Сидони сразу поняла, что неправильно скрывать правду ради своих целей, но вспомнила последнее нападение Уильяма на Роберту. Вспомнила, что годы замужества превратили ее полную жизни сестру в кого-то неузнаваемого. Сидони презирала Уильяма, потому что он трусливый задира, и ненавидела за то, что он украл у нее сестру. Роберта потерялась в своем мирке, теперь ее заботил лишь расклад карт или бросок игральных костей.
С брачным свидетельством Сидони могла забрать Роберту от Уильяма и возродить ту теплую, жизнерадостную женщину, которая, она надеялась, еще живет под всей этой нервозностью и раздражительностью. Брачное свидетельство спасет сестре жизнь и обеспечит счастливое будущее детям Роберты – Томасу и Николасу.
Но когда Сидони строила эти радужные планы, она еще не знала Джозефа Меррика.
В тот ненастный день в Барстоу-холле заглушить свои сомнения было довольно легко. Насколько Сидони тогда знала, сохранение статус-кво никому особенно не вредило. У Уильяма был титул, как бы ни позорил он семейное имя, а его кузен имел деньги. Любые неудобства, которые испытывал законный наследник от потери своего наследства, должны были со временем сгладиться.
Так Сидони говорила себе. В это она верила.
Пока не заглянула в глаза Джозефу Меррику и не увидела, какую боль причиняет ему его незаконнорожденность. Пока ее глупое сострадающее сердце не дрогнуло, готовое сделать все, что в ее силах, лишь бы облегчить его ужасные страдания.
Несколько слов – и она изменит его жизнь. Несколько слов – и Роберта всю жизнь будет обречена на нищету и страдания.
Покалывающее ощущение в затылке предупредило, что она больше не одна на берегу. Сидони медленно повернулась от неспокойного моря. Меррик был в белой рубашке и бриджах, но сделал уступку холоду, набросив на плечи свободный сюртук. Он выглядел сильным и мужественным. Захватывающее дух воспоминание о том, как он целовал ее этим утром, ослепило ее.
Он шагал к ней, решительно разбрасывая сапогами песок.
– Ты тут осыпаешь мою голову проклятиями?
Она вздрогнула от его вопроса, хотя он говорил в своей обычной насмешливой манере. Он был как собака, с которой плохо обращались: спешил зарычать, чтобы не дать себя пнуть.
Ох, Джозеф…
Сердце ее сжалось от мучительного сочувствия. Он так глубоко ранен, что она не знает, сможет ли кто-то его исцелить. Уж точно, не случайно встреченная девушка, которая пробудет с ним всего неделю. Ее решения стали такими ужасно сложными. Ужас, который, как она воображала, ожидает ее в замке Крейвен, совершенно бледнел в сравнении. Сидони думала, что рискует своим телом, а оказалось – душой.
– Сидони? – Взгляд его сделался острым.
– Мне необязательно быть одной, чтобы проклинать тебя.
– Я так и подумал. – Он внимательно изучал ее, словно догадывался, что она что-то скрывает.
Разумеется, она кое-что скрывает. И не только то, что против всех требований добродетели и самосохранения желает его.
Когда он подошел, Сидони увидела, что в его взгляде сквозит отстраненность. Ей следовало бы радоваться. Если Джозеф не впустит ее к себе в сердце и в душу, куда меньше вероятности, что она выставит себя дурой. Но чувства ее были иными. Ей казалось, будто он оставил ее на улице, на снегу, а сам сидит в доме перед уютно пылающим камином и попивает бренди.
Он махнул рукой вдоль берега.
– Прогуляемся?
– Да, – отозвалась она, зябко поежившись.
Он заметил, что она замерзла. Он все замечает.
– Или, может, вернемся в дом?
В дом? К тому нескончаемому мучительному ощущению притяжения, которое тихо кипит между ними? В некотором роде он был еще более привлекателен под открытым небом, с этой растрепанной ветром густой цыганской шевелюрой. Но здесь она не так остро чувствовала, как каждое мгновение делает ее капитуляцию все более неизбежной.
– Нет.
– Как хочешь.
Он снял сюртук. Тяжелые складки окутали ее, обволакивая теплом и головокружительной смесью запахов: лошадей, кожи, моря и самого пьянящего из всех – Джозефа Меррика. Укутанная в его сюртук, Сидони как будто очутилась в его объятиях.
Сидони сделала нерешительную попытку вернуть сюртук.
– А разве ты не замерзнешь?
Он рассмеялся и зашагал вперед.
– Дьявол сам о себе позаботится.
Она прибавила шагу, чтобы идти с ним в ногу.
– Лучше б ты не был таким добрым, – сказала она приглушенно, придерживая свои выбившиеся из-под шляпы волосы.
– Я совсем не добрый.
– Ну, по крайней мере, ты никогда в этом не признаешься, – пробормотала она, чуть ли не сгибаясь под тяжестью вины.
У нее возникло тревожное чувство, что, если взвесить грех против греха, ее прегрешения против прегрешений Джозефа Меррика здорово перевесят.
Глава 9
Джозеф не мог этого вынести. Он развернулся лицом к Сидони:
– Не обманывайся, будто я хороший человек.
Потрясенная, она уставилась на него.
– Думаю, ты лучше, чем сам о себе думаешь.
Его смех был отягощен горечью.
– Мои грехи уличают меня.
Он надеялся напугать ее, чтобы заставить отступить, но ему следовало бы знать, что из этого ничего не выйдет.
– Назови хоть один. Говорят, исповедь облегчает душу.
Он едва удержался от резкого ответа, что у него нет души. Раньше Джозеф сказал бы, что это истинная правда, но под влиянием Сидони осколки его чести, стеная, стремились в муках возродить к жизни его душу. Может быть, потому она еще оставалась девственницей спустя почти три дня в его доме?
– Какой только чепухи не болтают.
– Ты сам заговорил о своей порочности. Я просто хочу убедиться, насколько ты на самом деле плох. – Сидони замолчала, убирая назад хлещущую по лицу прядь. Ветер крепчал. – Назови какой-нибудь свой скверный поступок, который выходит за все рамки, и я оставлю тебя предаваться романтическим размышлениям о своих прегрешениях.
– Очень смешно.
Он уже сто раз пожалел, что бросил ей вызов. Но потом с отвращением вспомнил, как она смотрела на него, когда он отдавал ей свой сюртук. Стратегия, возможно, требовала притвориться перед ней приличным парнем, но перспектива ее горького и неизбежного разочарования заставила съежиться. Уже не в первый раз после знакомства с Сидони он проклинал эту неудобную, вынужденную честь, которая мешала его коварным планам.
– Ты кого-нибудь убил? – Она думает, что его беспокоят какие-нибудь пустяки.
– Не собственными руками, – огрызнулся Джозеф, повернулся и зашагал дальше по берегу.
Она поспешила нагнать его.
– Расскажи мне.
Его так и подмывало послать ее к черту, однако он остановился и повернулся к ней. Если она так горит желанием счесть его преступления, что ж, он расскажет ей. Но как выбрать одно злодеяние из сотен позорящих его?