Читать интересную книгу Грозный. Буденновск. Цхинвал. Донбасс - Александр Сладков

Разворачиваемся и дергаем совсем не туда, куда я представлял, – назад, в Джаву. Вот это номер! Мчимся на «Чайке». Хрулев в куртке от «горки» и с автоматом в руках, комполка Гостев, Ротный, авианаводчик, артиллерист Николай, Коц с Сокирко и мы. Все. Идем в тыл. У осетинских ополченцев вытягиваются лица: русские отступают! Боеприпасы сожженной минометной колонны рвутся уже где-то у нас позади.

Нас догоняет водила-джигит! Белая «семерка» идет с «Чайкой» параллельным курсом. Я машу рукой, мол, уходи, уходи! Наш осетин не обращает внимания. Кричит:

– Я буду ждать вас возле поворота на Дзару до темноты!

Сворачиваем с дороги. Опять гоним. «Бэхи» лязгают гусеницами. Всей колонной резко уходим вверх, вдоль новенькой газовой трассы. Белые трубы еще не опущены в землю. Они лежат вдоль траншеи. Выскакиваем на макушку горы, далее резкий спуск. Дорога в зарослях еле видна. Жесткие ветки деревьев едва не сбрасывают нас с БТРа. Вот мы уже на открытое поле. Мчим. На пути появляются небольшие домишки. Прикидываю: неужели Шанхай? Еще вчера данные шли, что в Шанхае, а это район частных строений Цхинвала, там, мол, полно грузин. Значит тут же, где-то рядом Верхний городок. Миротворческий батальон, который второй день в окружении бьется с противником. Отлично, идем на выручку. Какие-никакие, а наши впереди есть. И это радует. Пускай потрепанные, оглушенные взрывами, израненные, но свои!

Стоп. Колонна резко, от кого-то прячась, прижимается вправо, а мы на БТРе заскакиваем налево, в поворот. Ротный на связи:

– Что там?

Слушает, слушает, поворачивается к Хрулеву:

– Пост там грузинский. Танк стоит.

Я вижу, как наш гранатометчик с РПГ‑7 пробирается вперед. За ним следом подносчик боеприпасов. Выцветший брезент сумки с гранатами виден сквозь кусты издалека. Прелестная штука! Моджахеды в Афганистане называли ее шайтан-труба. Вот сейчас мы познакомим закавказских товарищей с этой трубой поближе. Их коллеги-американцы испытали ее на себе сначала во Вьетнаме, еще в семидесятых годах прошлого века. А в Ираке даже дорога есть из аэропорта в Багдад – «Аллея РПГ‑7». Много потерь было у армии США на этой дороге. Уже в этом веке.

Шипения порохового заряда я не слышу. Разрыва тоже. Гранатометчики выходят на дорогу, машут нам, возвращаются. Командир полка Гостев прижимает к уху шлемофон и поворачивается к командующему:

– Они убежали все. Танк пустой, без экипажа.

Неплохой признак. Видать, волнуются парни, совсем не хотят с нами встречаться. БТР газует, выскакивает на дорогу. Мчим в прежнем порядке. Справа на обочине остается поваленная желто-красная стела «Цхинвал».

Еще один вражеский танк. Побросали технику! И вдруг вижу на нашей броне того самого осетина в панаме! Базаев, кажется! Его ж Кокойты назначил командовать своими передовыми отрядами! Растерял свое войско, видать.

«Чайка» объезжает танк, тормозит. Ротный без команды соскакивает с БТРа, сжимая на ходу локтями раздувшуюся от магазинов «разгрузку», тяжко семенит к танку. Видно, что «разгрузка», будто свинцовая, давит его к земле. Сколько он в нее напихал? Ротный с трудом подтягивается, карабкается на танк. У меня спирает дыхание. Ну прям кино… Сейчас выскочит фашист, «та‑та‑та» из шмайсера…

Ничего такого не происходит. Ротный аккуратно заглядывает в настежь открытый люк. В правой руке у него граната. Он рвет чеку и бросает гранату в люк. Отчетливо слышу, как там, внутри, щелкает запал. Ротный спрыгивает.

Пыльные берцы его плашмя грохают об асфальт. Он бежит и машет рукой: «Вперед!». Внутри танка, под броней, еле слышно бухает взрыв. Из люка вырывается пламя. Можно было, конечно, и захватить этот танк. Но мы еще не доехали. Хрулев не желает терять ни секунды. Он подгоняет Гостева, подгоняет пехоту. И мы галсами мчимся по серпантину вниз, по большому склону.

Слева вдоль дороги – жесткий густой кустарник, за кустарником серый полутораметровый забор. Позади забора промзона. Дальше электроподстанция, вышки. С другой стороны, справа – крутой лесной склон. Летим, летим, летим… Перекресток. Резко бьем по тормозам. Заблудились? Вдали где-то бухает, а у нас тихо. И вдруг Базаев привстает на броне. Он громко кричит:

– Грузины!

