Но даже после этого Петербург сохранял значение военного форпоста. Во время Крымской войны 1853-56 годов возникла реальная опасность английского десанта под Петербургом, что даже заставило спешно формировать городское ополчение на случай боев в городе и его окрестностях.
Даже печально известная финская война 1939-40 годов была гораздо в большей степени, чем это может нам показаться, оборонительной. Ставшая независимой Финляндия, заключив союзный договор с Германией Гитлера, всерьез угрожала Русской Прибалтике, в том числе и Петербургу.
Финны тогда пели озорную песню (на мотив «Ехал на ярмарку ухарь-купец») с припевом:
Гоним Иванов, гоним Иванов за Териоки,За Ингерманландию!
А что такое эти Териоки? Это вообще-то пригород Петербурга, современный Зеленогорск.
В финской войне Советская Россия, СССР, вынуждена была продолжать политику Российской империи. А что еще она могла поделать? Уйти из Прибалтики? Отдать Ленинград-Петербург? В таком случае всё, чего мы бы добились, — это возвращение к ситуации «до Петра». Только вместо Швеции на Западе — гитлеровская Германия в союзе с Финляндией.
Ну а соседний Русский Север — места когда-то дикие, нелюдимые — вообще изначально мирно и медленно осваивали только наши православные монахи. Поначалу центральная власть не имела никакого отношения к деятельности подвижников. Ученики Сергия Радонежского создавали монастыри в самых глухих местах — можно сказать, что Сергий создал сетевую систему распространения монастырей. Всего за сто лет после него появилось 150 новых обителей. Ярчайший пример — Соловки времен игуменства будущего митрополита Московского Филиппа Колычева. При Филиппе в середине XVI века все Беломорье действовало как единый монахо-хозяйственный комплекс с центральным «министерством» на Соловках.
Монахи, кстати говоря, под руководством Филиппа Колычева хозяйствовали очень успешно. Мы сегодня совсем не помним эту легендарную, достойную всенародного поклонения фигуру. Увы, это беспамятство — очередное доказательство того, как пренебрегаем мы собственной историей, собственными великими людьми, могущими дать не меньший духовный образец для подражания и восхищения, чем целый пантеон древнеримских героев дает современным наследникам Рима.
Короче — о Колычеве.
Для нас, пытающихся во имя дня сегодняшнего избавиться от мифического, наносного, того, что замусорило восприятие нами собственной истории, просто упомянуть его монументальную фигуру всуе бы непростительно.
Боярский сын, ушедший в 30 лет в дальний северный монастырь в монахи. Рядовой монах, благодаря праведности, администраторским талантам и харизме ставший настоятелем крупнейшего монастыря. Настоятель, превративший монастырь, как бы сказали сегодня, в процветающее предприятие, центр культурной и хозяйственной жизни всего Русского Севера.
Став по приглашению Ивана Грозного митрополитом[37] Московским, Колычев не просто спорил с царем, пытался остановить опричный террор, заступался за невинно осужденных. Он постоянно ПУБЛИЧНО осуждал государя за опричнину, за нехристианские его деяния.
В итоге был лишен сана по приказу Грозного и схвачен опричниками прямо в Кремле, в Успенском соборе во время богослужения. Год провел в заточении, но не отрекся от своих взглядов и демонстративно отказался благословить Новгородский поход Грозного.
Чудовищный финал — по легенде, задушен Малютой Скуратовым прямо в своей монашеской келье.
Смею сказать: такие люди, как святой Филипп (Федор) Колычев, — сама суть, соль земли нашей. Недостижимый образец таланта, величия духа, стойкости и истинной святости.
Но почему нет памятника ему в центре Москвы? Почему отдельным уроком не изучают его жизнь, его подвиг в школе, на уроках истории?
Его судьба удивительным образом повторяет судьбу другого святого Римско-католической церкви, жившего несколько ранее, — архиепископа Кентерберийского Томаса Бекета. Та же незаурядная личность. Та же вера, что церковь как власть нравственная — неподсудна светской власти монарха и не должна от нее зависеть. Те же сложные отношения со своим оппонентом — королем Англии. Отметим, правда, что в отличие от нашего героя, Томас Бекет больше спорил с королем не о неправедном королевском суде, не о невинно осужденных, а о вопросах власти и распоряжения церковной собственностью и ее доходами… Европа есть Европа. И даже страшная смерть его от рук королевских рыцарей прямо на ступенях собора созвучна истории ареста и гибели Филиппа.
