Читать интересную книгу Бесплатных завтраков не бывает - Крис Хендерсон

— Хо-хорошо. Только держи меня в ку-курсе. Мне очень интересно, что он ска-кажет, очухавшись.

Не тебе одному, подумал я. Хью уехал, а я посадил Миллера на заднее сиденье «скайларка».

Подкатив к отелю, я поставил машину во дворе, куда выходили двери кухни и прочих служб, и мимо судомойки повлек своего клиента наверх, в его номер, причем умудрился не привлечь к себе особенного внимания. Достав у него из кармана ключ, я направил его в дверь, а потом — на кровать, расстегнув кое-что из его одежды, чтобы обеспечить приток воздуха.

Он повалился как подкошенный и заснул как убитый — только равномерно, в такт проспиртованному дыханию, поднималось и опускалось обвисшее брюхо. Некоторое время я глядел на эту тушу и думал: что же все-таки произошло? За что убили Джорджа? Его ли хотели застрелить, а если нет, то кого? Байлера? Серелли? Да уж не меня ли?

Я уселся в кресло, позволив себе передохнуть. От того, что я вытянул ноги и расслабился, с новой силой заныли мои старые раны. Миллер всхрапывал и булькал, номер заполнялся запахом перегорелого пива и мочи. В подобных гостиницах, выстроенных еще до нашей эры, я бывал часто и научился не обращать внимания ни на тусклый свет, ни на тараканов, ни на тошнотворный аромат, которым пропитаны их стены. В соседнем номере по-крысиному повизгивали пружины кровати, не отвлекая меня от раздумий и боли.

Фактов было мало, они противоречили друг другу, и уцепиться пока было не за что. Версия не выстраивалась. Глянув на свое загипсованное запястье, я понял, что знаю, где мне разжиться новыми фактами. Я бы давно пошел за ними, если в так не ломило все тело при каждом шаге. Время близилось к полудню; по лбу уже струился пот. Кряхтя, я поднялся, снял шляпу и стал ею обмахиваться. На улице она меня спасала от солнечных лучей, а здесь, в номере, от нее было еще жарче.

В последний раз посмотрев на Миллера, я решил не дожидаться его пробуждения — слишком долго пришлось бы торчать в этой душегубке. Я оставил ему записку с просьбой позвонить мне, обвернул ею ключ от номера и положил на тумбочку у кровати. Вышел в коридор, захлопнув за собой дверь; щелкнул замок. Подергал ручку, убедился, что она не поддается, и пошел к лифту. Пока Миллер спит, надо еще кое-что предпринять.

Глава 15

Автоответчик у меня в конторе раскалился добела от бесконечных звонков. А звонила, оказывается, Джин Уорд. Она желала меня видеть. Чувствовалось, что где-то в горле у нее сидит, впивается острыми зубками страх, который не намерен отпускать свою жертву, пока не сгложет ее. Я позвонил по оставленному мне телефону, и она почти сразу схватила трубку, словно сидела у телефона и ждала и пропустила первый звонок именно для того, чтобы не подумали — она, дескать, сидит и ждет. Узнав, что я у себя в конторе, Джин сказала, что сейчас приедет — минут через пятнадцать-двадцать. Жду, отвечал я. И она дала отбой прежде, чем я успел произнести еще хоть слово.

Утомившись без конца вытирать пот, я открыл свое пуле-вполне-пробиваемое окно, включил вентилятор и уселся на стул, чувствуя, как впились все его ребра и плоскости в мое избитое тело. Не выпить ли? Но я отогнал эту мысль: я не сразу нашел самую удобную позу, а теперь вставать, идти, возвращаться? Нет. Кроме того, мне хотелось подумать, а мысли путались от боли, так что нечего было затуманивать их еще и джином.

Пот по-прежнему тек по мне ручьями, высыхая на то мгновение, когда вентилятор поворачивался ко мне, и с готовностью оживая в следующую минуту. Я перебрал в голове все, что было в моем распоряжении. Немного. Рэю очень бы хотелось, чтобы я отработал свой долг, следующим же рейсовым автобусом отправив Миллера в Плейнтон. Еще вчера я бы согласился на это, еще вчера — до той минуты, когда кто-то послал крупнокалиберный заряд через окно моего кабинета, в грудь моему посетителю! И до того, как Джеффри Энтони вдребезги разбил мои иллюзии, задев мимоходом и лучезапястный сустав.

Было совершенно очевидно: что-то происходит. Но что? Оставалось гадать на кофейной гуще. Заваривалась некая каша, не угрожавшая международной безопасности, но достаточно отвратительная и мерзкая, и один бедолага, уже обжегшийся ею, попросил меня о помощи. Не хочешь расхлебывать ее вместе с ним, Джек Хейджи, — не бери у него денег. А ты взял. Теперь из-за этого одного то хватают, то выпускают, другого вообще пристрелили, а я накрепко усвоил, что в городе Нью-Йорке невежливо стоять спиной к людям, даже если стоишь у писсуара.

