Куманин встал и пошел на кухню, чтобы сварить себе кофе и погрызть печенье. Он дожевывал уже третью печенину, когда в комнате снова зазвонил телефон. Сначала Сергей решил не подходить. «Мало ли где он может находиться?» Но потом подумал, а что, если это снова звонит отец, и решил взять трубку.
— Сережа, — услышал он женский голосок. — Как хорошо, что я тебя застала. Слушай, ничего, что я к тебе через часок ненадолго приеду? Есть у тебя время?
Это была Надя Шестакова, с которой он когда-то учился в одном классе. Не звонила она Сергею, наверно, год. Решив, что сегодня вечер сплошных сюрпризов, Куманин ответил:
— Очень рад тебя слышать, Надюша. Конечно, приезжай. А что случилось?
— Не по телефону, — ответила Надя стандартной советской фразой. — Приеду — расскажу.
Телефоны всех оперативных работников прослушивались (для их собственной безопасности и контроля). Это было известно каждому, кто работал в системе. Наслушались печального фольклора на эту тему.
Но вот прослушиваются ли их квартиры, точно не знал никто. Куманину самому не раз приходилось размещать в разных помещениях системы прослушивания. По тому, с каким трудом их выписывали, какой дефицит существовал на так называемую спецтехнику, создавалась некоторая иллюзия того, что на тебя-то никто не будет расходовать дорогостоящую технику. Однако полной уверенности ни у кого не было. Впрочем, разве можно в наше время вообще быть уверенным в чем-нибудь. Даже страховой полис, на который ссылался Остап Бендер, ныне никакой гарантии дать не может. Потому оставалось уповать на старое правило: «Не болтай по телефону, болтун — находка для шпиона».
У Куманина с Надей Шестаковой еще в школе был роман, который, как и большинство школьных романов, оказался вполне невинным и ничем не завершился.
Позже, когда Сергей поступил в МГИМО, их пути разошлись. Не обошлось и без влияния Куманина-старшего, видимо, возмечтавшего после определения сына в столь престижный ВУЗ, о партии, как у капитана Чурбанова, который, как известно, женился на дочери самого товарища Брежнева, став за неделю генерал-лейтенантом. Впоследствии, печальная судьба брежневского зятя несколько охладила амбиции Степана Агафоновича, и он перестал строить планы насчет вельможных невест, а однажды спросил: «Что-то Надя давно не звонила? Поссорились что ли?».
Они не ссорились. Просто те, кто учится в МГИМО, не крутят романов с девочками из педагогического училища, куда пошла учиться Надя после школы.
Встретились они много позже и при весьма неожиданных обстоятельствах — в одном из столичных детских приютов (именно приютов, а не детдомов), где содержались сироты до семи лет, были отмечены странные пропажи. Следствие по возбужденному прокуратурой уголовному делу выявило картину, которая вполне могла бы стать сценарием добротного фильма «ужасов». Дети по разным причинам переводились в иногородние приюты, но в этих учреждениях ребятишки почему-то быстро умирали по разным причинам: от воспаления легких, несчастного случая, например, в результате падения с лестницы или с физкультурного снаряда. Так говорили документы — учетные карточки и свидетельства о смерти. Выборочные эксгумации позволили обнаружить явный подлог — Могилы были либо пустыми, либо там покоились останки давно умерших взрослых людей. Сослаться на кремацию было невозможно, поскольку в большинстве провинциальных городков, где находились приюты, крематориев не было и в помине.
Настырные следователи прокуратуры и уголовного розыска в конце концов установили, что сирот увозили в закрытую клинику, скрывавшуюся под номером почтового ящика, как какой-нибудь ракетный завод или лаборатория для производства химического или биологического оружия. На территорию клиники следователя прокуратуры не пустили, хотя тот прибыл с предписанием Генпрокуратуры СССР, да еще в сопровождении двух офицеров милиции. К делу подключился КГБ. Сотрудники 5-го Управления, которых в глубине души даже собственное начальство считало бездельниками, часто привлекались для содействия другим подразделениям. Они мерзли в оцеплениях вместе со служащими 9-го Управления охраны во время каких-нибудь праздников или визитов в столицу важных лиц, вели наружное наблюдение вместе с сотрудниками 7-го Управления, проводили обыски и задержания с коллегами из 3-го Управления.
Куманин, будучи тогда старшим лейтенантом, был придан майору Миронову из 8-го Управления «для содействия следствию». Вместе с ним Сергей отправился в приют, и там-то он вновь встретился с Надей. Она работала воспитательницей и, как выяснилось позднее, первой подняла тревогу по поводу странной пропажи детей.
В итоге прокуратура и милиция были от следствия отстранены, КГБ забрал производство дела полностью в свои руки и через некоторое время прекратил его «за отсутствием состава преступления». Правда, директриса приюта была снята с должности «за упущения в работе», но позднее всплыла на какой-то «непыльной» должности в обкоме ВЦСПС.
Все участие Куманина в этом деле выразилось в том, что он возил на казенной машине майора Миронова и еще несколько старших офицеров раза два в приют и один раз в ту таинственную клинику, куда допустили одного полковника из 9-го Управления, а остальные ждали в машине. Положительным, если так можно выразиться, аспектом этого следственного дела было возобновление романа с Надей Шестаковой.
Роман был уже далеко не таким невинным, как в школе, но ни к каким результатом также не привел.
Надя без памяти любила свою работу, скорее, не работу, а несчастных сирот, отданных на ее попечение. В приюте она проводила дни и ночи.
Куманин всего пару раз прошелся по казенным коридорам, и у него сразу начала трещать голова от детских криков и суетни, от специфического запаха, свойственного всем советским учреждениям общественного призрения, и от какого-то смутного ощущения тревоги. Как можно такую работу любить, ему было совершенно непонятно.
Бурно начавшаяся вторая стадия романа с Надей стала быстро затихать, поскольку ни у Сергея, ни у Надежды не хватало времени для его развития — у обоих был, как говорится, ненормированный рабочий день. Однако Сергей стал замечать, что и редкие свободные часы Надя не рвется проводить с ним. На его призывные звонки она, неизменно в дружеском тоне, отвечала отказом, ссылаясь то на домашние дела, то на каких-то подруг, с которыми она якобы уже договорилась провести сегодня время, и на прочие оборонительные причины, которые все женщины выдвигают в ответ на нежеланные притязания мужчин. Однажды Сергей решил пустить в ход тяжелую артиллерию. Дождавшись Надиного дня рождения, он купил огромный букет цветов, бутылку шампанского, взял в канцелярии Управления два билета в Большой театр (привилегия, которой любой младший офицер мог воспользоваться раз в два месяца, а Куманин до этого никогда не пользовался) и без приглашения нагрянул к Наде домой. Девушку он застал с родителями (очень милые старички) и парой подруг. Они пили домашнюю наливку и над чем-то громко смеялись. Подруги постреливали в него глазками, а сама Надя лишь мило улыбалась. Хорошо знающий ее Куманин видел, что девушка далека от восторга по поводу его внезапного вторжения. Оказалось, что Наде нужно на ночь вернуться в приют, и Куманин взялся ее подвезти. В такси по дороге между ними произошел разговор, который Куманин хотел бы забыть, но не мог. Достаточно раскомплексованный в силу своей профессии, он сразу взял, как говорится, быка за рога:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});