Там русский дух… Яма была бездонна. Тёмный дуб склонялся и шумел над ней.
Да, счастливец. Сколько их таких, счастливцев. Плодородный слой. Почва. На них Лес. На них всё. На семь аршинов вглубь. Почвенники. Корни их переплелись. Они живут медленно. И вечно. Они опорный столп неба.
Но не стоит село без праведника. А лес без лешего. И лешачихи…
Я всё видел. Каждый раз одно и то же. Я сидел возле костра, который не греет. Нет такого огня, чтобы согрел лешего. И не надо… Угль, пылающий огнём в моей отверстой груди, греет меня. Лешему в лесу всегда тепло. Это в прежней жизни как труп в пустыне я влачился… или лежал. Не помню. И не хочу помнить. В прежней жизни провозглашать я стал любви и правды чистые ученья. И не санитары! Не хазаре с печенегами! Не олигархи-сволочи! Нет! В меня все ближние мои бросали бешено каменья.. Не хочу помнить!
Я нашёл Немую. Не ту, что открыла мне тайну Леса. Другую. Совсем другую. Какая разница! Она сидела рядом – страшная, опухшая, безъязыкая. Семь лет назад она вошла в Лес. Она соскучилась без моих сказок. Она искала меня. Кричала: ау-у! И не вышла из леса. Чужие нашли её раньше. Пятеро заезжих бродяг поочередно насиловали её. А потом били. Пинали ногами. У-у, руска билядь! У-у, сука!!! Эта тибе за Коршоду Солтонову! Со временем бродяги получали регистрации, находили русских жён и жильё, уходили из леса, строили мечети, пагоды и капища. Приходили новые. Все на одно лицо. Били, мяли – у-у, сука! – и уходили. Для неё не было времени. В лесу было плохо. Голодно и больно. В лесу было хорошо – не надо делать уроки, заниматься музыкой, выслушивать бабушкины упрёки. Ей не было одиноко. Раз в неделю, а то и чаще бродяги приволакивали новых девочек: мяли и били их. Девочки были слабенькие. Они мёрли, как лесные бабочки. Летом их выбрасывали собакам. Летом и так сытно. Зимы были холодные. Нужно было много тепла. И мяса. Обгрызали и обсасывали каждую косточку. Ей не хватало и костей. Зато коры было вволю… и снега.
Я знаю. Я слышал. Семьдесят тысяч в год. Без вести. Они нас лечат. Санитары. Пропасть может совесть. Люди не пропадают. Их убивают, крадут, продают в рабство, на органы, на вывоз – в гаремы и бордели, на мясо, на фарш, на корм скоту, на парфюмерию, на лекарства, да и просто санитарам на забаву... Только плати! Шакалы охотятся. Им никто не мешает. Вся королевская рать борзых на их страже. Они плодятся. Хотят есть. В будущем году пропадёт двести тысяч… Дикое Поле. Оно пожирает Русский Лес. Выгрызает его корни, обгладывает кроны, заселяет опушки… Нашествие саранчи, крыс, гусениц и термитов. Лес стонет. Шумит кронами. Лес всех переможет.
…Потом и её забили. У-у, зажилась, сука. Лес впитал её плоть. И сердце трепетное вынул. Сделал лешачихой. Слепил её из мутной еловой смолы, хвои, белого тумана, серебряной паутины и земли, пропитанной живой русской кровью. Окропил мёртвой грозовой влагой. Живи! Её ушей коснулся он, – и их наполнил шум и звон. Зелёный шум. Она не решилась вернуться домой. Лес дал ей другую жизнь. Бедная лесная бабочка! Её собственную. А та была чужой. Она кормилась с бомжами. Таилась пугливым зверьком в кустах. Спала в землянках, не понимая и не ощущая, кто её мял и терзал.
Я нашёл её. И рассказал ей сказку про её детство, когда я рассказывал ей страшные и весёлые сказки. Которые понимали только мы. Я рассказал ей про прежний лес. И про Немую. Она плакала. И всему верила. Ей было лет пятнадцать. Выглядела она на сто сорок. Мы были глазами и нервами Леса – я, старик, и она, дряхлая, немая столетняя девочка. Лешие лесовики. Мы были ангелами этого Леса. Хранителями заблудших в него душ. Мы спасали эти души. Потому что кроме нас спасать их было некому. Мы уже побывали там. И исполнились Его волей. И мы знали – никому они не нужны. Никому. Мы видели в прошлое и в будущее. Отверзлись вещие зеницы… назло всем бросавшим каменья, отверзлись.
