Читать интересную книгу Темные зеркала. Том второй - Рене Маори

– Если вы нашли эту запись, – бесцветно произнесла она, – то вы на правильном пути. То, что вы услышали – далеко не все. И теперь я хочу сделать заявление – профессор Бернард проводит эксперименты над живыми людьми. Вы слышали, как Арчи превратился в идиота, а я подозреваю и большее. Я подозреваю, что Арчи уже нет в живых. Что его убили, убили жестоко. Но даже если это и не так, то все равно – разум его мертв. Я пыталась говорить с Бернардом, но не получила ответа. Он уговаривал меня подождать. Но я не желаю ждать. Я знаю, что время работает не на меня. Знаю, что меня тоже уберут как лишнего свидетеля. Поэтому тот, кто нашел эту запись, должен знать – я спряталась, меня не нужно искать. Но на внутренней стороне дверцы моего письменного стола, там, где стоит пишущая машинка, приклеен листок с адресом клиники.

Меня посетил приступ идиосинкразии. Эффектная концовка выступления Роз оказалась сильнее моего желания докопаться до истины. Пока я тихо выходил из себя и недобрым словом поминал этот сценарный идиотизм, Агата уже нашла упомянутый адрес и радостно прыгала по комнате, являя собой уморительное зрелище.

– Она жива! – вопила Агата, – жива! Жива!

Тогда и до меня, наконец, дошло, что Роз жива.

И тогда мы с Агатой решили ехать по найденному адресу. То есть не так, ехать мы собирались давно, но только адреса не было. А теперь, когда он нашелся, не было смысла тянуть время. И тогда мы быстренько оседлали мой автомобиль и направили его копыта в сторону осиного гнезда. Хотя не так уж быстренько все это и получилось. Сначала Агата выбирала одежду – такую, как она сама выразилась, чтобы было удобно драться. Потом она долго металась по дому в поисках какого-нибудь оружия. Понятно, что ничего не нашла. Но, все-таки, сунула в свою торбу кухонный нож. Поточить она его забыла – я проверил.

В конце концов, мы уселись-таки в свое транспортное средство и взяли старт. Агата вертелась, подпрыгивала на сиденье, тыкала пальцем в стекло и комментировала все, что попадалось ей на глаза. А поскольку в это же самое время она безостановочно ела какие-то то ли печенья, то ли пирожные, то все стекло пошло мутными пятнами. Крошки падали с ее рук и вылетали изо рта – словом, она доставляла мне массу удовольствия, потому что ничто в жизни не раздражает меня больше, чем всякие крошки на гладких поверхностях.

– А один раз мы изображали замороженные куриные тушки, которые плавают в бассейне, – рассказывала она. – Францу Фердинанду приснился такой сон. А все сны обязательно нужно проигрывать, чтобы понять, зачем они снятся. Ха-ха-ха... Это было так смешно... Даже смешнее, чем когда мне пришлось изображать рекламу батареек "Энержайзер". А вообще, я могу сыграть, что угодно. Вот! – гордо заявила она и тут же предложила показать свои способности.

– Да-да... – ответил я. – Покажи, как ведет себя манекен, когда едет в автомобиле. Помолчи хоть пять минут, и как можно артистичнее.

Агата взвизгнула и залилась таким пронзительным смехом, что у меня заложило уши. Но, я нашел выход – опять включил кассету с Арчи. Нет, определенно, он гипнотически действовал на женщин. Агата тут же замерла с открытым ртом.

"... знаешь, помнишь мою прошлую депрессию – скоро начнется третья от рождества Христова. За последние две недели я перешел на следующий этап... вырос над собой... Из свинарника попал в лабиринт отражений. Люди подкидывают новые задачи, но на самом деле движения нет. Лишь какое-то кручение на месте. Нет, я говорю не так, не правильно. Знаешь, я бы, наверное, тебя полюбил. Может быть, у меня когда-то была мечта, чтобы на свете оказался человек, способный полюбить только меня. Сейчас мне не нравится, что я мог подумать об этом, но, кажется, уже поздно жалеть. Я чувствую, как какие-то пласты внутри меня словно сдвигаются с места. Я вижу в этом движении слепоту, черный космос позади плоских предметов, какими их вижу я... Но, не могу, не могу убедить себя в реальности всего, с чем соприкасаюсь. Это похоже на самоистязание. Я не могу принять вторжение извне, потому что не способен принять реальность. У меня нет чувств – только мысли, и внутри этим мыслей я начинаю понимать, что ничего не вижу и не слышу. Когда меня вдруг начинает затягивать пространство, тащит меня наружу, где все должно оказаться понятным и простым, где даже движения бога станут детской игрой... Да, Роз, я вижу окончание своего пути, отсутствие будущего, неэффективность анализа настоящего. Все остановилось, все искажено”...

