А когда уже настало утро, Иисус стоял на берегу; но ученики не узнали, что это Иисус. Иисус говорит им: дети! есть ли у вас какая пища? Они отвечали Ему: нет. Он же сказал им: закиньте сеть по правую сторону лодки, и поймаете. Они закинули, и уже не могли вытащить сети от множества рыбы. Тогда ученик, которого любил Иисус, говорит Петру: это Господь. <…> Когда же вышли на землю, видят разложенный огонь и на нем лежащую рыбу и хлеб. <…> Иисус говорит им: придите, обедайте.
Ин. 21:4–7, 9, 12
А теперь давайте немного поразмыслим об этом. Представьте себе, что вы — Сын Божий и только что завершили самое главное дело своей жизни — ошеломляющее спасение всего человечества. Вы воскресли из мертвых. Что бы вы стали делать дальше?
Устроили бы пикник со своими друзьями? С нашей точки зрения этот поступок кажется настолько лишенным духовного смысла, настолько банальным… Понимаете ли вы теперь, что вечная жизнь не будет чем-то совершенно «отличным», а будет просто продолжением жизни — только такой, какой она и должна была быть?
Иисус Христос не превратился в некое мистическое духовное начало, откликающееся на вибрации вселенной. У Иисуса было тело, и это было Его тело. Его раны были исцелены, но остались шрамы — не отвратительные, а красивые, как напоминание о том, что Он сделал для нас. Его друзья узнали Его. Они вместе обедали. То же самое ждет и нас в будущем — мы будем исцелены и будем продолжать жить, никогда более не сталкиваясь со смертью. Понимая это, Макдоналд писал в письме к своей жене:
И все же мы можем сказать себе: «Когда-нибудь наши несчастные души расцветут во всей своей красоте. И все, что есть для нас желанного в привычных, ежедневных проявлениях любви, все, что так волнует нас в чудесах и тайне, все те переживания, которые несет с собой Рождество, сольются воедино, и мы будем жить словно в прекрасном сне, только намного более реальном, чем самые яркие ощущения, которые сейчас дает нам радость».
The Heart of George MacDonald
Как нам было сказано, все творение будет стенать до этого дня — дня, когда мы, сыновья и дочери Божьи, станем теми, кем на самом деле являемся.
Возрождение землиИбо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих.
Рим. 8:19–21
Как это будет чудесно! Творение Божье и сейчас настолько прекрасно, что дух захватывает. Каким же прекрасным оно будет, когда предстанет перед нами во всей своей славе? Когда я читаю записи Льюиса и Кларка, которые они вели, путешествуя по Дикому Западу, меня переполняет желание увидеть то, что видели они. Великие степи дарили им всю красоту дикой природы, они любовались стадами буйволов, насчитывавших до сотни тысяч голов. Один из первых белых людей, который увидел этот райский уголок, Меривэзер Льюис, написал в своем журнале:
Сегодня утром я поднимался на вершину отвесного утеса, с которого мне открылся прекраснейший вид на окружающие земли — огромные стада буйволов, лосей, оленей и антилоп паслись вместе на безграничном пастбище. Буйволы, лоси и антилопы были настолько кротки, что нам удалось приблизиться к ним, не вызвав ни малейшего беспокойства с их стороны, а если мы и привлекали их внимание, то они подходили к нам просто чтобы понять, кто мы такие… Вся местность красива чрезвычайно.
Используя восхитительное выражение Маклина, можно сказать, что это был мир, «еще мокрый от росы». И он снова станет таким, он станет нашим раем. Кажется, мы забыли — или нам никогда не говорили об этом, — что мы не утратим эту землю. Слишком многие из нас думают, что рай находится «где-то там», на бесплотных и неосязаемых «небесах», которые мы и представить себе не можем, где-то на облаках. «Я так люблю землю, — написал один мой друг, — что мне очень грустно думать, будто однажды ее не станет». Возможно, нам всем знакома эта грусть. Но она напрасна. «Ибо вот, Я творю новое небо и новую землю…» (Ис. 65:17; Откр. 21:1). Когда Он говорил, что творит все новое, Он имел в виду и землю тоже.