У меня слабеют колени. Тело сдувается, как наскочивший на гвоздь пляжный матрас … Вот и встретились. Сквозь нашу колонну, прям между БМПшками перебегают дорогу люди в сером цифровом камуфляже. Морды черные, как в саже – грим тактический. Это не пехтура, это спецназ какой-то. Мысли крутятся в черепной коробке, как в миксере. Может, наши? ГРУшники? ВДВ? 45‑й полк? Они вечно как напялят на себя, не разберешь, чужой или свой. И тут Базаев начинает стрелять. Он палит от бедра, очередями. Зачем? Эти люди нам ничего не сделали! А они все бегут и бегут. Им тяжело. Они гремят амуницией. Котелки, автоматы, фляги… Наши все поголовно открывают огонь. Трескотня заполняет уши. Мы, как по команде, с «Чайки» соскакиваем на асфальт. Страх проходит, тело становится легким и сильным. Мне кажется, что я могу запросто взять и перемахнуть через БТР. Я вижу не только то, что находится прямо передо мной, – отслеживаю картинку на 360 градусов одновременно. Серые силуэты вокруг. Черт, сколько их? Вспышки выстрелов. Бухают взрывы гранат. И рядом, и впереди, и там, откуда мы только что прикатили, в тылу. Особенно много фигурок на лесном склоне, среди деревьев. По нам стреляют из стоящих рядом домов. Я прячусь за БТРом, хотя непонятно, с какой стороны лучше присесть. Меня трясет за плечо Уклейн. Голос у него абсолютно спокойный, громкий и четкий, можно сказать, автоматический. Он говорит и жестикулирует перед моим носом вытянутой ровной ладонью. Как будто рубит ей.

– Оператор ранен. Две пули.

Теперь слышу себя. Отвечаю без интонации. Как робот:

– Оказывай помощь. Где камера?

– Вот.

Принимаю от Уклейна Divicam, падаю на обочину. Прячусь за БТРовское колесо. Перед глазами жесткая, выгоревшая под солнцем трава. Прям солома. Сквозь стебельки вижу: УАЗик, шипя колесами, покачивается, как на волнах – тонет! Пара секунд – и он опускается на обода. Колесам конец, прострелили. Леня лежит на асфальте, у переднего бампера. На спине. Уклейн склонился над ним. Вокруг на корточках трое наших. Строчат из автоматов влево и вправо. Прикрывают. А вот Базаев рядом стоит в полный рост. Заговоренный! Он уже не лупит веером. Резко разворачиваясь, делает по два выстрела то в одну, то в другую сторону! Бьет прицельно, как по тарелочкам на соревнованиях по стендовой стрельбе. Вот это боец!

Я наблюдаю за всем этим действом сквозь видоискатель камеры. Пытаюсь снимать. Вдруг БТР фыркает газом и прокатывается вперед. Пусть неважная, но все ж была защита – и та уезжает! Я кричу:

– Куда! Стой!

И БТР останавливается! В таком-то грохоте мой писк услышали. Лязгает люк, из-под него появляется рука с автоматом. Дуло медленно шарит своим черным срезом по ближайшим кустам, плюется короткими очередями. Стрелка я не вижу, он там, внутри, под броней.

Опять хватаюсь за камеру. Господи, ну какая же я бестолочь! Даже не знаю, на какую кнопку нажать! Рядом Сокирко.

– Витя, умеешь снимать?

– Не-а!

Витя отвечает беспечно, как будто я ему предлагаю глотнуть пивка. А стрекотня вокруг нарастает. Метрах в пятнадцати, по нашей стороне, землю вспарывают два взрыва. Неглубоко, чиркашом. Осколки вперемешку с землей брызгами улетают куда-то в район подстанции. Это гранатометом бьют, по «Чайке». Со склона. А специалисты у них не ахти! С сорока метров попасть не могут. Еще один взрыв, совсем близко, у кормы БТРа, рядом с лежащим на траве Леней (когда успели перетащить?). Уклейн сидит на заднице, колени согнуты. Мотает из стороны в сторону головой, прижимает к ушам ладони, открывает-закрывает рот. По-моему, его оглушило. Он и так ни хрена правым ухом не слышит еще с Афганистана. Звукооператор… Без звука.

Настырно высовываю из-под колес объектив. Что там у меня получается?.. Но снимать надо в любом случае – это моя обязанность. Сколько раз было: возвращаются группы на базу. Возбужденные! «Под обстрел попали, жарко было…» – «А кадры где?» – «Да ты что, там не до этого было» – «Эге… Тогда и не было ничего!»

Грузины уже метрах в десяти от нас, прям через перекресток, в кювете. Три бойца. Экипированы аккуратно. Каски. Морды обмазаны. Попеременно, как птенцы из гнезда, выныривают из кювета и палят в разные стороны. Я вдруг кричу:

– Гранату! Гранату!

Во мне чешется незнакомый азарт. Напали? Миротворцев долбите? Сейчас мы вам наваляем! Сзади меня кто-то, хрюкнув от усердия, швыряет гранату. Видать, с задержкой в руке, профессионально – чтоб они отбросить ее от себя не успели. Взрыватель летящей гранаты щелкает почти над моей головой. Совсем негромкий хлопок. Стрелков, всех троих, взрывом подбрасывает вертикально вверх. Метра на полтора. На землю они возвращаются уже безвольными куклами. Перебегаю к ним в кювет. Грузины лежат друг на друге, внахлест, раскинув расслабленно руки. Бухаюсь рядом, разглядываю. Так… Следов повреждения тел нет. Крови тоже нет. Но они мертвые, явно мертвые. Автоматы АК. Не родные какие-то, черные. И магазины черные. Один разбит, выскочившая из него пружина, разжавшись, мелко дрожит. На ремнях фляги. Пластмассовые, обтянутые серым сукном. Лица у стрелков тоже серые, можно сказать земляные. Глаза открыты. Готовы. Меня не смущает такое соседство. Это когда где-нибудь в Москве видишь на асфальте, на проезжей части тело, прикрытое простыней, – жутко. Шел человек на работу. Или с работы. И вдруг бац… А здесь война. Убитые на поле боя смотрятся… Как сказать… В общем, понятно! Гармонично смотрятся они, гармонично.