А снег все падает и падает; это, должно быть, наступает оттепель. А вот если бы после оттепели все это сразу прихватил настоящий, хороший мороз — вот было бы тогда хорошо! Потому что тогда все сугробы покрылись бы настом. А по крепкому насту бежится легко, по насту ты бы и один легко управился с добычей. А так, пока еще та оттепель, пока тот мороз…
Снег падает и падет. Тихо кругом. Смеркается…
А вот уже и ночь пришла, и ты опять всю ночь сидел, смотрел на небо, думал: не надо путать, мир — это не ямы, мир — это ночь, пустота и темнота, глаза должны привыкнуть к темноте, и это, собственно, все, что нам нужно в этой жизни.
Глава одиннадцатая — ГЛАЗАСТЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ
Через три дня его сидение закончилось — утром пришел конвой. Услышав их шаги, Рыжий застыл, не поднимая головы. Чуял — Брудастый там, Овчар, Бобка, Рвач, Храп. Остановились. А вот от них отделился Овчар, подошел к самой яме, опять — только для виду — повозился у замка, потом резко поднял решетку.
— Эй, Рыжий! — окликнул Овчар. — Ты чего? Вылезай!
Рыжий полез из ямы. Вылез. Глянул — да точно, Овчар и трое этих, и с ними Брудастый. И все они, даже Брудастый, с недоумением смотрят на него. Ну, еще бы! Ведь «вылезалка» — это всегда шумный, славный праздник. Сначала вылезший братается с друзьями, потом друзья его хватают и, раскачав как следует, подбрасывают вверх, а он визжит, кричит, ругается, и все они кричат! Потом они опять его подбрасывают! И опять! Ну, и так далее. А тут…
Рыжий стоял, молчал. И все они тоже молчали. Потом Брудастый с лязгом опустил решетку и спросил:
— Ты что, не рад, что ли?
Рыжий в ответ только оскалился. Брудастый, поморгав, сказал:
— Ну, ничего, это с морозу так. Потом оттаешь! Да, завтра, кстати, на Быстром Лугу у нас будет охота. Порс?
— Порс, — вяло отозвался Рыжий.
Ну а приятели, те вообще промолчали. Да и о чем тут было говорить? Вылезалки, дело ясное, нынче не будет. И Рвач рассерженно спросил:
— Ну что, тогда на пар?
Все закивали — да, на пар. И не спеша, молчком, след в след, они обогнули дровяной сарай, а там, наискосок через двор, и еще раз за угол, вышли к главному крыльцу. Там расселись на нижних ступеньках и молча, как и все до этого, принялись ждать остальных. Вскоре из казармы вышли остальные. Тоже расселись на крыльце, и тоже скучали и маялись. Потом пришел парильшик — тощий, сильно плешивый старик — и позвал их всех в баню. Все сразу оживились, побежали. Баня была недалеко, в полусотне шагов, рядом с прудом. Баня была хорошая, пар сухой и стоячий, и парились они нещадно, и то и дело бегали на пруд, и кидались там в прорубь. Рыжий не бегал — не хотел. Да его и не звали. Им было хорошо и весело, шумно и лихо. И лихо они парились, и лихо бежали обратно в казарму, там лихо чистили ремни, точили когти. Обеда тогда не было, обед перед охотой не положен. И в город их тогда не отпустили. Они шатались по казарме, зубоскалили. Играли в кубик, в волосок. В волосок — это когда тебя из-за спины щиплют за ухо, а ты, ведущий, не оглядываясь, должен угадать, кто это сделал. Как угадал — так ты клыка ему за это, а нет, так они все тебе…
