Читать интересную книгу Притворяясь мертвым - Стефан Каста

Возможно, я должен дать сдачи. Мне известно, что ты знаешь это. Вы все это понимаете. Так и должно быть. Поскольку я живу, я должен реагировать. Я не знаю как.

Я пробую различные способы.

Как бы ты поступил на моем месте, Филип?

Я доедаю остатки мороженого. Выпрямляю спину и оглядываюсь. В зале действительно много народа. Подростки и отдельные взрослые с детьми. Некоторых я узнаю, но никого не знаю. Я оставляю салфетки и коробку от картофеля фри на подносе на столе, поскольку бак для мусора переполнен.

Замечаю, что за мной наблюдают. Темноволосый парень за прилавком пялился на меня с тех пор, как я вошел. Я вырываю исписанный листок из блокнота. Комкаю бумагу в шар и достаю красную зажигалку. Бумага вспыхивает, и я кладу ее в пустую вазочку из-под мороженого. Поднимаюсь со своего места и, держа вазочку с горящей бумагой в руке, направляюсь к выходу. Слышу, как парень выскакивает из-за стойки. Позади него хлопает крышка прилавка.

Я ускоряю шаг, подхожу к мусорному баку. Нажимаю на крышку, открываю его и бросаю внутрь горящую вазочку.

— Какого черта ты тут придумал? — кричит парень и бросается к баку.

В дверях я оборачиваюсь. Из бака валит черный дым. Кто-то подбегает к нему с огнетушителем.

Я ухожу.

* * *

Я пытаюсь обобщить, разобраться в том, что мне известно. Обдумываю произошедшее. Взвешиваю на разных чашах весов, чтобы понять, как соотносятся разные вещи. Что жизненно важно, а что — ерунда. Я предварительно сортирую, подчищаю. От этого я не становлюсь умнее, во всяком случае, не намного. Наконец я замечаю, что кто-то настойчиво требует моего внимания. Это Кристин.

— Съешь еще одного рака, Ким, — повторяет она, подвигая ко мне большую миску. Я возвращаюсь к действительности, к тихому празднику открытия сезона ловли раков на троих в нашем пряничном домике. Смотрю на красных животных, плавающих в коричневом отваре среди веточек укропа. Качаю головой. Больше не могу. На моей тарелке — гора очистков. В голове крутится навязчивая мысль о съеденных мною раках. Недавно они были целыми: с тонкими ножками, длинными изящными усиками, мощными клешнями и мускулистыми хвостами. Теперь от них осталось безнадежное месиво из разгрызенных лапок, раздробленных спинок и выеденных хвостов.

Как же легко разрушить жизнь! Разломать нечто живое. И насколько невозможно снова собрать его! Никому не под силу собрать из этих кусочков нового рака. Мы можем построить модели корабля, самолета или автомобилей. Но мы не в состоянии собрать нечто живое. Кто же создал живых существ, с самого начала?

Я не знаю. Как мне узнать об этом?

Джим склоняется над столом. Он изучает содержимое миски в поисках добычи, вылавливает рака, переворачивает его и смотрит под хвост.

— Самец, — говорит он разочарованно. — Что ему теперь делать со всеми этими самками?

— Может, отпустить их обратно в Миссисипи? — предлагаю я.

Джим подносит рака ко рту, как губную гармошку, и резко всасывает отвар. Булькающий звук волной проносится по кухне. Мы с Кристин переглядываемся и смеемся.

— Вряд ли еще кто-то кроме тебя, Джим, так душевно ест раков, — говорю я.

Он кивает. Кладет рака на тарелку и разламывает клешню.

— Знаешь, что означает «Миссисипи»? — спрашивает он.

— Понятия не имею.

— Это сердитая тетка — Миссис Сипи.

— Кто-нибудь желает еще тостов?

Мы с Джимом качаем головами.

Кристин начинает убирать со стола. Я замечаю, что она в хорошем настроении.

— Это правда? — спрашиваю я.

Джим хохочет. Отхлебывает пива и насмешливо смотрит на меня.

— Вот ты и попался!

Я киваю. Миссис Сипи заставляет меня вспомнить то, о чем я давно собирался спросить Джима.

— Та девочка во Вьетнаме, которую зовут как меня, ну ту, которую обожгло напалмом, что случилось с ней потом?

Джим смотрит на меня, словно удивившись ассоциациям в моем мозгу.

— Сейчас она живет в Канаде, вышла замуж и имеет много детей.

— Да, я знаю. Ты рассказывал. Но как она справилась со своими воспоминаниями о войне и смогла жить дальше?

Некоторое время Джим сидит молча. Задумчиво грызет раковую лапку.

— Она всех простила. Она даже встречалась с офицером, отдавшим приказ бомбить ее деревню, и обняла его. Эта фотография обошла все газеты.