Через семь лет этот лес вырубят. Санитары. И их главврач. Абрамович. Он же Швыдкой. Или Вексельбруннер… Не в имени дело. И построят кучу небоскрёбов-поганок. Как в Лос-Анжелесе или как в глупом районе Парижа, который называется Дефанс…
Один добрый санитар сказал мне: это вам, русским гадам, за Хазарию. За Саркел и Белую Вежу. Был у вас Третий Рим, у уродов. А станет Второй Саркел. И никаких Святославов на него не народится. Повывелись на Руси Святославы. Были, да сплыли, абортным месивом… на органы и в парфюм. И Русь вывелась. Нету её! Ку-ку! Одно проклятье на тысячу лет осталось – от тибетских раввинов и ямайских лам, что молятся богу Джа и курят коноплю… Добрый санитар. Правдивый.
Но я не боюсь его заклятий. Я сам теперь часть Леса. Я бесконечен. Я исполнен его волей. Это я шевелю тёмными кронами, стряхивая саранчу и гусениц. Это я жадно ловлю ртом тугие струи разверзшихся небес, глотаю молнии, выжигаю ими крыс и глаголом жгу сердца, навевая ужас на незваных путников…
И даже сорок тысяч абрамовичей, вексельзонгеров и аксельбамперов не могут любить мой лес так, как люблю его я. И если они понасадят вместо моего леса сорок тысяч бетонных поганок, всё равно мой Лес будет стоять, шевелить кронами, будет вбирать в себя все грозы и ливни, всю тяжесть неба и всю силу земли. Он переможет всё и всех. Он моя последняя обитель, моё пристанище, моя вальхалла, мой рай, ад и чистилище (будь неладны эти католические недоверки!), мой дурдом, мои университеты, моя тюрьма… и моя могила.
Он вечен и загадочен как наши души. Он и есть наша Душа. Столп Небесный. И ещё что-то… Огненной вязью во мраке след Его имени. Русский Лес.
Жанн Зинченко СВЯТЫНИ РУССКИЕ
СВЯТЫНИ РУССКИЕ
Святыни русские...
Священны с ними встречи...
Исакий...
Сергий...
Кремль...
Покров – храм на Нерли...
Там в смуты проходили
сборы, вече...
Святыни испокон Россию берегли.
Святыни русские...
Как связи поколений,
Они нам дороги
как синь лесов и нив.
Враги не раз пытались
на колени
Поставить Русь,
её святыни осквернив.
И рвались полчища,
неся с собою скверну,
Чтоб душу русскую
в святынях растоптать,
И ни один маньяк
мечтал, наверное,
На Красной Площади
среди святынь стоять.
В тяжёлые года
на Красной было жарко –
Защитники Руси
здесь собирали рать,
Так было и при Минине
с Пожарским,
И в сорок первом,
в грозный тот парад.
Всегда на Красную
с волнением ступаю –
Здесь Храм Блаженного,
суровый ряд могил,
Ведь Красная
для всей Руси святая –
Она даёт нам веру
в крепость сил.
Я вовсе не ханжа –
душою не приемлю
На Красной Площади
поп-рок и пьяный гам;
Нельзя давать в обиду
бесам землю:
Какой быть может рок,
когда на Красной –
Храм!
Все флаги в гости к нам
в святыни прилетайте,
Но помните –
здесь наших душ богатство,
И честь святынь
хулою не марайте!
Недопустимо это!
Святотатство!
Святыни Русские...
Исакий...
Кремль...
Нерли...
И Новгород с соборами святыми...
Святыни испокон
Россию берегли,
И мы в долгу священном
перед ними.
ЗАБОРЫ В ДЕРЕВНЕ
Забор в деревне!
В кои веки
Загородила душу Русь...
Бояться стали человека...
Заборно-лагерная грусть!
В деревне каждая слободка
Уже в заборах,
как тюрьма;
И наши окна все в решётках,
Словно пришла на Русь чума.