Читать интересную книгу Бог грехам терпит - Глеб Успенский

Опыт осчастливить Русскую Землю помощью людей, хотя и называющихся общественными деятелями, но не имеющих понятия о том, что общественная деятельность может выражаться только в заботах об общем благе, — опыт этот, как теперь всякому известно, был сделан в грандиознейших размерах и, как тоже известно, привел к весьма неблагоприятным результатам. Ведь не об общем же благе заботились люди, расхищая миллионы оренбургских земель, общественное народное достояние и богатство? Ведь не об общем благе хлопотали господа интенданты, расточая миллионы, десятки миллионов народных денег, каждая копейка которых добыта тяжким трудом? Разве имели в виду общее благо господа железнодорожники, кладя в карман себе миллионы, сотни миллионов народных денег и проводя дороги там, где захочется? Разве об общем благе думали массы хищников, опустошая банки, растрачивая общественные кассы, взламывая земские сундуки и т. д.? Разве об общем благе думает вся масса Псой Псоичей, Тит Титычей, больших и малых, вся свора мироедов и кабатчиков?.. А наше прошлое с Тарасами Скотиниными, Митрофанушками, Фамусовыми, Репетиловыми, Скалозубами и т. д. и т. д. — разве оно повинно в заботе об общем благе? А наше настоящее с Колупаевыми, Разуваевыми, с дельцами, с хищниками, со всей этою сворой всякого сорта жестоких людей — разве оно слышало когда-нибудь об общем благе?.. Но мы решительно не в силах даже приблизительно, даже в общих чертах изобразить все могущество, все обилие, все беспредельное пространство, которое наполнял и наполняет в прошлом, в настоящем и будет наполнять в будущем тип человека, не имеющего понятия об общем благе… "Будет", "довольно", ради бога довольно этого типа! — от глубины возмущенного чувства может только воскликнуть всякий русский человек. Довольно этого типа! Пора ему выходить из моды! Он ничего не может сделать, кроме зла; он все расшатает, расхитит, налжет, предаст и исчезнет, оставив одни развалины…

Вот этой-то интеллигенции, для которой дороговизна съестных припасов есть единственное руководство в выборе той или другой общественной обязанности (сегодня — урядник, завтра — дьячок), воистину пора выходить из моды и дать дорогу — не скажу уже готовой, "настоящей" интеллигенции, а хотя тем вопросам общественного блага, которые могут образовать эту настоящую интеллигенцию. Да, еще "образовать" ее надобно — так она слаба, не уверена в себе, во всех тех видах, которые доступны ей в настоящем. Общественное благо, вопросы насущной жизни, из которых оно слагается, — вот единственно что может прекратить ту молчаливую, но жестокую борьбу так называемых партий, сосредоточивших свою ожесточенную мысль только на способах наилучшего выражения негодования, — сосредоточивших до такой степени, что за "способом" не видишь уж самой причины борьбы и только спрашиваешь, во имя чего же все это совершается?.. Только вопросы общего блага, поставленные широко, сами собой уничтожат эту наемную, из-за денег, из-за съестных припасов толкущуюся интеллигенцию и дадут смысл и частной и общественной жизни.

Скоро ли и когда именно наше отечество разлюбит отверженные типы наемной интеллигенции — мироедство всевозможных размеров и форм, — скоро ли оно убедится, что искренняя забота об общественном благе только одна и может дать жизнь нашему постыдно бездействующему нравственному миру, — не знаем и решать не беремся; но о том, что в отдалении от малейшего знакомства с обязанностями человека к ближнему, к обществу воспитывается все миллионное молодое поколение, сказать необходимо.

В "Наказе" Екатерины мы находим такие строки: "Законы должны быть книгою весьма употребительною и которую бы за малую цену достать можно наподобие букваря… и для того предписать надлежит, чтобы во всех школах учили детей непременно: из церковных книг и из тех, кои законодательство содержат". Книги, кои "законодательство содержат", — содержат кратко формулированный свод обязанностей отдельного человека к обществу. Автор "Наказа" желал, чтобы с гражданскими обязанностями народ во всех школах был ознакомлен наравне с религиозными. Следовательно, он считал нужным не скрывать от масс того, что во имя общего блага считается вредным и полезным, и т. д. И это было при крепостном праве, когда народ мог и не отвечать за свои общественные порядки, как бы дурны они ни были. Теперь, через сто лет, ни о чем подобном нет и в помине. Нельзя говорить именно о том, что нужно и о чем спрашивают, — везде ссылаются на крамолу, точно ее следует уничтожать поголовным невежеством масс…

