Читать интересную книгу Война с готами. О постройках - Прокопий Кесарийский

После такого увещания Велизарий вывел войско через маленькие ворота, Пинцианские, и через большие ворота, Саларийские, и немногим велел идти через Аврелиевы ворота на Нероново поле; во главе их он поставил Валентина, начальника регулярной конницы, и приказал ему не начинать никакого боя и не подходить очень близко к лагерю врагов, но всегда делать вид немедленного своего нападения, чтобы никто из врагов, находящихся на этой стороне, перейдя мост в этом месте, не мог помочь тем, которые находятся в других [108] лагерях. Так как большое число варваров, как я указывал выше, стояло лагерем на Нероновом поле, ему казалось вполне достаточным не дать возможности принять им всем участие в сражении и отделить от другого войска. Когда некоторые из римских плебеев хотели в качестве волонтеров следовать за ними, он не позволил им стать в одни ряды со своими воинами, боясь, как бы во время боя они, являясь простыми ремесленниками и людьми совершенно неопытными в военном деле, испугавшись опасности, не привели в замешательство все войско. Но он велел им стать отдельным отрядом за воротами Панкратия, которые находились по ту сторону Тибра, и стоять спокойно, пока он не даст им знака; он предвидел, как это и случилось, что враги, увидав их и тех, которые были с Валентином на Нероновом поле, не рискнут покинуть свой лагерь и вместе с другим войском вступить в сражение против него. Он считал счастливой находкой для себя и делом очень важным – удержать столь большое количество врагов вдали от неприятельского войска.

У Велизария было намерение в этот день дать только конное сражение, так как очень многие из пехотинцев, не желая уже оставаться в этом положении, забрав себе в качестве добычи коней неприятелей и будучи опытными в езде верхом, сами стали всадниками. Пехотинцы же были немногочисленны и не могли составить отряда, стоящего внимания; они и смелости не имели вступить с варварами в рукопашный бой, но при первом же натиске обращались в бегство; поэтому Велизарий не считал безопасным ставить их далеко от укреплений, но держал их близко ото рва в боевом порядке с тем, чтобы, если случится, что его всадники обратятся в бегство, они могли принять бегущих и вместе с ними, сохранив свежими свои силы, отразить противников. Но некий Принципий, бывший в числе его телохранителей, человек очень видный, писид родом, и исавр Тормут, брат Энна, вождя исавров, представ перед Велизарием сказали ему следующее: «О лучший из вождей! Не считай нужным лишить свое войско, [109] столь маленькое, которому предстоит сражаться с десятками тысяч варваров, помощи отряда пехоты, и не следует тебе относиться с таким презрением к римской пехоте, благодаря которой одной, как мы слышим, власть древних римлян дошла до такой степени величия. Если ей не пришлось в этой войне совершить чего-либо достойного упоминания, это доказательство не негодности воинов, но по справедливости вину за это несут начальники пехоты; они одни в строю ездят верхом и не считают нужным подвергнуться общей судьбе сражения со своими воинами, но каждый из них спешит обратиться в бегство даже еще до начала столкновения. Всем этим начальникам пехоты,которые, как ты видишь, сделались всадниками и меньше всего хотят стоять в одних рядах со своими подчиненными, вели идти в это сражение, став вместе с остальным конным войском. Нам же разреши командовать пехотой в этом столкновении. Являясь и сами пехотинцами, мы вместе с ними вынесем на себе все множество варваров, надеясь совершить против врагов все то, что пошлет бог». Услышав это, Велизарий сначала не согласился. Он очень любил обоих этих лиц, очень воинственных и смелых, и не хотел подвергать опасности пехотинцев, которых было мало. Наконец под настойчивым давлением этих людей он разрешил немногим из них стать вместе с другими римскими плебеями у ворот и наверху стен у бойниц, а другим, поставив их под начальство Принципия и Тармута, он велел стоять в рядах позади них, чтобы они, сами охваченные страхом, не привели в замешательство остальное войско, и если случайно какая-либо часть конницы обратится в бегство, чтобы она не убегала очень далеко, но, скрывшись за ряды пехотинцев, могла вместе с ними отразить преследователей.

