Читать интересную книгу Русский Галантный век в лицах и сюжетах. Kнига первая - Лев Бердников

Михаил, второй внук Дивьера, далеко превзошел в злодействах своего брата-разбойника. В его родовом поместье на берегу Дона были вырыты глубокие пещеры и обширные подземелья, где находились темницы с цепями и железными ошейниками. Здесь его слуги прятали ворованных лошадей, а на водопой выводили их лишь под покровом ночи. В эту самую темницу сей изверг заключил и свою законную жену, от которой имел двоих сыновей, и до самой ее смерти держал в кандалах и цепях. При этом он громогласно объявил о кончине супруги и, искусно изображая безутешного вдовца, устроил ей пышные похороны (говорили, что в гроб он положил поленья). Сам же женился вторично на Софье Херасковой, племяннице маститого поэта, от которой прижил сына. Но, видно, уж так на роду было написано, чтобы Михаил, подобно брату, тоже позарился на серебряную посуду. Завидев великолепный столовый сервиз у одного богатого барина, он подкупил его дворецкого, крепостного человека, и уговорил его украсть серебро, пообещав ему не только надежный приют, но и вольную – и своего добился, посудой завладел. Но к чему держать в доме опасного свидетеля? – и он отсылает его зимой в соседний город, а кучеру наказывает убить дворецкого, а тело его спустить под лед. И все было бы шито-крыто, но вот незадача – тело выловили, и в кармане покойника нашли собственноручное письмо графа, в котором тот подстрекал его к краже и обещал убежище. Начался судебный процесс, дело пахло Сибирью. Но неистощимый выдумщик по части погребальных инсценировок, Михаил Дивьер сам для себя устроил ложные похороны и, по слухам, потом преспокойно жил еще долгие годы до самой своей естественной смерти, под защитой подкупленных им местных властей. Удивительно, что сей ирод подвизался когда-то на военном поприще и дослужился до чина подполковника.

Говорят, природа отдыхает на втором поколении выдающихся людей. У славного российского государственного мужа, обер-полицмейстера Антона Дивьера она хорошо “отдохнула” на третьем.

“Роскошна во всём пространстве сего названия…” Екатерина I

Существует несколько версий происхождения Екатерины I. Самая распространённая: она, Марта Скавронская, дочь литовского крестьянина. (Хотя есть предположение, что её мать будто бы была тайной возлюбленной ливонского дворянина фон Альвендаля, и Марта была плодом их связи). Так или иначе, мать, овдовев, переселилась в Лифляндию, где вскоре умерла, а судьбой сироты занялась тётка, отдав её в услужение роопскому пастору Дауту. Рождённая в римско-католической вере, девочка, применяясь к новому окружению, приняла лютеранство.

А вскоре её взял на воспитание живший в Мариенбурге пастор и учёный Эрнст Глюк. Сейчас трудно сказать, почему этот выдающийся просветитель, переведший Библию на русский язык и открывший впоследствии в Москве, на Покровке, одну из первых в России светских школ, не научил Марту элементарной грамотности (она всю жизнь едва ли могла с грехом пополам подписывать своё имя). Возможно, он видел её назначение лишь в помощи по хозяйству и уходе за детьми. Имеются сведения, что уже тогда она проявляла излишнюю благосклонность к сильному полу. Рассказывают, что от одного из домочадцев пастора Марта даже родила дочь, умершую через несколько месяцев. Подобное поведение заставило Глюка немедленно выдать замуж свою семнадцатилетнюю воспитанницу за шведского драгуна Иоганна Раабе (по другим сведениям, Иоганна Крузе), который либо накануне, либо сразу после свадьбы отбыл на войну.

При взятии Мариенбурга русскими войсками 24 августа 1702 года Марта попала в плен. Сначала она стала любовницей одного русского унтер-офицера, который избивал её; затем к ней воспылал страстью генерал от кавалерии Родион Боур; после него – генерал-фельдмаршал Борис Шереметев, и, наконец, в 1703 году она попала в дом Александра Меншикова, где, между прочим, стирала бельё (сколько раз она потом будет шутить о себе как о бывшей “портомое”!). Здесь-то и заприметил её Пётр I, бывавший запросто в доме своего Данилыча. А в 1705 году Марта была уже дважды беременна от Петра – у неё родились двое сыновей, впрочем, вскоре умерших. Тогда же она приняла православие, и её нарекли Екатериной Алексеевной.

