умным себя считаете! Но ничего, мы знаем, как обращаться с такими умниками. У нас есть средства развязывать языки, — услышал Мирандо внутри себя, и видение исчезло.
(Запись в лабораторной тетради: гиперналожение.)
— У нас есть средства добывать истину у таких, как вы, строптивцев, сказал главный следователь и небрежно махнул рукой в противоположный угол подземелья. Мирандо безотчетно обернулся. В красноватых отблесках огня он увидел дыбу, испанский сапог, бесчисленные клещи и крючья. В малиново-черной тени стоял человек в сером балахоне. Стоял как статуя, скрестив на груди руки. Даже глаза не поблескивали в черных прорезях балахона. У ног его, как спящая змея, свернулась веревка.
Мирандо почувствовал, как холодеет тело и медленный пот щекочет спину. А лицо, что привиделось ему, все стояло у него перед глазами, не таяло. Особенно уши пугали — острые, волчьи.
— Советую подумать обо всем этом, — сказал главный следователь, вставая. Хлопнул в ладоши. Заскрипела чугунная дверь. Гулко прозвучали шаги за спиной. Со звоном стукнули об пол алебарды. Два кавалера в черных масках выросли по обе стороны узника. Он нерешительно встал, почти теряя сознание от ужаса.
— Уведите его!
Трижды звякнули алебарды. Черная перчатка с аметистовым перстнем поверх замши легла на плечо Мирандо.
А он еще смел думать о допросе под пыткой! Какое безумие! При одном лишь воспоминании об этих крючьях…
Громадный палач в балахоне. Пылающие дрова. Малиновый блеск… Одиночная камера уже не так ненавистна. Странное создание человек. Чуть свернутые хищными треугольничками уши.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});