— Неужели правда? — удивляется Кристин.

— Ну да, — отвечает Джим. — Нам трудно понять. Вернувшись во Вьетнам, я никогда не сталкивался с ненавистью. Наоборот. Люди подходили и здоровались со мной: «Привет, Джим!» — говорили они, и казалось, они очень рады снова меня видеть. Я знаю, что это не вся правда. Во Вьетнаме также много ненависти. Но я считаю, нам есть чему у них поучиться. Нужно помириться со своими врагами.

Я слушаю. Джим продолжает.

— Я думаю, если ты настолько силен, что можешь простить врагов, ты способен заставить их развернуть свое оружие. Прощение — это очень активное действие. Только ты решаешь, что их нужно простить. Ким вот решила.

Становится тихо. Кристин смотрит на меня.

— Примерно тому же мы учим в садике, — говорит она.

— Это срабатывает?

— Иногда.

Кристин поднимается. Она обходит стол с большой коричневой пластиковой миской, и мы послушно счищаем в нее очистки со своих тарелок. В воскресенье на обед будет раковый суп. Кристин варит его исключительно на очистках, почти как в сказке о каше из топора, которую я читал в детстве. Иногда мне кажется, что Кристин умеет колдовать.

Я размышляю о детях из ее садика. Весь наш район ходил туда. Все дети учились тому, что нужно прощать. Филип, Манни, Пия-Мария и многие другие. Помогает ли это? Меняется ли что-нибудь?

— А сколько стран существует? — внезапно спрашиваю я.

Никто не знает. Джим поднимается и исчезает в гостиной, чтобы найти ответ в Национальной энциклопедии. Он невероятно упрям в подобных вещах.

— Все написано в книге, — кричит он.

Видимо, эту информацию трудно найти, прошло довольно много времени, прежде чем Джим вернулся. Возможно, он отвлекся на спортивные новости. Я помогаю Кристин фламбировать[8] очистки.

Внезапно появляется Джим.

— Этого нет в энциклопедии, — говорит он.

До меня не сразу доходит, что он имеет в виду, поскольку я задумался о других вещах.

— Кажется, Элвис не нашел места для зимовки.

Туве

Это лето было самым тяжелым в моей жизни. Каждый день — мука. Каждое утро, как только рассветало, я задавала себе один и тот же вопрос: «Как ты могла, Туве?!»

Каждый раз, когда солнце освещало розовый узор на обоях в моей комнате, я понимала, что начался новый мучительный день. Светлые часы были самыми тяжелыми, но даже сон не приносил облегчения. Я просыпалась мокрая от пота и охрипшая от крика, шла в ванную, принимала душ, пила воду, затем снова ложилась в постель и пыталась заснуть.

«Ким! — кричала я во сне. — Ким, мы не хотели! Никто из нас не хотел, чтобы так получилось. Никто не думал, что может произойти такое. Я клянусь! Это всего лишь ошибка. Все было нереальным и неправильным».

Мама работала круглые сутки, участвовала в каком-то проекте. У нее всегда был дом для продажи. Потом — участки под застройку. «На этом можно неплохо заработать, — говорила она. — Настолько неплохо, что мы сможем уехать куда-нибудь на неделю. Куда бы ты хотела отправиться?» «Не знаю», — отвечала я. Мне казалось, что фраза «не знаю» звучала лучше, чем «не хочу».

А еще мне предложили работу. Расфасовка в небольшой типографии, с которой сотрудничала мама. Прошлым летом я уже работала там, и в этот раз тоже согласилась. Я считала, что мне будет полезно чем-нибудь заняться, отвлечься от тех мыслей, которые постоянно крутились у меня в голове. Но меня хватило на три недели. Я не могла сосредоточиться. Мама огорчилась. Она купила дорогой тур в Гамбию.

«Деньги — это ведь не все, мама», — сказала я. Это звучало лучше, чем то, что я на самом деле думала: «Какого черта я забыла в этой Гамбии?»

Я поехала к бабушке и Стигу, хотя знала, что мне там будет нелегко. Села утром на сто сорок седьмой автобус и весь путь с ностальгией вспоминала, как я в детстве ездила к ним одна. Это было настоящее приключение. Подумать только, как велик мир! А бабушка живет так далеко, в настоящем лесу!

Три мили пролетели незаметно, и, выходя из автобуса, я поняла, что совершенно не готова к тому, что меня ждало.

Бабушка встречала меня. На ней было желтое платье. Как всегда, она стояла немного в стороне от остановки. Я спросила ее:

— Бабушка, почему ты всегда стоишь в стороне?

Она растерялась. Я видела, что она никогда не задумывалась об этом. Для нее было естественно стоять так, держась на заднем плане.

— Как дела у Стига? — спросила я, желая избавиться от осадка после первого вопроса.