Читать интересную книгу О языке, достойном человека: учебное пособие - Вера Харченко

• Когда пишем историю своей семьи...

Взрослый носитель языка, пишущий письмо ли, доклад, стихотворение, неминуемо подражает незримому совокупному образцу в рамках речевых координат, задаваемых жанром и вызывающим соответствующее языковое напряжение, но такое подражание едва ли не парадоксально приводит к рождению нового, к высветлению, обогащению собственной речи.

В дополнение к названным способам мы бы предложили и третий способ – создание и издание индивидуальных словарей, в которых отражено все наиболее ценное, значимое для человека – носителя русского языка. С определенной долей условности мы назвали такой словарь словарем богатств русского языка, демонстрирующим редкие слова, интересные метафоры, неожиданные афоризмы, заслуживающие внимания цитаты. По существу такие словари растворены в записных книжках, конспектах людей, постоянно работающих над обликом собственной речи.

Есть люди с удивительным языковым чутьем, собирающие для себя, для своего личного пользования приглянувшиеся слова, словосочетания и целые высказывания и время от времени перечитывающие свои записи.

Бедность или богатство лексикона – это не только вопрос эстетики речи, но и вопрос ее этики, поскольку бедность высказывания автоматически влечет за собой самый опасный по своим последствиям вид бедности – бедность принятия решений.

Ответим теперь на второй вопрос темы: РОДНОЙ ЯЗЫК: ДРУГ ИЛИ ВРАГ?

В своей докторской диссертации мы предложили следующую классификацию функций метафор, выделив пятнадцать функций.

Таблица 4

Количество выделенных функций метафоры, что называется, зашкаливает, но все эти функции легли в достаточно четкие классы, многие из которых содержат внутреннее противопоставление функций по принципу «я и другие». Эвристическая функция метафоры – объяснить что-то себе, а объяснительная – объяснить не себе, а другим. Аутосуггестивная функция – воздействие на самого себя, этическая функция метафоры – воздействие на других. Кодирующая – скрыть информацию для себя, конспирирующая – скрыть от других (подробнее см.: «Функции метафоры»*).

Всмотримся в этот блестящий парад возможностей переносных, образных значений слов. В этом плане нельзя не заметить, что язык – и развивающаяся и развивающая своих носителей система.

Филологическая культура личности проявляется, в частности, еще и в том, насколько мы весь этот парад возможностей метафоры используем. По существу, одной такой схемы достаточно, чтобы продемонстрировать, что родной язык – наш друг.

В последние десятилетия «дружить» с родным языком стало труднее, и вот почему. Пропаганде сокровищ родного языка мешает «перегородочная» лингвистика, сортировка слов, столь необходимая в строгой науке, но мешающая творчески насыщать родной язык новым, редким, экспрессивным материалом только на том основании, что предлагаемый лексический объект сразу же «направляется на флюорографию»: не термин ли? не фольклорное ли словечко? никак из диалекта? писателем придуманное? слово-американизм? И при любом таком диагнозе: ату его!

Владимир Личутин еще в 1986 году заметил: «В наше сознание вживлен некий датчик: это устаревшее, это лишнее, это ненужное – и память отвыкает работать. Оказывается вдруг, что для нашего общения хватает трех сотен слов, из коих возможно сочинить повесть или роман».

Как для правильного питания мы должны съедать (не за один прием, конечно!) 164 различных растения, так и для правильного, т.е. Полноценного мироощущения необходимо «дружить с большим количеством слов». Без слов не будет метафор, не будет блистать новыми красками шлейф прекрасных метафорических функций.

«Я обожаю возиться с языком, – признается Джон Фаулз, – особенно с английским, обладающим несравненными лексическими возможностями. И воспринимаю это словесное богатство не столько как способ привнести порядок в некий хаос, сколько как средство расширить реальную действительность. У меня нет времени на борьбу со старыми социальными представлениями о том, что необходимо избегать редких и необычных слов и следует общаться с читателем исключительно с помощью простых и обыденных оборотов речи, как бы имеющих некий общий знаменатель. Это все равно что пользоваться в быту только примитивной кухонной утварью»[37].

