особого внимания. Кто бы не победил, это будет наш, советский гроссмейстер. Хотя болею, пусть и немножко, за Карпова.
— И что ты теперь будешь делать? — не отставал Игнат.
— Именно сейчас? Постою на воротах. Пошли, постучим мячик.
— Нет, в шахматном смысле.
— В декабре чемпионат Союза. А там видно будет.
Действительно, планов у меня не было. Зарубежные турниры? Может быть, но сильно потом. Хочется заняться чем-нибудь другим, сделать шахматную передышку. В чемпионате, конечно, сыграю, звание чемпиона страны нужно сохранить и приумножить.
И мы пошли гонять мячик. Девушек хлебом не корми — дай ударить по воротам! Может, в институте женскую футбольную команду создать? Ага, как же. Запрещено! Футбол — травмоопасный вид спорта. Асфальт укладывать не запрещено, трактористками быть не запрещено, самолеты пилотировать не запрещено, с парашютом прыгать не запрещено, а футбол — нельзя!
Били девушки по воротам от души, начисто переигрывая ребят. А я старался, ловил мяч.
Иногда получалось.
Потом шашлыки, песни, пляски, а к вечеру коротенький караван из трех автомобилей — две «троечки» и «ЗИМ» — вернулся сначала в город, а потом в Сосновку. Завтра начинается новый учебный год. Третий курс. Уже не новички, а вполне себе солидные студенты.
Теоретически мы учимся с первого сентября. Только я с командой в сентябре был в Лас-Вегасе, остальные либо на сельхозработах, либо отдыхали после летнего сельхозотряда. Или другого стройотряда. И теперь за два с половиной месяца мы должны изучить то, что планируется изучать в четыре. Ну да, ну да, в банки на литр и полтора налить четыре литра знаний. Третий год стараемся, и, не исключаю, подобное будет и впредь. Да что не исключаю, уверен. Должен же кто-то собирать урожай.
Урожай своей картошки я собрал аккурат перед отъездом на матч в США. Выкопал, собрал, просушил и отправил в хранилище. Получилось изрядно: сортовой картофель, уход, полив. На колхозных полях собирают вполовину меньше, и это ещё хорошо, если вполовину. А уж сколько её, картошки, пропадает потом… Пока вывезут, пока поместят в хранилища… А хранилища… Неважные хранилища. Мы её, эту картошку, в феврале перебирать ходили. Эстафетный субботник. Что субботник, не беда, беда — сколько той картошки сгнило зазря. И получается, зазря пахали землю, зазря сажали картошку, зазря её пололи, зазря её убирали — вот мы, например. Сколько зряшной работы… Зачем?
Вот у меня картошка не пропадает. Почти. С полведра из убранного, не больше. Этой весной излишки я в детдом отвёз — любо-дорого глядеть, какая картошка. Гладкая, тугая, будто с выставки. Ну да, сорт хороший, лари специальные, температурный режим… Кто мешает сделать нормальные хранилища и закладывать туда нормально выращенную и нормально собранную картошку?
— О чем задумался, Чижик?
— Картошки, что ли, пожарить? С салом, с луком, укропчиком посыпать и с маринованным огурчиком?
Девочки, конечно, за. Тоже малость отощали в Америке. Не так, как я. По килограммчику потеряли, не больше. Но стараются возместить. Масса тела в силовых единоборствах — фактор столь же важный, как, например, знание дебютов в шахматах. А у девочек в январе соревнования. Мечтают о победах. О первом разряде. Кимоно новые шьют, парадные. Не для соревнований, а так, для демонстраций. На занятиях физкультуры.
Пока они чистили картошку, а я резал сало, наступил вечер. Вечером есть вредно, но ведь в Лас-Вегасе утро. И организм пока не разобрался, где он сейчас. Так что немножко — можно.
А много и не было. Граммов по двести на человека. Умеренность, монастырская умеренность.
И ещё треть сковородки я оставил про запас. Подумалось: а оставлю-ка я треть на всякий случай.
И он пришел, всякий случай. В лице Андрея Николаевича Стельбова, первого секретаря чернозёмского обкома КПСС, члена Центрального Комитета той же партии. И отца Пантеры.
Прежде, года два назад, мы бы притихли, как воробьи перед грозой. А сейчас — ничего.
— Давай-ка, папа, картошечки поешь, картошечка у Чижика вкусная, — сказала Ольга.
— Можно и поесть, — согласился Андрей Николаевич.
И поел.
Но мы понимали — не за картошкой он ко мне пришел. И воробьи, не воробьи, а всё ж притихли. Не совсем. Продолжали обсуждать завтрашний день, расписание занятий, кто нас повезёт (вызвалась Лиса), ну, и о погоде, конечно, тоже поговорили.
Наконец, картошка съедена.
— Я, девушки, с вашего позволения, похищу у вас Чижика на время. Мужской разговор! — сказал Андрей Николаевич, вставая из-за стола.
Я подмигнул Ольге — незаметно для Стельбова, конечно.
Ну, о чем может идти разговор — мужской разговор! — между отцом взрослой девицы на выданье и молодым неженатым человеком?
О деньгах. Конечно, о деньгах.
Мы поднялись наверх, в кабинет. Я усадил Андрея Николаевича в кресло для гостей, а сам сел за стол. По-хозяйски, да.
— Итак, Андрей Николаевич, вы пришли поговорить о деньгах.
Стельбов моргнул два раза, вот и вся реакция.
— В том числе, — подтвердил он.
— А о чём ещё?
— О жизни, Михаил, о жизни. Юрий Владимирович передает тебе привет. Он о тебе много слышал. И много знает.
— Привет — это замечательно, — сказал я.
— Ты хорошо говорил на пресс-конференции, и ещё лучше молчал, — продолжил Стельбов.
Я и промолчал, раз это лучше.
— Ну, и конечно, победа на Фишером — это достижение. Сумел.
— Я старался.
— Все старались. А победил ты.
— С этим спорить не буду. Только я был не один.
— Это я знаю.
Мы помолчали.
Что ж, я молчать умею. Шахматы учат — молчать. Могу пять часов промолчать. Легко.
— Теперь о деньгах, — первым заговорил Стельбов. — Сколько там тебе американцы дали?
— Сколько заработал, столько и дали. Точнее — заплатили согласно условию матча.
— Ну, пусть заплатили. Так сколько?
— Четыреста пятьдесят тысяч долларов Соединенных Штатов Америки. Чистыми. Свободными от налога.
— От американского налога, — уточнил Стельбов.
— Разумеется. Я уже подал заявление в фискальные органы, хочу, мол, выплатить положенный налог. Путь посчитают только. Чтобы два раза не вставать.