Маленькие кузнецы побросали свои молоты и устремились к пещерам. На равнине началась суматоха, пигмеи толпами бежали к башням, чтобы усилить из гарнизоны.
Сквозь громкое пение послышался гром других барабанов. Я узнал их — барабаны уйгуров в форме котлов, боевые барабаны, барабаны войны. И понял, что пение — это боевая песня, песня идущих в битву уйгуров.
Нет, не уйгуров — ничтожных, грязных людишек, которых я увел из оазиса!
Военная песня древней расы! Великой расы — расы айжиров!
Старой расы! Моего народа!
Я знал эту песню, знал слишком хорошо! Часто слышал я ее в старые дни… когда переходил от битвы к битве… Клянусь Зардой Тридцатикопийным!.. Клянусь Зардой, богом войны!.. Услышать эту песню вновь — все равно что ощутить прохладную воду в иссохшей глотке!
Кровь стучала в висках… я открыл рот, чтобы зареветь песню…
— Лейф! Лейф! В чем дело?
Эвали трясла меня за плечи. Не понимая, я смотрел на нее. Я чувствовал странное, гневное замешательство. Кто эта смуглая девушка, стоящая на моем пути — на пути к битве? И вдруг наваждение оставило меня. Оставило дрожащим, потрясенным, испытавшим дикую бурю в мозгу. Я схватил Эвали за руки, черпая силу в этом прикосновении. В глазах Эвали я увидел изумление, смешанное со страхом. А вокруг нас кольцом стояли пигмеи и смотрели на меня.
Я затряс головой, глубоко вздохнул.
— Лейф! В чем дело?
Прежде чем я смог ответить, пение и барабаны заглушил удар грома. Раскат за раскатом падали на долину, отгоняя звуки, доносящиеся с севера.
Я тупо осмотрелся. Вокруг десятки пигмеем били в свои большие барабаны, которые доходили им до пояса. Именно от этих барабанов исходили громовые раскаты, быстрые, как удар молнии, сопровождаемые кричащим раскатистым эхом.
Громовые барабаны малого народа!
Барабаны все гремели, но даже сквозь их рокот доносилась боевая песня и звуки тех, других барабанов… как удары копий… как топот копыт и ног марширующих воинов… Клянусь Зардой, старая раса все еще сильна…
Вокруг меня танцевало кольцо пигмеев. Еще одно окружало первое. В нем я увидел Эвали, она смотрела на меня широко раскрытыми удивленными глазами. А вокруг еще одно кольцо, пигмеи танцевали со стрелами наготове, с кривыми ножами в руках.
Почему она так смотрит на меня… почему ко мне протянуты руки маленьких людей… почему они все танцуют? Странный танец… при виде его хочется спать… какая-то вялость охватывает меня… Боже, как хочется спать! Так хочется спать, что я с трудом различаю гром громовых барабанов… так хочется спать, что я уже ничего не слышу… так хочется…
Я смутно чувствовал, что опускаюсь на колени, потом падаю навзничь на дерн… сплю…
Я проснулся, полностью владея своими чувствами. Вокруг по-прежнему звучали барабаны, но не громовые, а те, которые пели странные песни, и в их ритме кровь весело пробежала по жилам. Певучие ноты походили на легкие, теплые, оживотворяющие удары, разгонявшие кровь, вызывавшие экстаз жизни.
Я вскочил на ноги. И увидел, что нахожусь на высоком холме, круглом, как женская грудь. На равнине повсюду виднелись огни, горели небольшие костры, окруженные кольцами танцующих пигмеев. Вокруг костров под бой барабанов танцевал малый народ. Как будто золотое пламя костров ожило и запрыгало в воздухе.
Холм, на котором я стоял, окружало тройное кольцо карликов, женщин и мужчин, они раскачивались, извивались, приплясывали.
Они составляли одно целое со своими барабанами.
Дул слабый ароматный ветерок. Пролетая, он напевал, и его пение сливалось с музыкой барабанов.
Вперед и назад, направо и налево, внутрь и наружу — золотые пигмеи танцевали вокруг холма. Вокруг и вокруг, вперед и назад двигались они у окруженных кострами алтарей.
Я слышал пение, звучала негромкая сладкая мелодия, песня малого народа, созвучная музыке барабанов.
Рядом находился другой холм, очень похожий на тот, на котором стоял я, — они были как пара женских грудей. Этот второй холм тоже был окружен танцующими пигмеями.
И на нем пела и танцевала Эвали.
Ее пение было душой барабанной песни и танца — ее танец был сутью того и другого. Она танцевала на холме, пояс и покрывало исчезли, одета она была только в шелковый, трепещущий плащ из собственных сине-черных волос.
Она поманила, позвала меня — высоким призывным сладким голосом.
Ароматный ветер подтолкнул меня к ней, и я побежал с холма.
Танцующие пигмеи расступились, пропуская меня. Бой барабанов стал быстрее; песня их взлетела выше октавой.
Эвали, танцуя, приблизилась ко мне… она рядом со мной, руки ее обвили меня за шею, губы прижались к моим…
Барабаны били все быстрее. Мой пульс отвечал им тем же.
Два кольца маленьких золотых живых огоньков соединились. Они стали одним стремительным кругом, который увлек нас вперед. Вокруг, и вокруг, и вокруг нас вились эти кольца, подгоняя нас в ритме барабанов. Я перестал думать — весь был поглощен песней, музыкой барабанов.
Но я по-прежнему чувствовал, как нас подталкивает, лаская, ароматный ветер.
Мы находились возле овальной двери. Шелковые ароматные пряди волос Эвали развевались на ветру, целуя меня. За нами продолжали петь барабаны. И ветер продолжал толкать нас…
Ветер и барабаны протолкнули нас в дверь куполообразной скалы.
Они привели нас в храм малого народа…
Сверкал мягкий мох… блестел аметистовый крест…
Руки Эвали вокруг моей шеи… Я теснее прижал ее к себе… прикосновение ее губ как сладкий тайный огонь жизни…
В храме малого народа тихо. Барабаны смолкли. Потускнел блеск аметистового креста с петлей над ямой с Кракеном.
Эвали зашевелилась и вскрикнула во сне. Я коснулся ее губ, и она проснулась.
— Что с тобой, Эвали?
— Лейф, любимый, мне снилось, что белый сокол погрузил свой клюв в мое сердце!
— Это всего лишь сон, Эвали.
Она вздрогнула, наклонила голову, и ее волосы скрыли наши лица.
— Ты отогнал сокола… но потом появился белый волк и прыгнул на меня.
— Это всего лишь сон, Эвали, огонь моего сердца.
Она еще ближе придвинулась ко мне под навесом своих волос.
— Ты прогнал волка. И я хотела поцеловать тебя… но между нами появилось лицо…
— Лицо, Эвали?
Она прошептала:
— Лицо Люр. Она смеялась надо мной… а потом ты исчез… с нею… и я осталась одна…
— Лживый сон. Спи, любимая!
Она вздохнула. Наступило долгое молчание; потом она сонно сказала:
— Что это ты носишь на шее, Лейф? Подарок женщины?
— Женщины тут ни при чем. Это правда.
Она поцеловала меня и уснула.
Глупец я был, что не сказал ей тогда, под сенью древнего символа… Глупец — я ничего не сказал ей!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});