Когда присуждают престижную премию художнику слова, то оказывается, что лауреат, тем более нобелиат, признан еще и творцом языка. «председатель жюри премии, директор Испанской королевской академии языка Виктор Гарсиа де ла Гонча, особо отметил, что несколько членов жюри назвали Умбрала настоящим творцом языка, которому даже подражать трудно, ибо он самобытен в своем творчестве и каждый раз изобретает что-то новое» (Книжное обозрение, 18 декабря 2000 г.). Творцом языка называют нобелевского лауреата Гао Син цзян – автора романа «Гора духа». «поэт, повторяю, есть средство существования языка», – на этой мысли упорно настаивал другой нобелевский лауреат Иосиф Бродский.

Как в жизни человек «создает» себе друга полнотой своего внимания к нему, так можно – не только художникам слова – создавать себе свой язык. Так в чем дело? Увы, не в одной перегородочной психологии профессионала-лингвиста. Свято место пусто не бывает. Если слаба пропаганда хорошего в языке – говорящие заполняют пустоты речи, черпая из недозволенного.

Чтобы «подружить» человека с родным языком, как раз и требуется профессиональный талант филолога и филологическая одаренность людей, профессионально весьма и весьма далеких от филологии, но хорошо чувствующих слово. «Как хорошо ты сказал!», «Как замечательно здесь написано!», «Смотрите, какой интересный символ!» Слово дарует внимание к предмету, но нуждается и в нашем дружеском, поощряющем внимании к себе.

А бывает ли так, что родной язык становится врагом? Есть две плоскости ответа на этот вопрос.

Первая плоскость – наказание за бездумное словоупотребление. «Девки, мы так ржали!», «Куда вы, лошади, я тоже пожрать хочу!». Приведем также пример из материалов кандидатской диссертации К.В. Шилихиной (Воронеж, 2000), посвященной лингвистике замечаний. Мужчина женщине в общественном транспорте: «Что вы как кобра гремучая, клюв раскрыли и спите?»

Бездумное, безответственное словоупотребление портит не только устное, но и напечатанное, написанное слово. Не следует ставить речь на автопилот. Автоматизм плохого – мина, которая всегда может сыграть роковую шутку. Как на скамейках в парках бывает надпись «Осторожно, окрашено!», так на многих словах есть невидимый знак осторожного использования. Даже такое привычное восклицание, как «Да вы что?» лучше не говорить, коль скоро в подтексте слышится: с ума сошли? Беда и забота наша в том, что внутренняя речь не может оставаться внутренней, она просачивается, выскакивает, «выпирает» наружу. Мы проговариваемся, а значит, проигрываем, почему так и опасен автопилот речи, особенно в те моменты, когда не все в порядке с человеческими отношениями. «Язык наш часто помогает нам не думать; мало того, он зачастую тиранически мешает думать, ибо незаметно подсовывает понятия, не соответствующие больше действительности», – предостерегал известный лингвист Л.В. Щерба.

Впрочем, здесь, что называется, палка о двух концах. Ежесекундно напрягаться, обдумывая каждое слово, – одна крайность, один полюс, чреватый бедою для организма (не отсюда ли такая усталость после публичных выступлений?), однако и годами не задумываться: а что, собственно, я говорю? – перегиб в другую сторону. Привычка не замечать язык опасна потому, что сказанное начинает приравниваться к реальности, и последствия этого приравнивания могут быть непредсказуемыми.

Но хотелось бы сказать и о второй плоскости, когда язык, родной язык тоже может стать для говорящего не другом, а врагом.

Человеку нужны напряжения, адекватные его возможностям. В. Файвишевский пишет: «Вместе с тем, в нормальных (комфортных) условиях СпМ [система положительной мотивации] для того, чтобы выполнять свою роль генератора положительного подкрепления в поведении человека, нуждается в сенсибилизирующем влиянии со стороны СОМ [системы отрицательной мотивации]»[38]. Другими словами, человеку нужны напряжения, причем настоящие, высочайшие.

Человек начинает искать себя в высоком страдании, т.е. в творчестве. Например, начинает писать стихи. По словам О.Г. Ревзиной, именно «стихотворная форма речи создает возможность для творческого субъекта вступить в диалогические отношения непосредственно с языком, и в этом процессе совершается в буквальном смысле открытие языка, его возможностей».

Человек ищет себя в гуманитарной области, а она едва ли безопасней технического «зоопарка». Человек ищет себя в сферах высокой речи, а «сферы мстят». Появляется ранимость, появляется реакция на чужое слово, превосходящая допустимые пределы и нормы. В принципе можно составить целую «микрохрестоматию» высказываний о психологической опасности работы с образным словом.