Однако никаких перемен в жизни Екатерины пока не происходило: она продолжала жить в доме Меншикова вместе с Дарьей и Варварой Арсеньевыми, и Анисьей Толстой. Они представляли своего рода общий гарем Петра и Меншикова. Кроме того, у Петра были и метрессы на стороне. Но ни тогда, ни позднее, живя во дворце царя, Екатерина ни разу не упрекнула его за внимание к другим женщинам. Пётр заставлял ее не только снисходительно относиться к своим мимолётным связям, но и слушать собственные откровения о своих интимных забавах с девками, а также – это кажется сейчас невероятным! – принуждал её саму подыскивать ему метресс. А среди них были и её потенциальные “совместницы”, как называли тогда конку ренток. И особенно опасны они были на раннем этапе, когда Екатерина была ещё Петру никакая не жена, а только мать двух его непризнанных дочерей (1708 и 1709 года рождения). Сколько соблазна было у Петра – и “Авдотья, бой-баба” – генеральша Авдотья Чернышева, и красавица Марфа Черкасская, и обворожительная Мария Матвеева, и княгиня Мария Кантемир, и, наконец, услужливая Анна Крамер и пленительная Мария Гамильтон, о которых мы еще расскажем. Можно представить себе ту атмосферу соперничества между фаворитками – все они стремились перещеголять друг друга новейшими модными нарядами, дорогими украшениями, румянами и притираниями, и все ждали подарков от прижимистого Петра. Но тревога “мариенбургской пленницы” оказалась напрасной. Никакие фаворитки уже не могли заменить царю ее, Екатерины. Приворожила она Петра и тем, что была “телесна, во вкусе Рубенса, и красива”, и своим неиссякаемым весельем, а главное – редким качеством: сочувствием ко всем его делам и заботам. А сочувствие было так необходимо Петру! Как об этом писал Даниил Гранин: “Екатерина пленяла… откровенной чувственностью. Темперамента у неё хватало и на балы, и на танцы, и на пирушки. Она разделяла с царём походную жизнь, солдатскую пищу и в то же время удачно олицетворяла семейный очаг, куда его с годами всё больше тянуло”. А еще она “обладала огромным природным умом, глубоким пониманием мужчин и владела искусством обходиться с ними. Она была одарена тонким тактом, давала Петру и его министрам прекрасные советы. Даже в самых затруднительных ситуациях она не теряла голову. В самые сложные моменты она умела найти правильное решение”.

Словом, она смогла сделаться нужной Петру, стать его приютом, его домом. Она одна умела успокаивать царя в минуты нервных приступов, которые сопровождались дикими головными болями. В такие моменты все в ужасе прятались от монарха. Только Екатерина подходила к нему, заговаривала с ним своим особым языком, и это действовало успокаивающе. Затем она ласкала голову Петра, и он засыпал у неё на груди. После этого, дожидаясь благотворного действия сна, она долго сидела неподвижно, пока Пётр не проснётся. И царь вставал свежим и бодрым.

Мемуарист свидетельствовал: “Она не была ни мстительна, ни злопамятна, чем сильно отличалась от своего друга и советчика Меншикова, всегда мстительного и непреклонного. Екатерина умела обезоруживать своих врагов и многих превратила в преданных сторонников, никогда не забывая оказанной услуги”.

Об отношении Петра к Екатерине свидетельствуют его письма к ней, полные заботы и внимания, а также несвойственная ему щедрость. Так, 5 января 1708 года, в разгар войны с Карлом XII, полагая свою жизнь в опасности, Пётр распорядился выдать Екатерине с дочерью 3000 рублей – сумма для того времени немалая, если учесть известную бережливость царя. В письмах царя к своей красавице обращают на себя внимание извещения государя о посылаемых подарках и гостинцах – а это не что иное, как знаки внимания и любви самодержца. Так, он слал ей материю да кольцо, а “маленькой” (дочери) полосатую материю с пожеланием “носить на здоровье”. Или покупал для Екатерины новомодные часы со специальными стеклами от пыли, да печатку, “да четверной лапушке втрайом”, с извинением, что “больше за скоростью достать не мог, ибо в Дрездене только один был день”. В другой раз слал “устерсы…. сколько мог сыскать”. В письмах Петра часты мотивы разлуки: “Ей, без Вас скучнёхонько”, “Для Бога ради приезжайте скорей. А ежели зачем невозможно быть, отпиши, понеже не без печали мне в том, что не слышу, не вижу Вас”, “Хочется мне с тобою видеться. А тебе, чаю, гораздо больше того, что я в 27 лет был, а ты в 42 не была” (так писал ей 42-летний царь).

Однако Екатерина нечасто расставалась с Петром I: она сопровождала супруга, даже будучи беременной. Выдающуюся роль она сыграла в 1711 году в Прутском походе, когда русскую армию, возглавляемую царём, окружили втрое превосходившие силы турок и крымских татар. В русском лагере началась общая паника – на исходе было продовольствие и запасы питьевой воды, не было корма лошадям. Самообладание потерял даже Пётр. И только Екатерина сохранила присутствие духа. Любительница роскоши, она в этот судьбоносный момент, казалось, забыла об этом своём пристрастии – и все имевшиеся у неё драгоценности пожертвовала на подкуп турецкого паши, командовавшего вражескими войсками. В результате был заключён спасительный мир, русская армия уцелела. Тогда Пётр I в ознаменование “вечной памяти знаменитого освобождения армии, царя и царицы у реки Прут” учредил орден Святой Екатерины, которым впоследствии награждались наиболее заслуженные женщины России. А в 1713 году царь спустит на воду 60-пушечный фрегат “Святая Екатерина”. Екатерину же он наградит этим орденом 24 ноября 1714 года, подчеркнув, что в то опасное время она “не как жена, но как мужская персона видима была”.