Эти слова дошли до Петербурга и Москвы, и жители этих городов пустили в ход все свое старание к тому, чтобы сменить главнокомандующего, для которого все города были безразличны».
Военный историк генерал Д.П. Бутурлин пишет:
«Прибытие к армии генерала князя Голенищева-Кутузова сделало тем благоприятнейшее впечатление на дух войск российских, что беспрерывные отступления, доселе производимые, отчасти уменьшили доверенность армии к своим начальникам. Одно имя Кутузова казалось уже верным залогом победы. Знаменитый старец сей, коего вся жизнь, посвященная на служение Отечеству, была порукой за сию доверенность, по справедливости соединял в себе все качества, потребные для противовесия счастью Наполеона. К уму, сколь обширному, столько же и проницательному, присовокуплял он познания, собственной опытностью и опытом великих мужей, предшественников его, приобретенные; ибо глубокое исследование привело его в состояние ценить великие их подвиги. Кутузов, мудрый как Фабий, проницательный как первый Филипп Македонский, в состоянии был предузнавать и уничтожать предприятия нового Ганнибала, доселе весьма часто торжествовавшего счастливым соединением хитрости с быстротою, – оружий, без сомнения, опасных для противников с посредственным гением, но которые неминуемо долженствовала сокрушить благоразумная осторожность российского полководца».
Итак, одно имя Михаила Илларионовича казалось всем верным залогом победы. Например, в одном весьма характерном частном письме, написанном московской дворянкой М.А. Волковой своей подруге В.И. Ланской и датированном 3 сентября (15 сентября) 1812 года, можно прочитать:
«Мы узнали, что Кутузов застал нашу армию отступающей и остановил ее между Можайском и Гжатском, то есть во ста верстах от Москвы. Из этого прямо видно, что Барклай, ожидая отставки, поспешил сдать французам все, что мог, и если бы имел время, то привел бы Наполеона прямо в Москву. Да простит ему Бог, а мы долго не забудем его измены <…> Ведь ежели Москва погибнет, все пропало! Бонапарту это хорошо известно; он никогда не считал равными наши обе столицы. Он знает, что в России огромное значение имеет древний город Москва, а блестящий, нарядный Петербург почти то же, что все другие города в государстве. Это неоспоримая истина».
Генерал Н.И. Лавров писал А.А. Аракчееву:
«По приезде князя Кутузова армия оживотворилась, ибо прежний [главнокомандующий. – Авт.] с замерзлой душой своей замораживал и чувства всех его подчиненных».
Уже упомянутый экспрессивный И.П. Оденталь с восторгом писал московскому почт-директору А.Я. Булгакову:
«Кутузов победит, Россия избавится, Европа воскреснет. Он задохнется от славы, он умрет от радости. Какой блаженный конец! Для него нет другой награды, кроме бессмертия».
Подобных мнений было множество, и все они создавали фон, благоприятствовавший назначению Михаила Илларионовича. При этом, как отмечает генерал Роберт Вильсон, «когда Кутузов приехал к армии, ему уже исполнилось семьдесят четыре года[7], и хотя выглядел он крепким стариком, дородность и неповоротливость принуждали его даже на поле сражения пользоваться небольшой четырехколесной повозкой, которую русские называют дрожками».
Конечно, можно сказать, что британец Роберт Вильсон не любил Кутузова и постоянно критиковал его действия. Да, это было так, но Вильсон был опытным боевым офицером, отличившимся в боях на Пиренейском полуострове, и его мнение о Михаиле Илларионовиче не может быть проигнорировано. К тому же не следует думать, что назначение Кутузова было всеми воспринято с восторгом.
Например, князь Багратион написал 16 (28) августа губернатору Москвы графу Ростопчину:
«Из попов да в дьяконы попался. Хорош и сей гусь, который назван и князем, и вождем! Если особенного он повеления не имеет, чтобы наступать, я вас уверяю, что тоже приведет к вам, как и Барклай. Я, с одной стороны, обижен и огорчен <…> С другой стороны, я рад: с плеч долой ответственность; теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги. Я думаю, что и к миру он весьма близкий человек, для того его и послали сюда».
