себя.
— Ах ты бездельник, — накинулся на него Шпильгаген, — ты вшивый большевистский демагог! Хочешь распространить панику? Хочешь нашептать нам тут, что во всех мостах на Рейне есть камеры для взрывчатки, чтобы союзники, когда их погонят, могли отступить за Рейн и оставить нас в луже! Что американцы на это и рассчитывают, что мы снова будем только истекать кровью, что здесь будет поле боя…
Лицо фельдфебеля Шпильгагена почернело, исказилось гримасой. Он стал похож на испорченный негатив.
— Смир-рно! Кру-гом! — крикнул он рядовому Вильду. — Шагом марш! Ложись! Встать! Бегом! Ложись! Я тебе покажу, — хрипел он незнакомым пропитым голосом, — я тебе покажу, как распространять пораженческую пропаганду! Я тебе покажу камеры! Я тебе покажу отступление! Я тебе покажу!..
Поверхность реки предков, героической и легендарной реки, реки-кормилицы, была неподвижна, как зеркало, и такой же неподвижной была над ней величественная арка небес, лётное пространство на юго-запад; вокруг простирался красочный немецкий день, насыщенный техникой, мистикой и дисциплиной. Технику представлял великолепный американский мост, предусмотрительно снабженный всем необходимым, дисциплину — двое мужчин, удалявшихся от берега прямехонько к учебному лагерю, что севернее Карлсруэ, наконец, мистику, современную водородную мистику — нерешенная проблема: для чего нужно было подготавливать взрыв моста через Рейн — мост, расположенный на западной границе государства? И что вытекает из этого факта для рядового Вильда, сына мясника?..
С другого берега долетел ветерок. Он не стал «смирно» и не доложил о своем прибытии, а, беззаботно проказничая, порхал над лугами. Он попахивал бабьим летом, а время от времени — дымом. Может быть, здесь уже однажды взрывали где-нибудь заряд под мостом?.. Или причиной этого запаха были только трубы над крутыми габердорфскими крышами или веселые армейские костры?..
Трудно сказать. Только сгоревший порох пахнет так же.
Перевод В. Савицкого.
СЛУЧАЙ В МИЛИЦИИ
Это был образцовый вечер в семейном кругу.
Мать сосредоточенно слушала радиопостановку, уродуя при этом купальный костюм, который она перешивала, перелистывала «Чехословацкий журналист», переворачивала гренки на электрическом тостере и время от времени напоминала мне, что послезавтра ее рождение, терпеливо и убедительно повторяя по телефону: «Ну что вы, милая, это пустяки!» Маленький, невероятно гордясь тем, что еще не спит, восседал в кроватке с совершенно новым автомобилем в руках, разобранным на молекулы, и, видимо, ломал голову над тем, как его расщепить на атомы. Я пристально всматривался в корректуру и пытался при этом научно объяснить, почему, черт побери, «Червена гвезда» проиграла «Славану». Был тихий, теплый вечер, уже не летний, но еще не осенний, и если бы под нашим окном росли раскидистые яблони, которых, конечно, нет, они были бы отягощены зрелыми, напоенными солнцем плодами. Царил мир, граничащий с идиллией, и уют, граничащий со скукой. Было замечательно.
Он тихо сидел, склонившись над школьным заданием; чубчик миролюбиво упал на лоб, уши горели от усердия, веснушчатый нос был почти прижат к самописке «Пионер». Он с большим упорством готовил урок по русскому языку. Время от времени я бросал на него строгий взгляд, но мысленно один за другим прощал все его проступки и провинности за последнее время. Как смирно и кротко сидит он и готовит урок, хоть фотографируй для хрестоматии! Как старается, с каким напряжением силится писать каллиграфически! Разве он не воплощенная дисциплина и прилежание? Я мысленно отрекаюсь от термина «хулиган», ставшего уже привычным у нас в доме и во всем квартале, и заменяю его термином «озорник», в котором можно незаметно сочетать критику и нежность. Выводы педагогического обследования о его неспокойном и упрямом характере я презрительно отвергаю. Боже мой, это просто живой ребенок, инициативный и изобретательный! Чего они хотят? Превратить его в мокрую курицу, увальня, пришибленного образцово-показательного мальчика? Пастельные тона этого полного гармонии вечера не позволяют мне скептически отнестись даже к очередному замечанию в его школьном дневнике, где сказано, что он систематически нарушает порядок в классе. Ну что это! Ведь такой ребенок вообще еще не понимает, что значит «систематически».
Это был образцовый вечер и к тому же еще, как вам сейчас станет ясно, достопримечательный. Я уютно сидел в халате, и сердце мое как бы утопало в нем. В это время кто-то позвонил.
Вошла симпатичная пожилая женщина в скромном темно-коричневом платье. Она показалась мне знакомой — так ведь часто бывает, когда встречаешь человека, которого никогда в жизни не встречал, особенно если он появляется в столь чудесный вечер с таким видом, будто ты его с нетерпением ожидал. Мы усадили гостью и приготовились к тому, что будет дальше.
Тут я случайно взглянул на сына. Он уже не склонялся прилежно над тетрадью, не выпячивал губы, не шептал потихоньку текст, выделяя шипящие. Он стоял вытянувшись; так стоят перед офицером, находясь в строю с полной выкладкой, или перед главным редактором, когда кладут ему на стол фельетон, или перед учителем, когда учатся в пятом «А».
— Мы еще не знакомы, — приветливо начала гостья, — хотя и следовало бы. Я учительница вашего сына. Он не говорил вам, что я сегодня приду?
Мы обменялись быстрыми взглядами. Они скрестились, как рапиры на дуэли. На электрическом тостере начал дымиться гренок, на радиостанции перешли от пьесы к хирургическому устранению недостаточности сердечного клапана, а разочарованный тоненький женский голос твердил в телефонную трубку: «Алло! Ты слушаешь? Алло!»
— Нет, — сдержанно ответил я, — он не говорил, что вы придете.
Утверждение, что вечер был тихим, перестало соответствовать действительности. Он не был ни гармоничным, ни образцовым. Атмосферное давление упорно снижалось.
— Произошло что-нибудь серьезное? — спросил я.
Учительница улыбнулась.
— Серьезное? — повторила она вслед за мной. У меня мороз пробежал по коже. — И вы еще спрашиваете?
Сын стоял у стола и смотрел на нас большими темными глазами, ожидая дальнейших событий и готовый достойно встретить их.
— Послушай, — обратился я к жене и вдруг подумал: «Хулиган, ах, какой хулиган!» — Послушай, выключи радио и тостер, положи телефонную трубку и иди сюда. Речь идет о твоем сыне.
Состав преступления был потрясающим по своей классической простоте. В садике перед школой есть окруженная скамеечками целая система фонтанов посреди живописной детской площадки — гордость района. Кто-то открыл краны и повернул трубки фонтана так, что вода должна была не декоративно литься в бассейн, а низвергнуться в садик. Когда в положенное время пустили сильный поток воды, он на расстоянии пятнадцати метров по радиусу обильно оросил все скамьи, детей и гулявших с ними мамаш, пенсионеров и вообще всю общественность. Началась паника. Поскольку в критический момент, то есть незадолго до происшествия, там видели присутствующего здесь ученика пятого «А», слонявшегося