Мы кормили голубей. От купленной маленькой буханочки ситного остались лишь крошки, когда Нина дернула меня за рукав и замолкла на полуслове. Неподалеку, на соседней скамейке, сидел старик в истерханном тулупе и шапке с развесистыми, траченными молью ушами. Сидел он очень прямо, прижав к себе узел с вещами, и не сводил голодных глаз с хлебного мякиша на земле, который голуби доклевывали с уютным курлыканьем. Его губы мелко дрожали.
Оставив Нину, я подошел ближе к старику и заговорил. Он сперва отвечал грубо, со злобой, так что я почти сдался, но потом все же признался, что приехал утром в гости к сыну «с Харькива», а дверь заперта, стало быть, на службе сын, а телеграмма не дошла. Говорил старик глухо, беспокойно озираясь, и подтягивал узел к себе, словно хотел срастись с ним: боялся воров.
Я, стараясь не обидеть, предложил накормить его, пойти с нами до столовой:
– Разумеется, за мой счет.
Это необходимо было озвучить, чтобы не было неясности. Он испугался не на шутку, замахал руками, завертел головой. Признаться, я давно уже не встречал такого отпора. Но при этом его глаза умоляли меня. И я, повинуясь им, продолжал уговаривать.
– Да на что я вам? – взвыл он, подскакивая.
– Товарищ, долг каждого советского гражданина – помогать собрату. Нынче единоличников никто не любит.
Это подействовало, он сдался. Нина, незаметно подходя все ближе, прекрасно слышала конец моих уговоров, и как только старик согласился, подскочила ко мне и взяла под руку – так привычно и просто, что у меня внутри екнуло.
Втроем мы направились к фабрике-кухне, которую построили не так давно на соседней улице. Как удачно, что я разузнал о ней, пока работал над чертежами подобной!
Пообедали скромно, но сытно, суп с клецками на первое, биточки с кашей на второе, серый хлеб треугольничками, да ягодный кисель, причем я так и не догадался, из какой именно ягоды он сварен, поскольку вязкая жидкость оказалась почти безвкусна. Все мы были не в своей тарелке, но я все равно знал, что поступаю правильно. Подобного со мной никогда не случалось, я лишь подавал копеечку нищим, и раньше, на церковных папертях, и в теперешние времена, когда видел, что человек рядом нуждается. Но обедать прежде никого не водил, а сегодня это вышло так естественно. Я все прислушивался к себе – неужели я делаю это, чтобы казаться лучше в глазах Нины?.. Старик ел медленно, будто через силу, долго пережевывал и глотал, прикрывая глаза. При свете ламп его лицо выглядело еще более худым и изможденным, все изрезанное глубокими морщинами. Он вдруг напомнил мне одну из гипсовых голов пожилых римлян, что найдутся в любой художественной студии или мастерской скульптора, хотя и нельзя себе представить что-то более несхожее и контрастное, чем лица: те сытые и это голодное.
Я не особенно хотел есть, но тоже взял порцию, чтобы не смущать остальных. Нина, хоть и старалась не подавать виду, не сводила взгляда с нашего нового знакомого, и внутри нее бурлили настолько сильные переживания, что поминутно кровь приливала к щекам двумя яркими пятнами, как у ряженой на ярмарке.
Потом мы повели старика в сквер, где он решил дожидаться сына. На обратном пути он повеселел, но и растрогался тут же, и, что бы ни принимался говорить, обязательно я замечал дрожание в его голосе.
– В Харькиве нехорошо. Голодно. Неурожай, засуха ж была, будь она неладна. Да еще эти лютуют, как бишь их… – признался он и в сердцах плюнул под ноги, но тут же испугался и заискивающе улыбнулся, словно говоря, чтобы мы не слушали его побасенок. Я пообещал, что скоро все уладится и заживем так хорошо, как никогда прежде. Кажется, старик поверил. Останавливаясь у своей скамейки и ставя на нее узелок, он в сотый раз поблагодарил, я в сотый раз сказал, что «так было надо, и все тут».
– Дело доброе сделал, Михаил Александрович. Дай Бог здоровьичка вам, супруге вашей, – кланялся он Нине, – и деткам. Пусть все у вас сложится в лучшем виде.
Нина кивнула и торопливо отошла. Я замешкался, вытащил блокнот, накарябал карандашом свой адрес и протянул старику листок, пояснив:
– На случай, если сын вечером не придет, мало ли, может, послали куда по работе. Приходите, буду рад.
Пока шли по бульвару, Нина на меня не смотрела. Упрямо стиснула зубы и хмурилась. Я не спрашивал.
Посреди перекрестка ожесточенно крутил палкой регулировщик в черной шинели (ворот подпирает выскобленный подбородок). Нина замерла, и когда стайка людей схлынула с тротуара, осталась стоять на месте. Я наклонился к ней.
– Свои биточки и хлеб он положил в карман. Взял и в карман сунул… – прошептала она, едва разлепив губы.
Я вздохнул. Что тут скажешь… А она вдруг заплакала, беззвучно, я даже сразу не уловил того мгновения, когда слезы заструились по ее щекам. Смотрю – а на лице распутица. У меня сердце упало.
– Ниночка, ты что…
А она затрясла головой, сдернула с руки тонкую перчатку и пережала переносицу двумя пальцами, прямо у глаз.
– Не обращайте внимания, сейчас пройдет, – и голос другой, официальный, строгий, и почему-то снова на «вы».
Не успел я и слова сказать, как она попрощалась и быстро-быстро пошла к трамвайной остановке. Я оторопел, побежал было следом, но она уже заскочила во второй вагон. В стекле поплыли огни улицы, отражения деревьев, мое отражение. Она уехала. Я чем-то ее обидел? Что же теперь делать… Как ее искать? Я должен найти ее, хотя бы для того, чтобы попросить прощения.
21-е
Совсем бессонница измучила, как это на меня не похоже.
Столько мыслей лезет в голову, что сел, щелк-нул лампой и вот – пишу, только чтобы бумаге отдать свое волнение.
Прокрутил по сто раз все, что приключилось за сегодня, все, что было сказано.
Она так расстроилась нашим общением со стариком?
Ей было больно видеть его, оскорбило несовершенство нашего мира? Но ведь она уже не была младенцем в Гражданскую… И не такое должна помнить и знать. Хотя – я до сих пор не знаю, сколько ей лет. Она так радуется и смеется, что кажется в эти моменты девочкой, но на самом деле ей наверняка есть тридцать.
Может быть, ее обидело, что нас приняли за мужа и жену? Или упоминание о детях? У нее ведь нет детей. Я уверен почти наверняка. Если у женщины есть дети, она не сможет об этом смолчать даже полчаса от начала беседы…
И где ее теперь найти? Адреса я не знаю, да и наглости не хватит заявиться к ней без спросу. Может, раздобыть номер телефона? Через Ратникова и Марту. Нет, не стоит их сюда примешивать, нехорошо. Она замужем, ни к чему это.