Негативно отзывался о Кутузове и генерал А.Ф. Ланжерон, командовавший в 1812 году корпусом в Дунайской армии адмирала Чичагова:
«Кутузов, будучи очень умным, был в то же время страшно слабохарактерный и соединял в себе ловкость, хитрость и действительные таланты с поразительной безнравственностью. Необыкновенная память, серьезное образование, любезное обращение, разговор, полный интереса, и добродушие (на самом деле немного поддельное, но приятное для доверчивых людей) – вот симпатичные стороны Кутузова. Но зато его жестокость, грубость, когда он горячился или имел дело с людьми, которых нечего бояться, и в то же время его угодливость, доходящая до раболепства по отношению к высокостоящим, непреодолимая лень, простирающаяся на все, апатия, эгоизм и неделикатное отношение в денежных делах составляли противоположные стороны этого человека».
Тот же генерал Ланжерон в своих «Записках» утверждает, что Кутузов участвовал во многих сражениях и имел большой опыт, но «все эти качества были парализованы в нем нерешительностью и ленью физической и нравственной, которая часто и была помехой в его действиях».
А генерал Н.Н. Раевский, узнав о назначении Михаила Илларионовича, в письме к жене лаконично заметил:
«Переменив Барклая, который был не великий полководец, мы и тут потеряли».
Глава 4
Мифы о Бородинском сражении
«Отличная» позиция у села Бородино
Ф.Н. Глинка в своих «Письмах русского офицера» рассказывает:
«Как нетрудно понравиться солдату! Должно показать только ему, что заботишься о судьбе его, что вникаешь в его состояние, что требуешь от него необходимо нужного и ничего излишнего. Когда Светлейший князь объезжал в первый раз полки, солдаты засуетились было, начали чиститься, тянуться и строиться. «Не надо! Ничего этого не надо! – говорил князь. – Я приехал только посмотреть, здоровы ли вы, дети мои! Солдату в походе не о щегольстве думать: ему надобно отдыхать после трудов и готовиться к победе». В другой раз, увидев, что обоз какого-то генерала мешает идти полкам, он тотчас велел освободить дорогу и громко говорил: «Солдату в походе каждый шаг дорог, скорей придет – больше отдыхать будет!» Такие слова главнокомандующего все войско наполнили к нему доверенностью и любовью. «Вот то-то приехал наш «батюшка», – говорили солдаты, – он все наши нужды знает: как не подраться с ним» <…>
Говорят, что в последний раз, когда Светлейший осматривал полки, орел явился в воздухе и парил над ним. Князь обнажил сединами украшенную голову; все войско закричало «ypa!». В сей же день главнокомандующий приказал служить во всех полках молебны Смоленской божьей матери и для иконы ее, находившейся при армии, сделать новый приличный кивот. Все это восхищает солдат и всякого!»
Звучит красиво, трогательно, патриотично…
Тем не менее, приняв командование объединенной русской армией, М.И. Кутузов, от которого все ждали решительного изменения хода войны, приказал… продолжить отступление.
24 августа (5 сентября) он доносил императору Александру:
«Позиция, в которой я остановился при деревне Бородино <…> одна из наилучших, которую только на плоских местах найти можно».
На самом деле подобное заявление выглядит так же странно, как и расположение русских войск.
Оно, мягко говоря, выглядит довольно странно: основная часть армии стояла на правом фланге, на берегу реки Колоча, и была в этом месте практически бесполезна, так как против нее, на другом берегу реки, не было никого. При этом Наполеон сосредоточил свои главные силы в центре и на своем правом фланге, то есть значительно южнее села Бородино, где у русских войск было относительно мало.
Британский наблюдатель генерал Роберт Вильсон рассказывает:
«Повсеместно проходимый Колоцкий ручей, протекающий по глубокому оврагу, прикрывал фронт правого фланга и часть центра до самой деревни Бородино.
Левый фланг начинался у холмов выше Бородина, за селом Семеновским, на более открытой, но пересеченной глубокими оврагами и зарослями кустарника местности, что затрудняло наступление сомкнутым строем.
Справа от позиции, возле леса, были сооружены земляные укрепления.
На холмах перед Горками – в правом центре позиции – расположились два сильно укрепленных редута, господствовавшие над Бородином, Колочей и большой, так называемой Новой Смоленской, дорогой, которая, проходя через Бородино, Горки и центр армии, вела в Можайск. В четырехстах ярдах от батареи в Горках была выдвинута другая батарея, где находилось 1200 человек.