не раз видели, как самец мягко удерживает детеныша своей пастью, как бы с любовью лаская его.
Инициаторами спаривания, по-видимому, выступают самки. Пока нам ничего не известно о том, что именно кашалоты находят сексуально привлекательным. При появлении нескольких самцов самки могут проявлять интерес лишь к одному из них, причем не обязательно к самому крупному. Иногда даже при появлении очень большого самца самки не обращают на него внимания.
После спаривания самцы продолжают странствия, растворяясь в темно-синей морской бесконечности. «Ибо… милорд Кит, при всем своем пристрастии к будуару, к детской комнате совершенно равнодушен и, будучи великим любителем странствовать, оставляет за собой по всему свету своих безымянных отпрысков», как сказано у Мелвилла.
Значение этого с точки зрения культуры кашалотов совершенно однозначно. Постоянное перемешивание ДНК подтверждает, что разделение кашалотов на кланы, а также их самоопределение в принадлежности к тому или иному из них не имеют под собой генетической базы. И то и другое – результат исключительно научения. Кланы формируются из-за усвоенного взаимного притяжения между одними семьями и такого же усвоенного отторжения между другими. С точки зрения генофонда все кашалоты, по сути дела, одно племя. Но с точки зрения культуры это племя представляет собой понятную лишь самим китам пеструю мозаику усвоенных традиций. И каждый клан – отдельная частица этой мозаики.
Семьи
Глава шестая
Биография его в значительно большей мере, чем у других китов, все еще остается ненаписанной.
ГЕРМАН МЕЛВИЛЛ. МОБИ ДИК
Софокл возвращается в наш мир внезапным прыжком, похожим на взрыв, и с оглушительным грохотом, как если бы из океана вдруг вырвался школьный автобус. То, как эта огромная квадратная голова, эта темная туша может взлететь над водой, кажется невероятным – но ведь взлетает же, и мы видим ее прыжок своими глазами. Наш сегодняшний послеполуденный выход в море начинается очень многообещающе.
Проходит несколько минут, и – пфу-у-уш-ш-ш! – почти рядом с нами выныривает Иокаста, шумно обновляя воздух в своих легких.
В полукилометре от Иокасты показывается Лай. Полкилометра для них вообще не расстояние, и минут через десять они одновременно вскидывают хвосты и снова ныряют.
Часом позже Иокаста и Лай всплывают недалеко друг от друга, в 3,6 километра от того места, где они занырнули. Добавьте к этому расстояние, пройденное вниз, а затем вверх, и получится, что в общей сложности они проплыли около 5,5 километра.
Все это время юная Иона кажется предоставленной самой себе. Но она неотступно следует за матерью, Софокл, только поверху, и каждый час ненадолго воссоединяется с ней.
В этом-то и суть: в бескрайнем океане поддержание семейного единства требует постоянных усилий. Иначе говоря, действия китов – намеренные.
Не существует в мире ни учебника, ни свода правил, по которым кашалоты учились бы быть кашалотами. Есть только потребности и обобщения, ритмы и образцы. А в конечном итоге – обширный глубокий океан и семейные узы.
Когда вы слышите слово «кит», первое, что приходит вам в голову, – это «тяжелый». Но в воде кит практически невесом. Да, у китов огромная масса. Но в океане масса не имеет прямого отношения к весу. На суше действует гравитация. Океан противопоставляет ей плавучесть. На суше масса соотнесена с весом, но в воде она соотнесена с расстоянием. В воде кит может летать. Крупное океаническое животное с каждым толчком преодолевает большее расстояние, нежели существо меньшего размера. Это облегчает путешествия в глубину и к поверхности и объясняет огромность ареалов обитания и немыслимую дальность миграций.
Жизнь кашалотов подчинена особым ритмам, которые задаются динамическим напряжением противоборствующих сил. В часовом измерении их жизнь описывается вертикальными перемещениями, когда они, подобно какому-нибудь метафорическому йо-йо, устремляются то к свежему воздуху и свету, то к холодной, сокрушающей легкие темноте глубиной в полмили. Свет и тепло, воздух и свободное дыхание – наверху. И детеныши тоже наверху. А пища внизу. Главный суточный ритмоводитель нашего, человеческого существования – смена дня и ночи – для этих китов не имеет большого значения. Мы радуемся солнечной погоде, а киты в то же время странствуют в вечной тьме. Однако наибольшую склонность к общению они проявляют на закате и по ночам. Некоторые исследователи называют эти периоды «чаепитиями» – когда киты собираются вместе и проводят время, обмениваясь кодами, играя, укрепляя социальные связи прикосновениями друг к другу.
«Это самые драгоценные минуты, – признается Шейн. – Чувствуешь, какое счастье – находиться здесь, с ними».
Мне тоже довелось увидеть это однажды в Калифорнийском заливе. В группе китов появился детеныш – очевидно, считаные минуты назад, потому что его хвостовой плавник еще толком не расправился и была видна пуповина. Все члены группы держались на поверхности близко-близко друг к другу, на расстоянии прикосновения. Они вели себя так, когда мы впервые заметили их, и остались в том же положении, когда мы удалились, оставив их в покое.
Столь откровенное удовольствие, которое испытывают киты от событий, укрепляющих их групповые связи, напоминает мне о том, как радостно приветствуют друг друга слоны во время их в высшей мере эмоционально насыщенных семейных ритуалов, когда они трубят и сплетаются хоботами с членами семьи или друзьями. И еще мне вспоминаются африканские львы, когда они, проснувшись после долгого отдыха, трутся друг о друга, как большие кошки, которыми они, собственно, и являются. Или волки, когда члены стаи оживленно лижут друг другу морды и машут хвостами. Или даже наши собаки, когда они здороваются с нами поутру.
Эти животные не просто демонстрируют, что узнали друг друга. Они явственно показывают, что (иначе и не скажешь) чрезвычайно рады быть вместе. Но что они выражают? Что они счастливы? Или что у них отличное настроение? Или что им приятно быть вместе с членами своей семьи, к которым они испытывают эмоциональную привязанность? Едва ли найдется другое, более очевидное объяснение их поведению. По крайней мере, мне не под силу придумать, что еще могло бы лежать в основе этих эмоций, у которых явно есть и причина, и назначение.
К половине третьего, через 2,5 часа после того, как мы расстались с семейством Иокасты, мы успеваем пройти примерно девять километров к юго-западу. Шейн снова слышит кашалотов и думает, что это другая семья.
В большинстве случаев здесь, у западного побережья Доминики, на протяжении дня можно встретить лишь одну семейную единицу зараз. Но Шейну доводилось видеть вместе шесть семей, всего около трех десятков китов. Тот случай был отмечен прибытием самца, который и вызвал общий сход. Вероятно, они все прекрасно провели этот день.
Но кого бы Шейн ни слышал сейчас, голоса очень слабы.