Читать интересную книгу Москва, Токио, Лондон - Двадцать лет германской внешней политики - Герберт Дирксен

Первые заседания сессии Лиги исправно посещались и все речи выслушивались внимательно, но по мере того, как шло время, дебаты эти постепенно отступали на второй план и верх брали удовольствия мирской жизни. Делегации устраивали приемы, обеды и завтраки для журналистов, для делегаций дружественных стран и "выдающихся иностранцев". Гостеприимные швейцарские власти устраивали приемы для своих зарубежных гостей.

Следовала непрерывная череда светских мероприятий, конференций, заседаний делегаций, экскурсий. Мы, эксперты, мелкая сошка, не принимали участия в большинстве этих торжеств, поскольку множество постоянных делегатов уже заполонило все залы и комнаты до отказа. Но мы участвовали во всех светских мероприятиях нашей делегации и назначали встречи с друзьями в одном из многочисленных маленьких ресторанчиков Женевы. Вскоре мы обнаружили из практического опыта, что Швейцария производит замечательные вина, являясь, кроме того, одной из крупнейших винопроизводящих стран Европы. Воскресенья посвящались экскурсиям, в основном во Францию или в какое-нибудь место, которое соблазняло нас изысканной кухней, поскольку и Штреземан, и Шуберт были, к счастью, также неравнодушны к хорошей еде, как и я.

Однако эти недели, проведенные в Женеве, не были заполнены исключительно удовольствиями земной жизни. Трудная и хлопотная работа постоянно маячила на горизонте и держала нас занятыми до позднего вечера и даже ночи. Жалобы немецких меньшинств были многочисленны, трудно решаемы и находились в центре внимания европейского общественного мнения, особенно общественного мнения Германии. Столь важными их делал тот факт, что решение этих проблем могло рассматриваться средним немцем в качестве пробного камня, на котором можно было проверить, является ли Лига по-настоящему серьезным институтом и годится ли для восстановления справедливости, беспристрастности и доверия в отношениях с внешним миром - чувств, сильно поколебленных в Германии невыполнением западными державами Четырнадцати пунктов президента Вильсона.

Другим мерилом действенности Лиги стала проблема разоружения, которая, однако, сыграла свою решающую роль позднее, на специальной конференции в Женеве.

Не могу утверждать, что я был популярен у членов германской делегации и не доставлял хлопот секретариату Лиги. Напротив, мне приходилось наводнять обе эти занятые организации запутанными и очень спорными вопросами, лишенными политического очарования, но полными ловушек как международного, так и чисто внутриполитического характера. Меньшинства нелегко было удовлетворить, и оппозиционная пресса нетерпеливо выжидала момента, чтобы нащупать слабое место и начать атаку на правительство. Нападая на деятельность Лиги, эта пресса убивала двух зайцев: ослабляла позиции Штреземана и могла открыто не одобрять вступление Германии в Лигу наций ввиду неэффективности последней.

Пройти столь серьезные испытания без ошибок означало приобрести очень большой опыт в дипломатии. Таков был урок, который я извлек из своего женевского опыта, и я был очень удовлетворен этим результатом, как и тем, что получил возможность увидеть изнутри, как работает дипломатическая машина. Постепенно нас затягивала определенная рутина, которая начиналась сразу после прибытия делегации беседой с нашим генеральным консулом, очень толковым герром Ашманом и сотрудниками германского секретариата, которым приходилось знакомить нас с "климатом", царившим на тот момент в секретариате. Им приходилось выслушивать различные вопросы, которые следовало бы обсудить во время сессии, советуя по ходу дела, как нам лучше их решить. Потом следовало собрание германской делегации и беседы с представителями меньшинств, лоббирующими в Женеве, чтобы привлечь внимание членов Совета Лиги к своим требованиям и склонить их на свою сторону.

Мои попытки убедить представителей меньшинств, что сокращение количества их жалоб означало бы усиление воздействия оставшихся, в основном оставались бесплодными. Представитель Данцига, дружелюбный человек, как правило, оставался непоколебим, и на одной из сессий Совета Лиги Данциг выступил с семью жалобами, начиная с жалоб на бедственное положение нескольких школ, которым угрожало польское вмешательство, и кончая серьезным конфликтом из-за польского склада вооружений на Вестерплатте. Неудивительно, что любой участник сессии, заслышав слово "Данциг", начинал злиться.

