Так что кибернетически имитировать из меня мужчину нельзя, это будет проверено. А вот биологическая смена пола формально не запрещена, главное, чтобы на момент проверки моё тело соответствовало мужскому.
— А что с опухолью?
— Дело в интерфейсе силовой оболочки, — призналась она с очевидной неохотой. — Иногда, очень редко, возникает несовместимость. Вылечить это нельзя, человек всегда умирает. Я уже год знаю, что обречена.
— Так почему нельзя удалить интерфейс? Да-да, я помню — наследник обязан и всё такое. Но если удалить, вылечить опухоль и имплантировать обратно? Может, второй раз нормально приживётся?
— Секунду, я уточню… — Калидия вернула на нос очки-экраны, подвигала пальцами и сняла устройство с некоторой, как мне показалось, растерянностью. — Странно, отец разрешил вам рассказать. Это очень закрытая тема.
Алька захлопала глазами в предвкушении интересного, а я в этот момент отчётливо понял, что наше возвращение отсюда не предполагается. Уж не знаю, как Креон собирается объясняться со Слоном, но вариантов полно — с крыши упали, враги напали, грибами отравились, ах, какая досада. Если Слону так нужно то, что там ему нужно, то он закроет глаза на сомнительность версии и сочтёт потерю меня приемлемой платой. Алиана ему и вовсе никто. Ребята из первого состава будут, конечно, недовольны, но он отбрешется. Опять же, если Слон собрался на покой и зарабатывает выходное пособие, то в гробу он видал ребят с их претензиями.
В общем, лучше мне с ребятами теперь не видеться — если я не смогу рассказать им то, что узнал, у Креона не будет повода грохнуть ещё и их.
А вот Альку жалко, да. Не в добрый час она решила с нами удрать.
— Силовые оболочки — артефактная технология, — сказала Калидия.
— Что это значит? — спросила Алаиана.
— Получена от кого-то, а не разработана местными, — пояснил я значение термина.
— Да, верно, — подтвердила девушка, — их конечное число, и мы не можем сделать новые. Интерфейсы к ним не имплантируются, как наши киберустройства, а вживляются сами. Когда ребёнок владетелей достигает семнадцати лет, его помещают в силовую оболочку, и она прорастает в него интерфейсами. Это довольно больно, кстати. Они тончайшими нитями проникают в нервные узлы, срастаются с ними намертво и только после этого отделяются от самой оболочки. Тогда её можно, наконец, снять. В процессе срастания она подстраивается под тело носителя, достигая идеального сопряжения, и сменить владельца можно только после его смерти — тогда эта связь разрывается.
— И откуда у вас такая роскошь?
— Наши предки их просто нашли, — ответила Калидия. — В давние времена силовые оболочки стали залогом власти первого дома владетелей, а по мере развития науки их изучение стало основой развития современного кибертеха. Однако воспроизвести сами оболочки наши учёные так и не смогли. До сих пор нет даже согласия, в какой мере они являются объектами технологии, а в какой — существами-симбионтами.
— Ничего себе! — изумлённо выдохнула Алька. — Они что, живые?
— В определённой степени, — подтвердила девушка. — За века использования их становилось всё меньше и меньше, значительная часть была по разным причинам утрачена. Со временем участились и случаи неполной совместимости — когда по неизвестной причине слияние проходит неудачно и либо убивает кандидата сразу, либо запускает разрушительные процессы в его организме. То ли что-то разладилось в оболочках, они же очень древние, то ли…
— Что? — спросила Алька.
— Сами владетели изменились, — сказал я. — Сменялись поколения, вливались новые линии, сказывался естественный генетический дрейф, так? Скорее всего, оболочки с самого начала были совместимы не со всеми, и те, кто мог их носить, выделились в генетическую аристократию.
— Да, принято считать, что если оболочка убивает носителя, то у него не чистая кровь. Это позор, такие случаи стараются скрыть, списывая смерть на другие причины, но ходят слухи, что это происходит всё чаще. Поэтому совместимость с оболочкой обязательна для наследника как подтверждение происхождения.
— Из этого я делаю вывод, что интерфейсы неизвлекаемые, а вызываемые ими дегенеративные процессы в нервной ткани необратимы, — констатировал я.
— Да, это так, — подтвердила Калидия. — У меня несовместимость минимальная, долгое время казалось, что всё благополучно. Я пока что полностью контролирую свою оболочку, а вот себя уже не вполне…
— Тогда на что рассчитывает твой отец? Допустим, ты сменишь пол, а я удержу опухоль в состоянии ремиссии. Тебя примут как наследника. Дальше что? Опухоль возвращается, Креон получает вместо мёртвой дочери мёртвого сына, наследника снова нет. Как часто ему надо подтверждать статус?
— Раз в год.
— Вот именно. Кого он покажет Совету в следующий раз?
— Моего брата.
— У тебя есть ещё брат? Тогда в чём проблема — пусть покажет его сейчас!
— Пока нет. Новая жена отца беременна мальчиком, но его носить ещё четыре месяца. Она не успеет родить. Отцу надо продержаться один Совет, к следующему он покажет младенца мужского пола, и до проверки на приживление оболочки у него будет семнадцать лет.
— То есть то, что после Совета ты умрёшь, его устраивает?
— Если я умру мальчиком — да.
— Роскошно. Вижу, с отцом тебе повезло.
— Он поступает правильно. Я всё равно обречена, но ещё могу помочь семье.
— А твоя мама? — неделикатно спросила Алька. — Где она?
— Я не видела её с пятнадцати лет. Она удалена от семьи, потому что так и не смогла родить отцу мальчика.
— И куда её «удалили»? — поинтересовался я.
— Я не знаю.
— И ты не спросила? — возмутилась Алька.
— О таком не спрашивают.
Очаровательные нравы потомственной аристократии. Много поколений инбридинга, чтобы не «разбавлять кровь», имеющую совместимый с симбионтами генотип, в результате снижение фертильности женщин и вынашиваемости потомства, но генетический дрейф всё равно сводит все потуги на нет. Кстати, я бы уже по внешности сказал, что Калидия не чистокровка. Потому что она красавица, а результаты близкородственного скрещивания обычно выглядят так себе. Генетика — жестокая сука. Возможно, именно аристократия ввела моду на маски, которую подхватили в народе. Им, наверное, есть что за ними скрывать.
— Послушай, — попросила Алька, — а можно посмотреть на эту твою оболочку?
— Нельзя! — резко заявила Калидия, бросив быстрый взгляд на меня.
— Почему?
— Потому что! Нельзя и всё!
—