Через восемнадцать минут после того, как Джин Уорд повесила трубку, стук в дверь возвестил, что она вновь появилась в моей жизни. А я еще сомневался, суждено ли нам встретиться вновь. Суждено. Она была далеко не так холодна, как в первый раз, она явно не справлялась с нервами. Я понял, что она напугана, по тому, как она шла от двери к моему столу, а увидев ее глаза, убедился в своей правоте. Случилось что-то еще такое, что заставило ее непреклонный взгляд сделаться честным, искренним и умоляющим, как у детей и нищих.

Она села на тот же самый стул, что и вчера, и начала с ходу, обойдясь без приветствий:

— Что нам делать, Джек?

— С кем?

— С Карлом. С полоумным Миллером. Я так боюсь... Не знаю, как быть, не знаю, где я в безопасности, а где — нет.

— Не могли бы вы выражаться яснее.

Тут она наконец посмотрела на меня и заметила некоторые перемены в моей внешности, произошедшие с нашей первой встречи. Не заметить багрово-желтые кровоподтеки на лице и шее мог только слепой. Она ахнула и даже чуть подалась назад, словно ей захотелось быть подальше от такого страшилища.

— Боже мой! Значит, он и здесь побывал!

— Кто? Миллер? Вы думаете, это он так меня разукрасил?

Я был почти оскорблен, но как человек взрослый, решил не придираться. А между прочим, если бы Миллер напал на меня, он сбил бы меня с катушек не хуже, чем это вышло у старины Джеффа. Великое дело — подкрасться сзади.

— Нет, — сказал я. — Обошлось на этот раз без Миллера. А почему, кстати, вы решили, что он стал бросаться на людей?

Она начала говорить — и сейчас же осеклась, издав только какой-то невнятный звук. Видно это было слишком глубоко запрятано, и слова не шли с языка. Справившись с собой, она предприняла вторую попытку:

— Карл... был у меня вчера вечером и... такой... в таком состоянии, что...

— Пьяный?

— Ужасно, — отрывисто произнесла она. — Он был так пьян, он говорил, что уберет каждого, кто станет у него на дороге, повторял, что всех поубивает. И знаете, Джек, он был так пьян, что мог сделать это.

Она взялась за распахнутый ворот своей блузки и отвела его влево, показав мне крупный синяк на плече, совершенно не подходивший к ее фарфоровой коже. Демонстрация продолжалась одно мгновенье, но мне и этого хватило. Я понял. Я устал от людей, пострадавших по милости Миллера, тем более, что многие пострадали от его немилости.

Рассказ Джин о ее беседе с Карлом и время этой беседы придавали новый вес аргументам в пользу того, что именно его палец лежал на спусковом крючке в ту минуту, когда чья-то пуля пробила насквозь грудь Джорджа и спинку одного из моих стульев. Рэй был уверен в невиновности Миллера, но Рэй далеко не всегда оказывается прав. Я, впрочем, тоже.

Мисс Уорд, поправляя воротник блузки, заметила наконец я картонку вместо стекла в окне, и сломанный стул. Переменить тему беседы никак не удавалось. Я рассказал ей, как было дело.

Новость подействовала на нее сильней, чем я предполагал. Слезы, только ждавшие предлога, хлынули из глаз. Она уже более или менее успокоилась и начала говорить, а они все катились у нее по щекам.

— Бедный Фред... Бедный Фред. Вы не подумайте, будто у нас с ним что-то было... Вовсе нет. Он был хорошим, порядочным человеком, с сильными мозгами, умел рассуждать логически... Как несправедливо, что это случилось именно с ним... Бедный Фред...

Я был удивлен. Расскажи мне кто-нибудь о такой реакции, я решил бы, что мисс Уорд ломает комедию. Мне казалось, она не способна к таким сильным чувствам. Однако вот они — налицо. Почему ее так потрясла гибель Джорджа, сказать затрудняюсь. Ясно, что своего бывшего мужа она не оплакивала бы так горько. Но вот она наконец взяла себя в руки, вытерла последние капли соленой влаги со щек и с помощью зеркальца определила ущерб, нанесенный ее косметике. Но краситься заново не стала, а просто насухо вытерла «клинексом» размазанную тушь и тени. Потом принялась извиняться — за свою несдержанность, за слезы, за то, что так ужасно выглядит, за то, что задерживает меня. Короче говоря, за все, кроме обострения конфликта на Ближнем Востоке.

Я протянул руку, прикоснулся к ее плечу и попросил не беспокоиться. Это вызвало новый поток слез. Тогда я замолчал. Что еще я мог сказать? Когда я увидел ее впервые, я был слишком пришиблен, чтобы оценить ее верно. Слишком прихотливо было сочетание твердости и беззащитности, чтобы выносить суждение. Сейчас делать выводы стало легче. Мне было ее жалко — она вляпалась в самую гущу этой кровавой неразберихи, стала ее жертвой вместе с Миллером. Или благодаря Миллеру? Пока неизвестно.