Германские представители из Познани и Верхней Силезии начали судебный процесс против польских властей, обвиняя их - и справедливо - в дискриминационном налогообложении немцев с целью уничтожить их экономически и выдавить из страны. Иногда и из Мемеля поступало несколько жалоб на Литву. Но в остальном мы довольно удовлетворительно сотрудничали с литовским делегатом в Женеве - хитрым М. Сидрикаускасом, посланником в Берлине, и с премьером литовского правительства Вольдемарасом, человеком упрямым, как мул. Нас с литовцами больше объединял общий антагонизм к Польше, чем желание сражаться друг с другом на глазах международной аудитории.

Таким образом, предварительная подготовка заканчивалась и следующим шагом была беседа с чиновником секретариата Лиги. Шефом отдела меньшинств Лиги был норвежец М. Кольбан, позднее в качестве норвежского посланника ставший моим коллегой в Лондоне, и датский юрист М. Ростинг. Оба умные, интересные и здравомыслящие люди, но, конечно, находившиеся под постоянным напряжением из-за своего нелегкого положения между молотом и наковальней. Впоследствии была выработана некая формула, которая могла стать приемлемой для обеих заинтересованных сторон.

Полный надежд, я присоединился к германской делегации и постарался объяснить все запутанные сложности возможного компромисса. Было трудно поймать Штреземана, который любил исчезать из резиденции, отправляясь гулять пешком или на машине, или встречался с друзьями и журналистами. В основном он сам знакомился с деталями перед заседанием Совета.

Само заседание всегда было рискованным предприятием, во многом сродни азартной игре. Все шло не так, как это предусматривалось подготовленной и согласованной повесткой дня. Или у секретариата возникали трудности с другими отделами, или же поляки предпринимали совершенно неожиданные демарши, или сам Штреземан, отложив в сторону приготовленные для него заметки, начинал со свойственной ему способностью к импровизации говорить на совершенно постороннюю тему. Ребенок, рожденный от этих многократных усилий, как правило далеко не всегда устраивал даже своих родителей. Но приходилось нянчиться с ним так же прилежно и старательно, как и с любимым дитятей.

После заседания я бросался к телефону для доверительного разговора со своими коллегами из МИДа. Мне приходилось информировать их, успокаивать, утешать и наставлять на путь истинный, поскольку они, как правило, были далеко не удовлетворены результатами, полученными в Женеве. Делал я это потому, что когда они были в курсе дел, они могли дать свое толкование событий для прессы и депутатов и всех остальных берлинских любителей вмешиваться в чужие дела. Сделав это, я старался "держать за пуговицу" германских журналистов, присутствоваших в Женеве. Следовала та же процедура уговаривания и разъяснения, после чего даже те из них, кто стремился облить грязью Штреземана и правительство, в любом случае давали в своей газете нашу версию положения дел, довольные, что кто-то другой поразмышлял за них.

Это была живая и интересная работа для человека, чьей страстью является внешняя политика, но она разочаровывала и угнетала тех, кто вкладывал душу в работу и пытался уничтожить или, по крайней мере, сделать терпимым зло, причиненное миллионам немцев.

Когда я ближе познакомился с менталитетом женевских обитателей и с мотивами, лежавшими в основе выбора тех или иных решений, я еще больше осознал тот факт, что стремление к справедливости не было фундаментальным мотивом, лежавшим в основе деятельности этого международного института. Скорее, здесь всячески стремились замять все волнующие и беспокоящие противоречия и прийти к компромиссу любой ценой, чтобы в результате бросить униженным и отверженным меньшинствам не более чем кость, которая заставит их воздерживаться от лая, пока они находятся в Женеве.

Обозревая положительные результаты, полученные в области защиты прав меньшинств за эти два года моих близких отношений с Лигой, я вынужден признать, что они были незначительны. Впоследствии я понял, что Совет Лиги не был судом справедливости с судьями, высоко стоящими над партийной политикой и твердо намеренными выяснить истину и вынести приговор, а представлял собой всего лишь политическую группу, которая, сообразуясь с силой каждого из своих членов, старалась придать любому вопросу форму компромисса, подслащенного высокопарными фразами для общественного потребления.