Р-ра! Вот так развлечения! Рыжий лежал на своем тюфяке и молчал; его не трогали, не звали, к нему не подходили даже — сторонились. И это хорошо! Он улыбался. Потом, когда уже начало смеркаться, из города вернулся Клыкан и принес им всем вина. Они сразу закрылись и начали пить натощак и пели шепотом и шепотом смеялись. Потом они боролись, кто кого, и лучшим в борьбе был Овчар, самый трезвый из них. Рыжий лежал, смотрел на них и морщился. И что с того? Его уже совсем не замечали, уже гульба была в самом разгаре, а тут еще пришел Рябой и тоже притащил с собой вина… И от него-то вскоре все они и полегли, пьяно заснули, захрапели. Вот так-то вот, такие они, эти лучшие! Вот такова она, эта казарма — храп, чмоканье, сопенье, духота. И теснота неимоверная. Да, прав Лягаш: скучно тебе в казарме, гадко, постыло, ты перерос ее. Так, может быть, и вправду было бы разумнее, как говорил Лягаш…
Р-ра, х-ха! И Рыжий зло оскалился. А что Лягаш? Чем он лучше других, чем он разумнее? «Заоблачные выси!» — говорит, «Не думай!» — говорит. Тьфу! Яма это все! И грязь. А грязь, она что на Верху, что здесь, внизу, что в Выселках, она везде примерно одинаковая грязь. Так стоит ли тогда куда-то рваться, куда-то бежать? Но, правда, с другой стороны, вот полегли они, эти глупцы, и ждут охоты. Но разве это будет настоящая охота? Вот… Да! И он закрыл глаза, лег набок, поджал лапы. Да-а! Вспомнилось: прошлой зимой на Клюквенном Болоте, в самый лютый, трескучий мороз… Вот то была действительно охота так охота! Три раза он тогда ходил в засаду, а еще пять в догон. В последний раз взял восьмерых косых, девятого спугнул на Лысого. Домой они тогда чуть приплелись, ног под собой не чуяли. Но все равно был тогда и Обряд, и был славный пир. И, главное, радость была! Настоящая!
А здесь… Р-ра! Смех один! Ведь будет все это примерно так…
И так оно и было! Утром они пока проснулись и пока построились, потом пока пошли городу, пока пришли, цепляя всех встречных подряд, на этот Быстрый Луг, так к тому времени уже даже князь, и тот давно уже был там сидел возле шатра, ждал их, пил черную плясуху, усмехался. Княжна — та, как всегда, была при няньках — грелась у костра. А Лягаша, конечно, не было; Лягаш опять, наверное, где-то в бегах да в трудах…
Но вот ударил барабан, и лучшие построились для дела. Один из несунов вышел вперед, открыл корзину, оглянулся. Князь крикнул ему:
— Ар-р!
Несун резко встряхнул корзину — и из нее выпал заяц. Завыли трубы, заяц испугался. Метнулся вправо, влево, а после замер и заверещал…
Князь крикнул:
— Пилль!
И — началось. Крик, давка, толкотня. Мах! Мах! Мах-мах-мах! Вой! Снег столбом! И — взяли, принесли, отдали зайца князю. Князь похвалил Бесхвостого за резвость. И снова:
— Пилль! — снова мах-мах, снова догнали, принесли.
И снова:
— Пилль! — и мах-мах, принесли, похвали…
И так продолжалось до самого вечера. Потом был пир — прямо там, на Лугу, и прямо из тех зайцев. А чтобы было еще веселей, князь повелел Овчар и Левый пели на два голоса «Сказ про догонщика». Потом Бобка плясал, орал частухи, все смеялись… И то! Частухи были наисвежие, он их вот только-только сочинил, и все — про охоту. Вот всем они и нравились. Все шумно одобряли Бобку, а порой даже и подпевали ему.
Один только Рыжий молчал. Да и не пил он почти. А зайцев вообще не ел. Княжна порой исподтишка поглядывала на него — должно быть, сильно удивлялась. А что! Он, первый казарменный клык и всегда и во всем заводила, вдруг здесь, на Быстром Лугу, так ни разу и не оказался первым! Зайцев хватали все, кому не лень, — Бесхвостый, Рвач, Овчар, Храп и Рябой, даже Брудастый. А Рыжий? Ну, бегал, конечно, и даже кричал. Но это было так, больше для вида. А вот теперь ему уже и пир не в радость, и даже вино. И вообще… Вот именно! Он больше на охоту не пойдет. Он лучше скажется больным, останется в казарме…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});