Теперь представьте себе, что где-нибудь, в волостном правлении или у сельского старосты, совершается какое-нибудь из бесчисленных вопиющих дел: беззаконный контракт, пьяный суд, нелепый учет какого-нибудь обиралы. Ни судьи, ни депутаты, ни "оконтрачиваемые" мужики — никто не знает, что пишут, что считают, какие цифры выговаривают, но чувствуют, что делается что-то "в ущерб". Никто не знает ни грамоте, не умеет ни прочесть, ни написать: некому по душе, по совести растолковать, вступиться и т. д. А напротив — школа, и там никогда, ни по какому поводу ни батюшка, ни учитель ни единым словом не заикнется о том, что "нехорошо", мол, так делать, как делается там, напротив. Ни с божеской, ни с человеческой стороны общественные обязанности не обсуждаются, не становятся на очередь. Пишут о белом медведе, о самоедах, решают задачу об "аэронавте, который, поднявшись на высоту 367 футов, уронил табакерку", и т. д. А кругом кишат миллионы задач, которые должны быть удовлетворены этими же мальчиками, будущими деревенскими жителями, общинниками.

Не так давно, задумав составить книжку для детского чтения, я обратился к некоторым учителям К-ской губернии с просьбою задать ученикам сочинения на разные темы. Были выбраны: "Домовой и вообще нечистая сила", "Сходка", "Сирота" и "Драка". И что же? — Лучше всех, то есть разнообразнее и у каждого по-своему были написаны сочинения о нечистой силе!.. Тема — нейтральная: о домовом думай сколько хочешь, твоя воля — никто не мешает. А хуже всего вышла "Сходка" — явление, которое постоянно на глазах у всех. Сходку учителя должны были "растолковать", то есть почти рассказать все содержание этой темы. Все сочинения вышли одно в одно, слово в слово — так, как растолковали учителя: официально, мертво, без единой живой черты. "Драка" и "Сирота" — явления деревенской жизни, поминутно встречающиеся, были еще хуже. Всякий видел и знал сироту и всякий глядел на драку — и все-таки очень плохо и небрежно написано и о том и о другом. О сироте нужно было также толковать: отчего сирота бывает? Куда он девается, когда он вырастает?.. Все эти вопросы удивили мальчиков тем, что вдруг сделались предметом внимания и некоторого изучения. В "Драке" описывалось только, кто чем кого ударил: "она его железиной, а он ее сгреб" и т. д. А когда стали расспрашивать о причинах этой драки, вопрос за вопросом, то очень многие не могли ничего ответить, хотя тема и была дана потому, что в деревне живет буйное семейство, и живет много лет. Таким образом, внимание к ближнему, не из личных только побуждений, оказывалось весьма мало развитым. Палку, которою бьют, примечают, больно ли — тоже помнят, а корень этой горькой жизни, которая у всех на виду, — это не касается, или по крайней мере: "чужая не приставай". Самое общественное из общественных дел — сходка — ни у кого не возбудило никакого серьезного внимания, даже тени внимания.

Я знаю, что лучшие силы в народе не уверуют в то, что "люби ближнего" значит — "чужая не приставай"; но упорное отсутствие из народного воспитания всего, что способно облагородить душу человеческую, не может остаться без последствий. Худы были и безобразны, нелепы, глупы и наглы те типы всевозможных саврасов и недорослей, выходившие доныне из других, более достаточных классов; но все это сравнительно с тем, что в этом роде нам предстоит, видеть, поистине капля в море. Одно количество "саврасов будущего" должно уже поразить своими громадными размерами, так как этот новый контингент олухов обещает выйти не из таких сравнительно немногочисленных слоев общества, как купечество, чиновничество и т. д., а из миллионной массы народа. На тысячу душ наверно можно положить по пятку более или менее благонадежных мироедов; у всех у них есть дети, опора и надежда; дети эти уж не работают, не возятся в навозе, они — в "пинжаках", "при часах", взыскивают по тятенькиным распискам и заседают в трактирном заведении. Коньяк, портвейн — это им известно. (Карты также в большом ходу. Эти новые люди никогда не знали и не узнают, что такое книги, что значит читать, ни о каких буквально вопросах, ни жгучих, ни нежгучих, никто и никогда из них не думал, ни о какого рода работе мысли не имеет понятия, не может быть приставлен ни к какому делу, где нужно напряжение ума, потому что деньги наживаются, простым отнятием чужого. Лень, наглость, невежество, гордость и страшные замашки деспотизма, воспитываемые покорностью и безропотностью снимающих шапки мужичонков, привычка постоянно торжествовать над всевозможными попытками этих мужичонков к протесту — вот нравственный материал, с которым ломится на общественную арену миллионная толпа дюжих, здоровенных саврасов и недорослей нового сбора. Что вот с этими-то молодцами делать, когда они явятся попить, погулять, себя показать и других посмотреть и во всяком случае наделать "шкандалу"? Ведь они до тех только пор могут считать себя тем, что они есть, то есть потомками совершенно благонадежных людей, называемых, к несчастью, мироедами, покуда их поддерживают деньги. Но ведь пропить их недолго, и тогда что они будут делать с своими волчьими ртами, деспотическими сердцами, пустыми головами и без малейшей привычки к добросовестному труду?..