— Прости, что ты сказала?
— Что я не могу больше ничего не делать!
— Тебе скучно?
— Не то чтобы скучно… Мне как-то беспокойно. — Она слегка пожала плечами и почувствовала легкие толчки в животе. — Сады прекрасны, как и книги в библиотеке, но я…
— Что?
Как объяснить ему, что она хочет больше времени проводить с ним? Что она хочет узнать его как личность. Что ей надоело встречаться с ним лишь во время завтрака и обеда и ночью в постели. Хасан продолжал держать ее на эмоциональной дистанции. Никогда не подпускал ее близко. После ее откровенности в их первую ночь во дворце он плотно захлопнул все двери. Интересно почему? Почему он так яро защищает свои чувства, не доверяя ей?
Конечно, он идеально выполняет обязанности мужа. Он суетится вокруг нее, убеждаясь в том, что ей комфортно, иногда заставляя слуг улыбаться, поправляя подушки под ее спиной. Иногда даже позволяет себе милые поступки, например, выбирает с блюда самый сочный гранат и просит повара приготовить сок специально для нее.
Но почему-то его забота воспринимается как компенсация. Хасан все еще пытается оградиться от нее. Элла посмотрела на него в упор:
— Мне надо чем-то заняться.
— Например?
— Я хочу нарисовать тебя, Хасан.
Он задумчиво посмотрел на нее:
— Повтори, пожалуйста.
— В Лондоне ты обещал мне, что я смогу рисовать, если захочу. И я захотела. Когда… когда родится ребенок… У меня не будет на это времени. Позволь мне сделать это, пока я могу.
Хасан забарабанил пальцами по столу, внезапно осознавая, что в ее просьбе есть смысл. Он терпеть не мог позировать, об этом все знали. Возможно, народ будет рад увидеть его новый портрет, к тому же у Эллы появится занятие.
— Думаю, это возможно, — согласился он. — Но ты должна понимать, что у меня плотное расписание и мое время очень ценно. Я не смогу сидеть часами.
— Я знаю и не жду этого от тебя. Пожалуйста, Хасан! — Элла даже не пыталась скрыть своего горячего желания, потому что хотела этого слишком сильно. Ей было все равно, сколько времени будут продолжаться их сеансы, она не могла больше просто ждать. Она сходила с ума от постоянных размышлений о ребенке и о своем неустроенном будущем. Но больше всего ее беспокоила растущая привязанность к Хасану.
Наверное, это происходило из-за того, что каждую ночь она изнывала от наслаждения в его объятиях и иногда готова была разрыдаться от счастья.
Надо признаться, художники очень многое узнают о своих натурщиках во время рисования портретов — это известно всем. Она нашла свой способ приблизиться к нему, хотя это будет непросто.
— Ты согласен?
— Как я могу отказать, когда ты так мило просишь? Скажи Бенедикту купить все, что тебе нужно.
— Хорошо. И еще, Хасан. Спасибо.
— Просто позволь мне дочитать газету, хорошо? — простонал он.
Элла улыбалась, когда пошла искать Бенедикта и просить самого предупредительного помощника на свете купить ей все необходимое для творчества. Иногда она задумывалась над тем, что он думает о женщинах, подобных ей, учитывая то факт, что именно преданный помощник принес ей новую одежду в апартаменты Хасана после их первой ночи. О женщинах, которые запрыгивают в постель к состоятельному мужчине, которого совсем не знают. Наверное, Бенедикт был очень удивлен, обнаружив, что одна из них стала его королевой.
Элла тщательно продумала обустройство комнаты перед их первым сеансом. Еще она решила начать с карандашного наброска, чтобы позже перенести его маслом на холст. Она изучила портреты, украшающие стены дворца, среди которых нашлось несколько изображений ее мужа в военной форме и королевских регалиях. Но для себя она решила, что на ее портрете будет в первую очередь человек, а уже потом — шейх.
— Элла?
Она подняла глаза и увидела стоящего перед ней Хасана с насмешливым выражением глаз.
— Прости, — улыбнулась она. — Я задумалась.
— Я заметил. Готова?
— Абсолютно. Садись здесь. Да, да, именно так.
Он сел на указанное ею место, и, когда снял платок, украшавший волосы, и освободил пышную шевелюру, Элла с трудом поборола искушение поцеловать его.
Она не нарушит установленного им правила — никакого физического контакта за пределами спальни. Он объяснил, что в соответствии с протоколом министры и помощники, бесшумно передвигающиеся по многочисленным коридорам дворца, не одобрят его флирта с новоиспеченной женой. Элла все поняла. В очередной раз она убедилась, что Хасан пытается соблюдать дистанцию. Он поднял глаза:
— Что я должен делать?
Она рассмеялась:
— Ты сам знаешь. Тебя ведь уже рисовали.
— Но художниками всегда были мужчины, а не женщина, проводящая ночи в моих объятиях.
— Ты можешь не говорить о сексе? — Она начала совершать быстрые движения карандашом по бумаге.
— Но почему?
— Потому что от этого у тебя на лице появляется совсем другое выражение. Твои глаза затуманиваются, а губы напрягаются.
«И не только губы», — мрачно подумал Хасан. Он наблюдал за движением ее руки и вспоминал наброски, которые видел в ее доме в Лондоне. Натурщица на них была слегка не в его вкусе, но техника исполнения была великолепна.
— Ты никогда не училась этому по-настоящему? — спросил он.
— Нет.
— Но почему?
— У моей семьи не было денег на художественную школу.
— Я думал, у твоего отца неплохое состояние.
— У него их было несколько, но он все потратил. Не забывай об алиментах.
— Он известен своей любвеобильностью, — заметил Хасан.
— Нашел чем удивить, — горько ответила Элла. — Еще он известен жаждой легкой наживы и отсутствием интуиции в сфере инвестиций. Поэтому в нашей семье никогда не было лишних денег. Все наши средства были лишь временны.
Хасан прищурился:
— Понимаю.
— Не думаю. — Элла приложила палец к губам, призывая его немного помолчать.
Естественно, ему неизвестно, каково это — не иметь денег, чтобы оплатить коммунальные услуги, или открыть холодильник, обнаружить в нем лишь банку с черной икрой, купленную несколько месяцев назад, и раздумывать над тем, надолго ли она удовлетворит аппетит.
Некоторое время они сидели молча, и Хасан не мог оторвать от Эллы взгляд. Он любовался ее изящными движениями и наслаждался звенящей тишиной студии, нарушаемой лишь скрипом карандаша и пением птиц за окном. Их идиллия была таковой лишь на поверхности. Бомба замедленного действия продолжала тикать, неумолимо приближая неизбежное. Они оба понимали, что вскоре их жизнь изменится навсегда. И не хотели об этом думать…