Но почему-то, сдается мне, в наших школьных учебниках об английском архиепископе Томасе Бекете написано поболе, чем о русском священнике Филиппе Колычеве.
На востоке
Взятие Казани, Астрахани при Иване Грозном, в XVI веке, дало возможность русским заселять Заволжье. С точки зрения русских, Заволжье до XVI века было пустым. Предуралье уж тем более. Пермские владения купцов Строгановых, ставшие в XVI веке базой для продвижения русских в Сибирь, воспринимались почти как владения Ост-Индской компании в Индии.
В XVI веке московские служилые люди дошли до Енисея. Вассалом Москвы признало себя Тюменское, а позже и Сибирское ханства.
В истории завоевания Сибири самым известным стал эпизод совершенно незначительный, не сыгравший, в общем, никакой серьезной роли: поход нанятого Строгановыми казачьего отряда под начальством Ермака Тимофеевича. Историки даже не знают точную дату этого похода, называют то 1579 год, то 1581 год.
Так и осталось неясным, нанес ли отряд Ермака поражение татарам или хан Кучум попросту отступил перед казаками, потому что не имело смысла воевать с ними, бредущими через колоссальную, почти безлюдную равнину. Казаки заняли и слегка пограбили несколько городков, в том числе и столицу Кучума — Кашлык.
Татары и другие народы Сибирского ханства — примитивного феодального государства — признали власть московитов, и дело тут не в походе Ермака. Просто русские строили города: в 1586 году — Тюмень, в 1587 году — Тобольск, в 1593 году — Березов[38], в 1595 году — Обдорск.[39]
В Сибири, так же как на юге и на севере, основанные города были в первую очередь крепостями. А брать крепости сибирские татары не умели.
Из городов в любой момент могли выйти закованные в панцири казаки с ружьями. Забавная деталь: казаки кормили лошадей ячменем и потому могли ездить на них даже в морозы. На сибирских татар это производило огромное впечатление, ведь их лошади жили весь год на подножном корме и ко второй половине зимы превращались в живые скелеты.
Российская империя обретала мощь, и московиты шли дальше, в глубь Сибири, основывая острог за острогом: в 1604 году — Томск, в 1618 году — Енисейск, в 1628 году — Красный Яр.[40]
В 1630 году основан Илимский острог[41] — на Ангаре, в Восточной Сибири, в 1631 году — Братский, а в 1661 году — Иркутск.
В 1632 году построен Якутск, в 1653 году — Нерчинск, в 1699 году — Чита.
В 1639 году русские служилые люди и группа казаков вышли к Охотскому морю.
В 1648 году Семен Дежнев, отправляясь из устья Колымы, огибает Чукотский полуостров. Он открывает пролив, который сегодня называется Беринговым, — в 1737 году Беринг повторит поход Семена Дежнева и документировано докажет, что Америка не соединяется с Азией.
Сокрушение Казанского и Сибирского ханств, а так же освоение Сибири откроют колоссальный фонд новых земель.
К началу XVIII века Волга становится окончательно и бесповоротно со всех сторон русской рекой. Как и Урал — частью государства Российского. Правда, еще Петр I говорил промышленнику Демидову: «Где там твои заводы?! Урал — это же на краю света».
Во всей Сибири в конце XVII века живет лишь 300 тысяч русских людей, примерно 2 % всего населения Московии.
Притом распределены русские крайне неравномерно. Где невозможно земледелие, их особенно мало. В 1643 году на реке Оленеке было 156 русских, в низовьях Лены — 461. В 1647 году открылась ярмарка на Колыме, в которой участвовали 396 промышленников. Сознательно даю точные цифры, чтобы психологически читатель понял: тогда число наших поселенцев в Сибири действительно исчислялось не десятками тысяч, а просто десятками…
Сибирские города-крепости были призваны защищать население от набегов, ведь со всех сторон — открытое, никем не занятое пространство.
Кыргызы два раза пытались взять Красноярск. В 1667 и в 1679 годах джунгары и енисейские кыргызы осадили город и несколько раз ходили на штурм. Красноярцы отбились с трудом, потери составили 194 человека — это половина всего гарнизона.
Красноярск как крепость перестал функционировать только после 1703 года: в этом году кыргызы ушли в Джунгарию и прекратили набеги на русские земли. Лишь с этого времени крепость Красноярск — мирный сибирский город.