Ее голос был переполнен страданием, и Уильям понял, что оно на сей раз исходит из глубины души.
— Маркейл, ты должна рассказать мне… Чего ты можешь лишиться, если придешь к своему шантажисту с пустыми руками?
— Всего… — Это слово она произнесла дрожащим шепотом. — Всего, ради чего я всегда работала и уже столько сил и средств отдала. Есть люди, которые надеются, что я защищу их, и я не могу… — У нее сорвался голос. — Возможно… есть какой-то другой путь. Быть может, мой шантажист поймет, если я все объясню ему, если мне удастся убедить мисс Чаллонер, что у меня нет выбора и я должна вернуть шкатулку тебе. Если она посмотрит на происходящее нашими глазами, а потом расскажет правду о драгоценности человеку, который шантажирует меня, может быть, все еще и устроится…
— Неужели ты думаешь, что этому шантажисту неизвестно, насколько важна для меня эта вещь? Они послали тебя украсть ее. Зачем им было это делать, если они знали, что она отчаянно нужна мне?
Маркейл прикусила губу, ее глаза потемнели, лицо помрачнело.
Это страх? Или искусная артистическая игра?
— А что, если подкупить его? Дать ему столько денег, чтобы он не интересовался этой вещицей, или… или предложить что-то другое, что он согласится взять взамен. — У нее на лице было написано отчаяние. — У меня есть кое-какие отложенные деньги. Я хотела сберечь их для… — Она отвела взгляд. — Но если это поможет, я готова с ними расстаться.
Уильям не собирался чувствовать себя виноватым, ведь Маркейл украла у него шкатулку — к тому же для этого опоила его, и забыть, в каком дурацком положении он оказался, очень непросто.
Разумеется, Уильям мог не восхищаться ее красотой, не обращать внимания на ее остроумие и сообразительность, но как устоять против того, чего в ней было меньше всего: против ее неожиданной слабости, которая оказывала на него такое же парализующее воздействие, как приправленный зельем портвейн, мгновенно лишивший его остатков воли на корабле. Сравнение, конечно, уязвимое, но, по его мнению, подходящее к данному случаю.
«Именно поэтому я не могу позволить себе никакой слабости, — думал он. — Я не должен забывать, что мое здравомыслие пропадает именно там, где дело касается Маркейл».
Уильям отбросил в сторону свои колебания.
— Если ты не желаешь сообщить мне ту особую причину, по которой тебя шантажируют, и заодно доказать, что она равна стоимости жизни моего брата, тогда больше не о чем говорить. Мне нужна эта шкатулка, и я получу ее сегодня же ночью.
— Хорошо. — Она закрыла глаза и поникла на сиденье. — Я отдам ее тебе. Не могу допустить, чтобы из-за меня кто-то пострадал. Конечно, мне придется очень нелегко. — Тыльной стороной руки она убрала со лба волосы, непроизвольно открыв ладонь с полоской содранной кожи. — Но видно, такова моя судьба. Так что не будем попусту тратить время.
Ее пораненная рука напомнила Уильяму о самоотверженном поведении Маркейл на причале. А теперь она еще согласилась вернуть ему драгоценность. Неожиданно он подумал, что, возможно, составил неправильное мнение о ней. Так ли это? Неужели он ошибался в ней?
— Шкатулка все еще в моем гостиничном номере. — Маркейл обхватила себя руками, как будто ей стало холодно. — Ты просто не нашел ее, когда обыскивал комнату.
— Где же?
— В моей дорожной сумке. Я толкнула ее под кровать, пока ты осматривал мой сундук.
— Черт возьми, ее могли забрать.
— Нет. Она спрятана под двойным дном, которое невозможно обнаружить.
— Если бы я это знал, то забрал бы ее без долгих раздумий, — сказал Уильям, хотя про себя решил, что это вполне безопасное место. — Мне не нравится, что она осталась без присмотра.
— И мне тоже. Но я хорошо спрятала ее. Я давно убедилась, что людям нельзя доверять.
Горечь, сквозившая в ее тоне, говорила о многих постигших ее разочарованиях.
Внезапно Уильям понял, что возвратившееся к ней спокойствие теперь происходило вовсе не из уверенности в себе. Сейчас Маркейл использовала его как щит против своих врагов. В какой-то момент жизненного пути она стала замкнутой, недоверчивой, боящейся сказать лишнее слово. Теперь это была не простодушная беспечная красотка, смотревшая в лицо жизни с холодным бесстрашием, а женщина мудрая, находчивая и осмотрительная.
Ему мало что было известно о том, что происходит на театральных подмостках, но он знал, что там нередко царят вольные нравы, как, например, ухаживания нежеланных кавалеров за хорошенькими артистками. Некоторые богатые аристократы, стараясь продемонстрировать свою мнимую мужественность, брали на содержание красивую женщину, а те, кому меньше повезло, считали модным волочиться за вульгарными красотками.
Вот и Маркейл охотно принимала ухаживания Колчестера. Она, вероятно, вынуждена была оказывать внимание этому простаку, который обещал обеспечить ей такую жизнь, которую она хотела иметь.
— Как ты поступишь с ониксовой шкатулкой, когда она будет у тебя?
Маркейл повернулась к Уильяму, и свет фонаря заиграл на ее нежной щеке.
Ее голос, мягко колышущийся, как черный бархат, ощутимо, словно рукой, коснулся его, и Уильям отодвинулся, жалея, что не поехал на козлах вместе с Постоном.
— Майкл в Египте. Я отплыву, как только смогу найти замену «Хитрой ведьме».
— Уильям, мне искренне жаль, что ты потерял свой корабль. — Она погрустнела. — Я знаю, ты любил его.
Конечно, любил. Корабль для него — не просто способ зарабатывать на жизнь, это его дом. Вернее, был домом. Картина того, как «Хитрая ведьма» медленно тонет, ярко пылая в безлунной ночи, вспыхнула у него перед глазами, но Уильям мгновенно прогнал ее — позже еще будет время горевать. Сейчас не время.
— Я куплю другой корабль, — с деланным спокойствием сказал он.
— Ты можешь позволить себе…
Поймав его взгляд, Маркейл покраснела.
— Послушай, дорогая, теперь я не бедный человек. Мне крупно повезло.
Каждое его слово было острым от ярости.
Ее разрыв с ним много лет назад поднял его честолюбие на новые высоты. Уильям принял первое же предложение, которое ему сделали, и отправился в плавание.
До их разрыва его больше привлекали романтические морские приключения, однако потом он сосредоточился исключительно на получении прибыли. Он вышколил свою команду, как немногие, и предпочитал задания, за которые никто другой не брался или не мог выполнить. И все это он делал для того, чтобы положить деньги на свой счет и доказать себе, что Маркейл Бичем была не права: он не безнадежный неудачник, он преуспел в этой жизни. Нормальный человек не возвращался бы постоянно мыслями в прошлое, а наслаждался бы преимуществами вольной жизни, без всяких любовных драм, но слова Маркейл все еще обжигали Уильяму душу.