29. Такие приготовления были сделаны римлянами для этого сражения. С другой стороны, Витигис вооружил всех готов, не оставив в вооруженных лагерях никого, кроме неспособных к бою. Отрядам Марция он велел оставаться на Нероновом поле, заботясь об охране моста, чтобы враги не [110] напали на них с этой стороны; сам же он, собрав все остальное войско, сказал следующее: «Быть может кому-нибудь из вас покажется, что я боюсь за свою власть и поэтому так ласково отношусь к вам и говорю такие заманчивые речи, призывая вас к храбрости. Их мысли не далеки от того, что свойственно человеческому характеру. Обычно глупые люди к тем, в чьей помощи они нуждаются, проявляют всякую любезность, хотя бы по своему положению эти люди были много ниже их; по отношению же к другим, чья служба им не требуется, они держатся недоступно. Меня же не беспокоит ни потеря жизни, ни лишение власти. Я бы с радостью сегодня же скинул с себя этот пурпур, если бы им мог быть облечен какой-либо муж из племени готов. И конец Теодата я считал самым счастливым потому, что ему пришлось потерять и власть, а вместе и жизнь от руки своих соплеменников. Несчастие, выпадающее на долю какого-нибудь частного человека, если оно не влечет за собою гибель народа, для человека разумного заключает в себе некоторое утешение. Когда же я подумаю о несчастии вандалов и связанном с ним концом Гелимера, передо мной рисуется тяжелая картина, и я вижу уже готов с их детьми рабами, вижу, как ваши жены должны служить игрушкой позорнейшего разврата для жестоких врагов наших, себя и внучку по дочери Теодориха отправленными туда, куда угодно нынешним нашим врагам. Желал бы я, чтобы и вы, боясь да не случится этого, смело шли на этот бой. Да будет так, чтобы вы гибель на месте боя поставили для себя выше, чем спасение после поражения. Единственно, в чем благородные люди видят для себя несчастие, это быть побежденными врагами. Смерть, помимо того, что приходит быстро, делает всегда счастливыми тех, которые раньше не пользовались радостями жизни. Совершенно ясно, что если с такими мыслями вы поведете бой, то очень легко победите врагов, немногочисленных при этом греков или им равных, и тотчас же накажете их за обиды и оскорбления, которые они с самого начала нам нанесли. Ведь мы с гордостью можем сказать, что и доблестью [111], и численностью, и всем остальным превосходим их. Они же проявляют дерзость против нас, окрыленные нашими бедами, и единственной поддержкой им служит то, что они нас по своей глупости недооценивают. Их дерзость питает лишь доставшаяся им незаслуженно прежняя удача».

Обратившись с такими словами ободрения, Витигис стал строить свое войско в боевой порядок; пехоту он поставил в центре, а всадников – на обоих флангах. Свой боевой строй он устанавливал недалеко от укрепленных лагерей; сознательно он его развернул очень близко от своих укреплений с той целью, чтобы, как только начнется бегство врагов, его воины, имея, таким образом, большое пространство для преследования, легко могли бы их захватить и уничтожить. Он надеялся, – если сражение произойдет на равнине вблизи от лагерей, – что враги не смогут оказать сопротивление даже на короткое время; ему это казалось вещью невероятной, так как между войском врагов и его собственным не было никакого соответствия по численности.

С обеих сторон рано утром воины вступили в сражение. Витигис и Велизарий, находясь в тылу, побуждая тех и других, старались внушить им смелость. И вначале успех был на стороне римлян: варвары под ударами их стрел падали в большом числе, но не обращались в бегство. Так как готы стояли в огромном числе, то на место погибших очень легко становились другие, и не чувствовалось никакого урона с их стороны. Римлянам, бывшим в столь незначительном числе, казалось достаточным закончить битву таким успехом, ведь до полудня они вели битву почти у самого лагеря неприятелей, убили многих из противников, поэтому им хотелось вернуться в город, если бы для этого явился какой-нибудь предлог. В этом бою наиболее блестящими бойцами оказались римляне Афенодор, родом исавр, наиболее славный из телохранителей Велизария, Феодорет и Георгий – телохранители Мартина, оба родом каппадокийцы. Они, постоянно выезжая на боевую линию фронта, своими копьями поражали многих из варваров. [112]

Так шли дела в этом месте. На Нероновом поле обе стороны долго стояли друг против друга, а маврусии, делая постоянные налеты и поражая врагов дротиками, причинили готам много неприятностей. Выступать против них готы никак не решались, боясь недалеко стоящего отряда, состоящего из римских плебеев; они считали их воинами и думали, что они, готовя им какое-либо коварное нападение, стоят сейчас спокойно, с тем, чтобы зайдя им в тыл и напав с двух сторон, всех их перебить. День приближался уже к полудню, когда римское войско делает внезапно натиск на врагов, а готы сверх ожидания обращаются в бегство, пораженные таким внезапным действием. У них не хватило мужества бежать в укрепленный лагерь, но, бросившись к находящимся здесь холмам, они на них остановились. Римлян было много, но не все были воинами, большинство было простой толпой, вышедшей с голыми руками. Так как главный начальник был на другой стороне, то многие из матросов и обслуживающих рабов, желая принять участие в этой битве, соединились с войском, бывшим на этой стороне. Своей численностью они испугали, как было сказано, варваров и заставили их бежать, но своей недисциплинированностью они испортили дело римлян. Благодаря этой примеси воины пришли в полный беспорядок, и хотя Валентин не раз давал им точные и настойчивые приказания, они не стали слушать его увещаний. Поэтому они не убили никого из бегущих, не пожелав их преследовать, но позволили им спокойно и безопасно остановиться на холмах и смотреть на то, что происходило дальше. Им даже не пришло на ум разрушить находящийся здесь мост, для того чтобы в дальнейшем город не подвергался осаде со стороны варваров с двух сторон, так как тогда варвары не могли бы уже стоять лагерем по ту сторону Тибра. Не перешли они и по мосту, чтобы напасть с тыла на врагов, которые там сражались с Велизарием. Если бы это было сделано, то, я думаю, готы, несмотря на всю свою силу, тотчас же обратились бы в стремительное бегство, как только кто мог. Теперь же они, овладев лагерем врагов, [113] приступили к грабежу бывших там ценностей и стали тащить оттуда много серебряной посуды и других ценных вещей. Некоторое время варвары смотрели спокойно на то, что творится, и оставались на месте. Но в конце концов, придя в себя, они, единодушно охваченные сильным гневом, с громким криком устремились на врагов.