Читать интересную книгу Внук кавалергарда - В. Коваленко

Завязав поясок на халате, он прошел на веранду и присел на стоящий там бабкин сундук. На колени запрыгнул рыжий котенок. Николай, поглаживая теплый комочек, прикурил новую сигарету, окурок бросил в стоящую баночку из-под консервов, в которой еще тушил свои цигарки дед Иван. «Хороший был старик», — с чувством благодарности вспомнил он своего деда. Так и не дождался возвращения дочери.

«Все равно они возвернутся!» — вспомнил он слова упрямого деда.

«Так где же сейчас моя мама?» — горько подумал Николай.

Его память отвлекло бредущее на выпас деревенское стадо. За стадом бежал одноклассник Петро Звонарев, лупцуя хворостиной свою корову и матерясь забористо.

«Проспал», — догадался Николай, но его еще больше развеселил Петькин наряд, розовые женские трусы по колено, в которые он только и был одет.

Посадив котенка на сундук, Николай открыл дверь на крыльцо.

— Звонарь, — крикнул он весело, — что, твоя корова другой формы одежды не признает? — и указал на трусы.

Звонарь, раскланиваясь, принялся было здороваться, но, поймав при шутливом поклоне взглядом свои неотразимые рейтузы, матюгнулся и прытко метнулся в свой двор.

— Засмущался, — отметил Николай улыбкой очередной фортель одноклассника, прикуривая сигарету.

Потягиваясь со сна, на веранду вышла Машенька. Николай, выплюнув на улицу сигарету, схватил ее в объятия и закружил, полусонную, по веранде.

— Ты что делаешь, медведь, — притворно возмутилась она и жарко поцеловала мужа в губы. Они стояли и целовались, как будто в первый раз в жизни. Жарко и неуемно.

Машенька наконец-то вырвалась из железных объятий мужа и нарочито возмутилась:

— Ну, вы, молодой человек, и ловелас! Бабник! — вытаращив кукольно глаза, крикнула она и побежала в дом. — А масло ты в холодильник убрал? — через минуту послышалось оттуда.

— Не царское это дело, с маслом возиться, — так же шутливо ответил Николай и полез в кладовку искать топор. Сегодня был банный день, и нужно было наколоть дрова для банной печки.

— Ну, я тебя накормлю, ваше величество, вельможа десантный, — изображая сердитую хозяйку, раздосадованно выкрикнула она.

— Да поклал, поклал, — прислоняя топор к косяку верандной двери, успокаивающе пробурчал он.

Скрипнула калитка, и во двор вошел древний старик Ермолаев. Крючконосый и кривоногий, с широким костистым лицом.

Николай вышел встречать нежданного гостя на крыльцо.

— Здорово, Миколай, ну как там тобя прозывают по батюшке-то, запамятовал старый, внук Иванов, — поприветствовал он взятием под козырек затертой до блеска шляпы. Забрел он в гости в потешной шляпе и глубоких галошах на босу ногу, как до ветру собрался.

— Не дорос я еще до отчества, — скромно ответил Николай, спускаясь вниз по ступенькам к дорогому гостю. Он на самом деле был дорог для него. Он помнил, как старика уважал его дед Иван. И это уважение деда передалось и Николаю. Он слышал от деда, что Михаил Семенович, так звали старого, воевал у Рокоссовского, командиром взвода разведки. Что такое быть командиром разведки, Николай испытал на себе. В конце сорок четвертого Ермолаев, по деревенскому прозвищу Чепендрей, напоролся на мину, долго кочевал по госпиталям, зализывая раны.

Домой пришла похоронка, а следом, через полгода, заявился он сам, как ни в чем не бывало.

— На войне че только не случается, — объяснял он соседям о похоронке.

Тяжесть орденов и медалей на нем была не легче, чем на рыцаре доспехов. Боевой был мужик, огонь да и только.

Николай, спустившись, обнял старика и трехкратно чмокнул в щеки.

— Че это ты меня, как бабу, расцеломкиваешь? — ошалело спросил тот.

— Рад я тебе, дядя Миша, очень рад! Рад тому, что ты жив и здоров, передвигаешься на своих двоих, ни у кого помощи не просишь, — смущенный неприятием сердечных поцелуев, запинаясь, говорил Николай. — Да что мы здесь стоим, идемте в дом пройдем, — пригласил он Чепендрея, взяв его под руку.

Чепендрей нервно освободил руку:

— Че ты меня все, как бабу, обхаживаешь? То под ручку берешь, а то слюнями мажешь, ищо мне цветы преподнеси, совсем хорошо будеть! Не кулюторно это! — обиженно пробурчал старый гвардеец. — А побалакать мы и туточки могем, дело энто не хитрое.

Усаживаясь на ступеньку крыльца, Чепендрей кивнул на место подле себя:

— Сядай, в ногах правды нет! — закашлял он.

