ровным, он всё время замедлял шаг: дверь в конце коридора вела прямо в склеп. Однако полицейский продолжал идти вперёд. И всё это время он слышал тот жуткий смешок, и с каждой минутой тот становился всё
громче.
И когда он добрался до двери, тщательно приглушив фонарик, держа пистолет наготове, из склепа донеслось чёткое, отчётливое и ужасное хихиканье — отвратительный гортанный звук, чем-то напомнивший полицейскому бульканье пухлых утонувших крыс. Он задрожал и, понимая, что больше не выдержит, рывком распахнул дверь, направив свой фонарик в склеп перед собой.
Мгновение мужчина стоял неподвижно. Затем он развернулся и с криком устремился в ночь наверху. Ибо вся комната была освещена мёртвым, адским, зелёным сиянием, которое исходило волнами от изумруда на полу. Рядом с камнем лежал мёртвый грабитель могил с перекошенным лицом. А на грабителе, уставившись ему в лицо, в пожелтевшем саване, ниспадающим с желтоватой плоти, с блестящими глазами, смотрящими прямо перед собой, с жирным и раздутым лицом, расплывшимся в злобной ухмылке, хрипло и гортанно хихикая, сидел гниющий труп давно умершего Уолтона.
Примечание:
По замыслу автора это — сиквел к рассказу Г. Ф. Лавкрафта «Заявление Рэндольфа Картера». Написано где-то в период между 1920-м (публикацией ГФЛ) и 1926-м (когда Уондри познакомился с Лавкрафтом).
Перевод: А. Черепанов
13.06.2020
Ричард Франклин Сирайт
ЗАПЕЧАТАННАЯ ШКАТУЛКА
Ричард Ф. Сирайт. «The Sealed Casket», 1935. Ричард Ф. Сирайт переписывался с Г. Ф. Лавкрафтом, получая от него полезные советы. Сирайт попросил ГФЛ просмотреть «Запечатанную шкатулку», и тот немного подправил эпиграф, хотя в первой публикации этого рассказа в журнале «Weird Tales» эпиграф потерялся.
…И записано, что в древние времена Ом Орис, самый могущественный из колдунов, устроил хитроумную ловушку для демона Авалота, применив против него тёмную магию; ибо Авалот поразил землю необычным разрастанием льда и снега, которые ползли, как живые, всё дальше на юг и поглощали леса и горы. Однако исход поединка с демоном не известен; но колдуны того времени утверждали, что Авалот, которого нелегко было увидеть, не мог быть уничтожен иначе, как сильным жаром, способом, тогда ещё неизвестным, хотя некоторые из колдунов предвидели, что однажды это произойдёт. Однако в это время ледяные поля начали сжиматься и уменьшаться, а затем и вовсе исчезли, и земля снова расцвела.
— Фрагмент из Эльтдаунских Табличек
Почти час Вессон Кларк изучал запечатанную шкатулку, его проницательные чёрные глаза жадно изучали грубо вырезанные металлические контуры. Она стояла перед ним в луже света от настольной лампы, которая в то же время погружала во мрак заставленный книгами кабинет, похожий на пещеру. Классические, расчётливые черты лица Кларка озаряло бледное сияние. Снаружи пронзительно завывал сильный мартовский ветер, цепляясь ледяными пальцами за карнизы и фронтоны старого дома. Это давало Кларку приятное, роскошное чувство безопасности — возможность расслабиться в жарком полумраке кабинета, слушая нарастающий стон снаружи. Небрежный, неуклюжий старый Симпкинс ушёл на всю ночь, растопив древнюю печь до предела; и Кларк остался в доме один, как ему и хотелось на этот раз.
Он слегка улыбнулся и промурлыкал отрывок из последнего хита Гершвина, пока его глаза рассматривали добычу. Шкатулка была маленькой и компактной, примерно шестнадцать дюймов в длину и шесть-семь в ширину. Она была сделана из тусклого, потускневшего от времени металла, не поддающегося идентификации. Грубые извивающиеся изображения, вырезанные на её поверхности, не помогали понять, кто её смастерил; Кларк не смог отнести эту шкатулку к какому-либо известному периоду раннего искусства.
Эта старинная вещь являлась приятным наследием для ценителя антиквариата. Значит, старый Мартуччи ничего не подозревал. Бывали моменты, когда Кларк удивлялся и боялся своего тайного романа с молодой женой Мартуччи. Впрочем, теперь это уже не имело значения — зловещий старый учёный с его извращённым чувством юмора был мёртв, а Нонна, хотя и преисполненная, как всегда, латинского огня, казалась гораздо менее очаровательной теперь, когда юридические барьеры исчезли. Кроме того, она становилась самолюбивой, слишком уверенной в себе. Кларк понимал к чему это ведёт. Он иронически улыбнулся, изучая шкатулку. Пока Мартуччи был жив, Кларк притворялся его другом и наслаждался завоеванием сердца Нонны на тайных свиданиях, соблюдая величайшую осторожность. Но теперь бояться было нечего. По крайней мере, на какое-то мгновение он пресытился прелестями Нонны и теперь чувствовал себя вправе отказаться от неё, по своему усмотрению, без навязчивого страха разоблачения и мести со стороны подозрительного старого археолога. Кроме того, ему нужна была свобода, чтобы поймать на удочку новую добычу, более соблазнительную, чем эта итальянская девушка, и обладающую почти мифическим богатством. Здесь его намерения были очень серьёзны.
Улыбка Кларка стала ещё шире, когда он вспомнил странный пункт в завещании Мартуччи — условие, согласно которому Кларку достаётся эта шкатулка: «И я завещаю моему бывшему другу Вессону Кларку древнюю шкатулку Алу-Тора; и только прошу его оставить свинцовую печать на ней нетронутой, как я делал это в течение тридцати лет».
Кларк тихо рассмеялся. Мартуччи был наивным дураком, несмотря на свою сомнительную репутацию в научных кругах, где некоторые безжалостные и неэтичные действия, приписываемые ему, вызывали сильное неодобрение. Он ведь сохранил печать нетронутой, не так ли? И никто не догадывается, какие редкие сокровища древности могут быть спрятаны внутри! Мартуччи провёл всю свою жизнь, копаясь в земле и попутно приобретая скудное состояние (теперь почти растраченное), с которым он удалился на покой, в то время как, вероятно, настоящее богатство ожидало его в этой шкатулке. Но, с другой стороны, итальянец был странным персонажем — одним из тех редких, непонятных существ, которые, кажется, не придают большого значения простому обладанию деньгами. Возвеличивание своего имени в науке, поиск запретного в скрытых оккультных знаниях, циничное изучение человеческой природы, казалось, значили для него гораздо больше. Разумеется, он никогда не открывал шкатулку, потому что пятно расплавленного свинца, запечатавшее её, выглядело почерневшим от старости и не несло никаких признаков того, что кто-то его подделал.
Со всей своей неторопливой леностью сибарита Кларк откинулся на спинку стула и стал злорадствовать над своим приобретением. Он ещё внимательнее вгляделся в загадочные, извивающиеся символы, расплывчатые и тонкие, которые когда-то были нанесены на свинцовую печать, несомненно, когда металл ещё был горячим. Они были совершенно не знакомы ему, потому что не походили ни на что из того, что он видел раньше, но в их почти осязаемых очертаниях было что-то неопределённо тревожное. Они вызывали в памяти какое-то совершенно невозможное живое существо. Кларк рассмеялся над нелепостью этого