Когда бывший узник вскарабкался до середины холма, по которому вилась тропка, сладко дремавшее Лихо окончательно пришло в себя. Появление человека вблизи входа в пещеру, служившую некогда местом проведения кровавых обрядов, сперва вызвало удивление у Зла. Ничего подобного не случалось уже в течение такой длинной вереницы пропитавшихся пылью десятилетий, что даже сам запах человечины стал забываться. Потом удивление быстренько сменилось заинтересованным любопытством. Зло, беззаботно дрыхнувшее целую вечность, очнувшись из забытья, испытывало жуткий голод. ОНО ХОТЕЛО ЖРАТЬ!
Нет, Зло не было каким-то диким монстром, вырвавшимся из адовых подземелий. И оно не прибыло из другого неведомого мира, враждебного этому, прокравшись тайком по туннелям времени-пространства. Да и с другой планеты не прилетело. А уж тела или другого конкретного материального облика у него и вовсе не имелось. Но зато… оно присутствовало в этом мире всегда. С самого его зарождения, если не раньше. Зло было местное и изначальное, и оно жило своей собственной жизнью. Витало над планетой, ело, пило, спало, развлекалось, грустило и… изредка влюблялось. Порой оно разбухало до невероятных размеров, обволакивая собой весь мир. Но чаще всего Зло, теснимое и гонимое отовсюду, предпочитало замаскироваться, спрятаться, сосредоточиться, сгуститься в одном определенном месте, подобном этому, чтобы на досуге поразмышлять над тем, что уже успело натворить. Когда период самолюбования проходил, у Лиха наступала пора критического анализа и разбора полетов, с раздачей призовых слонов и поощрительных тумаков собственной персоне. И лишь разобрав по косточкам свершенные промахи и ошибки, оно ненадолго успокаивалось. Правда, только затем, чтобы спустя некоторое время начать строить новые планы, придумывать очередные козни и предвкушать следующие схватки со своими непримиримыми антагонистами.
Пробудившись сегодня, Зло не только есть захотело. Оно почувствовало себя бодрым, отдохнувшим, и потому жаждало действий. Хватит дрыхнуть, пора напомнить о своем существовании, чтоб не расслаблялись!
Лихо скользнуло по мрачному помещению капища темной расплывчатой тенью, собравшись в сгусток около входа. Усталый и измученный путник как раз споткнулся невдалеке от замаскировавшегося густыми кустами лаза. Он, видать, очень больно ударился коленкой об острый камень, потому как поток хриплых ругательств из его горла вырвался незамедлительно. Речь мужчины была похожа на сель, подобно ему сносящая все моральные преграды на своем пути и такая же грязная.
Зло в ответ лишь мысленно хихикнуло, не сдержавшись. Потом оно слегка коснулось краем своей тени кустов, закрывавших вход. Зеленевшие до этого побеги с сухим треском скукожились в один краткий миг, а затем осыпались вниз серым пеплом, будто сгорели в пламени. Каторжник успел только краем глаза заприметить смутное движение в десятке метров от себя. Мгновенно припав к земле, он с настороженной хмуростью выжидающе вглядывался в темнеющий провал на склоне холма. Но больше ничего не происходило, и постепенно мужчина успокоился.
Он устал. Ему очень хотелось отдохнуть, погрузившись в сон. Воспаленные от трехсуточного бодрствования глаза горели огнем при каждом взмахе ресниц. Порой беглецу казалось, что веки превратились в грубую шершавую тряпку, густо усыпанную приклеенными песчинками, с помощью которой поварята обычно надраивают до блеска котлы, сдирая с их боков нагар и накипь.
Мягко ступая по траве едва ли не на цыпочках, путник вороватой походочкой приблизился к зёву пещеры. Минут пять он стоял у входа, почти не дыша и чутко вслушиваясь в окружающие звуки. Застоявшуюся тишину ничего не нарушало, если не принимать во внимание отдаленное щебетанье птиц, шорох мелкой живности в траве и перешёптывание листвы на деревьях. Каторжанин, напряженно вытянув тонкую шею с острым кадыком, просунул голову под полог полумрака пещеры, едва-едва освещаемой блеклым лучиком солнца, чудом пробившимся с поверхности через глубокую извилистую трещину в своде потолка. Голова с плеч не слетела, пещерка оказалась необитаемой, и мужчина уже смело, по-хозяйски шагнул внутрь.
Помещеньице не поражало воображение ни размерами, ни красотой. Но зато в центре имелось возвышение: плоское и вполне достаточное для того, чтобы на нем мог без боязни упасть разместиться взрослый человек. И что немаловажно, оно оказалось густо присыпано сухой листвой, скромно имитирующей перину. Но за неимением лучшего, беглец и такому был безмерно рад, немедленно устроившись на импровизированной кровати. Собственные кулаки показались мягче подушки, и уже через пару минут легкий присвист из приоткрытого рта каторжника оповестил о его отбытии в страну грёз.
Зло, распластавшееся смутной тенью по стенам и потолку, выждало еще полчаса, попутно стараясь нащупать в пространстве над жертвенником отзвуки мыслей и чувств беспечно спящего человека. Те крохи, которые оно успело зацепить своими ментальными щупальцами, показались Лиху любопытными. Зло задумалось, постаравшись заглушить чувство голода. А когда размышлять надоело, оно плавно отделилось от шершавой поверхности пещеры и, сгустившись до состояния туманной дымки, окутало каторжника с головы до ног. Полностью. Он дернулся, всхлипнув во сне, и затих…
Глава 5. Ты меня слышишь?
Деликатность Роба — качество врожденное, как говорится, впитанное с молоком матери. И он несомненно был очень приятным в общении молодым человеком. Вот только его собственную жизнь эта самая деликатность порой так осложняла, что мальчик уже не радовался своей благовоспитанности, а воспринимал её как сущее наказание.
Быть мягким, тактичным и предупредительным с окружающими, а особенно с друзьями — несомненно замечательно. Но только когда они отвечают тебе взаимностью. Что в жизни у нас случается не так уж и часто, насколько хотелось бы. И потому Баретто, парнишка умный и сообразительный, уже давно принял себе за правило: поступай так, как того требует ситуация, то бишь адекватно. Нельзя, например, улыбаться обидчику в ответ на оплеуху. Подобное поведение провоцирует его на еще более неправильные поступки. И уж тем более не стоит молчать в тряпочку в те моменты, когда что-то в душе свербит, не давая покоя, и терзает смутными, но тревожными сомнениями. Особенно, если тревожишься и переживаешь за друзей. Ведь высказать свои опасения вслух — язык не сломается.
А сомнения у Баретто сейчас имелись. Роб и сам не мог понять насколько они основательные. Вернее всего — грош им цена. Но, тем не менее, аналитический склад ума юного волшебника, привыкший раскладывать всё по полочкам, требовал внести полную ясность в появление у Янки новенькой игрушки. Она, несомненно, помогла им весело скоротать время, пока «Золотой Единорог» мчится от замка Хилкровс к Старгороду, но… Но присутствовало в этой прикольной забаве и нечто непонятное, мутное, раздражающее и в то же время притягательное, манящее, затягивающее, что вносило сумятицу в душу и разум юноши. Его чувства к увесистой мраморной шкатулке с двумя распластавшимися на крышке ящерицами, внутри которой хранились игровые принадлежности, смешались в причудливый коктейль с диапазоном вкуса, раскинувшегося от страстного обожания до почти лютой ненависти. И объяснить хотя бы самому себе такую пестроту бурно клокотавших внутри него чувств Роб не мог.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});