— Я сейчас, дядь Миш, я шомором, — вспомнил Николай деревенское слово «шомором» и со всех ног, перепрыгивая через ступеньки, вбежал в дом. Там достал из сумки бутылку коньяка, сгреб на кухне два стакана и пирожки с картошкой, которые только что испекла Машенька, и под ее осуждающим взглядом побежал обратно, во двор.

Наполнив стаканы, сказал дяде Мише:

— За то, чтобы ты жил долго-долго.

Выпили. Чепендрей, обсасывая беззубым ртом пирожок, прошамкал:

— Не обо мне должна быть речь, я свой век про жил, даже устал. Все мои дружки давно в земле, один я осталси, как перст. Надо чтоб у тебя все добротно в жизни склалось. Женка у тобе есть, а дитев-то нету? Как энто так? Непорядок. Али денег мало получашь, али в чем беда, тревога?

В это время на веранду вышла Машенька и вынесла для проветривания две подушки. Покосившись на бражников, сказала недовольно:

— С утра начал пить, добра не жди.

— Машенька, да это лучший друг моего деда, как я мог не встретить дядю Мишу! Это было бы не по-людски. Память надо уважать.

— Встречают в доме за столом, а не на жердочке за углом. Два сапога пара. Что один — забулдыга, что второй. Вижу, натопишь ты сегодня баню, — бросила она сердито и, отмахнувшись от объяснений мужа, вошла в дом.

Николай пожал виновато плечами и продолжил прерванный разговор.

— Денег-то мне хватает, — горько вздохнул он, — проблема в другом, времени нет. Тут навалились сплошные командировки, продыха не видно. Понимаешь, ну нет времени на детей, а ребенок без отца, считай, полсироты. И это при живом-то отце, — врал Николай старику.

— А кем робишь-то? — полюбопытствовал старый, кладя недоеденный пирожок подле себя, на ступеньку. Его уже развезло.

— А все одно: ваш коньяк не чета нашей самогонке. Вонь одна, как от давленых клопов, а еще все хвалят его, коньяк-то. Бестолочи, — ругал он невесть кого, сморкаясь в застиранную тряпочку.

— Напиток богов, — задумчиво прошептал Николай, смотря грустно в налитый стакан. — А работаю я, вернее служу, командиром морской пехоты на Дальнем Востоке, — крикнул он глуховатому старику в заросшее обесцвеченными волосами ухо.

Тот пошебуршал пальцем в ухе и сказал недовольно:

— Че орешь, как блаженный, чай я не глухой, слышу. Николай поднял стакан:

— За все доброе, дядя Миша! — и залпом выпил. Не закусывая, закурил и кивнул старому: — Ну, а ты чего ждешь?

— Думаю: пить али не пить? — и икнув, Чепендрей повел пьяную демагогию: — пальшым ты человеком стал, Миколай, внук Иванов, а разъясни-ка мне, малограмотной бестолочи, зачем вы коммунистов-то поперли, и где твоя чичас матушка? — Высказав все это, он уронил голову на грудь и разом засопел, засыпая, стакан с коньяком выпал из его руки.

— Да-а, уже не тот курилка, — вздохнул сердобольно Николай и плеснул в стакан остатки напитка богов, — обречен пить, — печально поморщился он, поправляя на Чепендрее дурацкую шляпу, — да, наколю я сегодня дров!

В это самое время напротив его дома, посигналив, остановилось такси.

— Кого это нелегкая принесла? — удивленный, он по шел к калитке.

Из машины с улыбкой во все лицо выпорхнула теща и, восторгаясь воздухом, пошла с раскинутыми руками к Николаю.

— Вот зятек меня встречает! Какая умница! — объясняла вышедшему из машины таксисту Вера Сергеевна.

Николай не успел дойти до машины, как выскочившая из дома Машенька, опередив его, с визгом бросилась матери на шею.

— Мамочка, как хорошо, что ты приехала. Этот комбат меня вообще замордовал. Никуда не ходим, сидим, как сычи, дома. Курей стерегем, которых он купил в колхозе, — захлебываясь от радости, выкладывала Машенька все новости, и, погрозив мужу кулачком, заявила: — ну теперь ты у нас попляшешь!

— Да я могу и сейчас сплясать, — согласился он, вытаскивая из багажника чемодан.

— Он же пьяный с утра, — вскрикнула Машенька, указывая на Николая рукой, — видишь, лыка не вяжет. С утра гостей встречаем, вечером провожаем, — частила она, ведя мать под ручку к калитке.

Чепендрей уже очухался и теперь лупил глаза на гостью:

— Энто чья ж такая будеть? Не признаю, — босой ногой ныряя в сброшенную во время сна галошу, интересовался старый.

— А это моя мамочка из Петербурга приехала, — склонив голову к плечу и показывая старому кончик языка, похвалилась с гордостью Машенька, поднимаясь с матерью на веранду.