Мы обнаружили улицу, носящую гордое имя Элжбет. Я не знаю, кем был этот Элжбет, возможно очень достойным человеком... Но назвать такую улицу хоть чьим-то именем – варварство. Поганый грязный переулок, в узком пространстве которого витал запах помойки, смешанный с еще другим неопрятным кухонным запахом. Это амбре усилилось, когда мы подошли к ржавым железным воротам, выкрашенным в незапамятные времена в голубой цвет. Пятна ржавчины вкупе с ароматом наводили на мысль о покойниках. Я с неохотой потянул на себя тяжелую створку, ощущая под пальцами скользкую жирную поверхность металлической ручки. Нашим взорам открылся грязный двор, серая стена какого-то здания с подслеповатыми окнами и маленькая деревянная дверь в ней. Без опознавательных знаков.

Дверь была не заперта. За ней оказался длинный темный и пустой коридор. И мы поползли по этому коридору, вдыхая запахи кухни. Агата шла за мной след в след и сопела в ухо. Коридор перешел в другой такой же кишкообразный и темный. И ни одной живой души не попадалось на пути. Когда я уже совсем упал духом, перед моими глазами возник уборщик в камуфляжной форме. Он неприветливо взглянул на меня, осмотрел Агату с головы до ног, но, по-видимому, мы не вызвали в нем жгучего интереса, потому что он, двинув саженными плечами, начал нас обходить справа.

– Стой, – рявкнула Агата. – Как нам найти профессора Бернарда?

Чудовище ткнуло сосисочным пальцем куда-то себе за спину. Это можно было расценивать как ответ, и мы потопали дольше. И как ни странно увидели просвет – огромный холл, где за стойкой, в стеклянном аквариуме сидел весьма презентабельный дед.

Такой же молчаливый, как и давешний уборщик, он, в ответ на наш вопрос ткнул пальцем в сторону полированной деревянной двери с надписью – "Демонстрационный зал". Указующим перстом сама судьба вела нас к цели.

За дверью оказался довольно большой зал, уставленный креслами, правая ручка каждого из которых представляла собой маленький письменный столик. Зал был почти пуст, но в первом ряду уютно расположилась стайка старичков, удивительно похожих друг на друга. На лицах старцев было навеки запечатлено одно и то же выражение – брезгливый скепсис. Мне показалось, что они всю свою жизнь прожили бок о бок в замкнутом пространстве, не позволяя себе расслабиться ни на минуту, чтобы ненароком не согласиться с мнением коллеги. Во всяком случае, взгляды, которые они кидали на лектора и друг на друга, не навевали стороннему наблюдателю мыслей о, каком бы то ни было, дружелюбии. На сцене, или как еще можно назвать этот помост, стояли высокий стол и кафедра. На столе я приметил какой-то стеклянный сосуд с неаппетитным содержимым. А тот, кто стоял за кафедрой – самый желчный из всех, но с видом победителя, самый, может быть, юный среди своих коллег, самый, не знаю какой еще, но заметно отличающийся от остальных, словно излучающий гипетрофированный академизм, – и был Бернардом. Я сразу понял это, хотя никто не назвал его имени. Еще, как только мы открыли дверь, то по отрывочным фразам, я понял, что речь идет о каком-то эксперименте. За трескучими сугубо научными фразами трудно было увидеть смысл. А каббалистические знаки на доске, которые он вожделенно выводил, едва не продавливая мелком черную поверхность – наводили тоску. Указка порхала в его руках как дирижерская палочка. Словом, это было актерство, действо. Через какое-то время в голове у меня начало проясняться. Я даже отметил, что начинаю понимать отдельные слова. А потом и немного больше. Речь шла "о сращении биологии с компьютерными технологиями", или наоборот. Не хило, принимая во внимание средний возраст заседающих ученых.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});