Но разве земля не будет уничтожена и разве не отправимся мы все «наверх», на небеса? Апостол Петр написал несколько зловещих слов о конце этого века: «…ожидающим и желающим пришествия дня Божия, в который воспламененные небеса разрушатся и разгоревшиеся стихии растают» (2 Пет. 3:12). Создается впечатление, что вся вселенная превратится в огненный шар. Но погодите, апостол Петр указывал на Потоп во времена Ноя как на символ «дня Господня». Он сказал про Потоп: «…Потому тогдашний мир погиб, быв потоплен водою» (2 Пет. 3:6). Теперь мы знаем, что земля не была уничтожена Потопом. Земля осталась, ковчег не очутился на Марсе. Погибли лишь злодеяния и пороки человеческого рода (см.: Быт. 6–7). Потоп омыл землю, обновил ее. Ной ступил из ковчега вместе со своей семьей на возрожденную землю, чтобы начать все сначала.
Об огне в Писании тоже говорится как об очистительном средстве. Павел писал, что дело нашей жизни будет испытано огнем, как золото. Выгорит лишь шлак (1 Кор. 3:13–15). Именно об этом огне говорил Петр: «Придет же день Господень, как тать ночью, и тогда небеса с шумом прейдут, стихии же, разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней сгорят (В англ. языке использовано словосочетание laid bare, что значит «остаться обнаженным, раскрытым». — Примеч. пер.)» (2 Пет. 3:10, курсив автора ). Слово «сгорят», которое здесь используется, нужно понимать не как будут уничтожены, а скорее как будут раскрыты. Другими словами, мир «предстанет на суд», и земля будет очищена от всякой неправедности. Ей действительно нужна хорошая чистка. Заявив, что мир пронизан Божьим величием, Хопкинс объясняет, почему мы больше не видим в нем славы Божьей.
Множились, множились, множилисьПоколения на земле.Жили, грешили, ссорились,И все ослабли в труде.
Земля покрыта обманом,Испачкана грязью грехов.Зло распростерлось туманом,Смрадом все дышит кругом.
Почва бесплодна и гола,Будто скользит из-под ног.И ныне, как прежде, сноваВ грязи греховный народ.Перевод Л. Лазько
Одни бесконечные шахты, рудники и ангары, одни отвратительные вещи мы оставили на земле. Неудивительно, что возгорится огонь Бога-ревнителя; он возгорится для того, чтобы очистить землю, еще раз — и навсегда. Поэтому Иоанн Богослов видел, что новый Иерусалим не парит в облаках, а сходит с неба на землю, и слышал «громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их» (Откр. 21:2–3). Поэтому Даллас Уиллард уверяет нас: «Жизнь, которая есть у нас, людей, сейчас, продолжится в мире, в котором мы сейчас существуем». Земля была нашим домом и будет нашим домом в вечности. Это великое утешение. Когда мы думаем, что вечность «где-то там», в каком-то недоступном нашему представлению месте, нас покидает тоска по дому. Потерять единственный мир, который мы знаем, мир, который полон воспоминаний, который так богат и прекрасен, который таит в себе столько открытий, — значит потерять нечто бесценное, нечто, скрытое глубоко в нашем сердце.
Все будет хорошоВ заключительной части «Хроник Нарнии» кажется, что Аслан приводит это прекрасное королевство к концу, и дети вынуждены оплакивать эту потерю.
— Так, — сказал Питер, — ночь упала в Нарнию. Ну, Люси! Не плачь! Аслан впереди, Аслан с нами, и мы все вместе.
— Не останавливай меня, Питер, — ответила Люси, — я уверена, что Аслан не останавливал бы. Я думаю, Нарния стоит того, чтобы ее оплакивать. Подумай обо всем, что лежит мертвым и замерзшим за Дверью.
— А я надеялась, — сказала Джил, — что это может продолжаться вечно. Я знала, что наш мир не может, но думала, что Нарния может.
— Сэры, — сказал Тириан, — дамам пристойно плакать. Смотрите, я делаю то же самое. Я видел смерть своей матери. Какой мир, кроме Нарнии, я еще знаю? Будет недостойно и бессердечно не оплакать Нарнию.
Перевод Н. Трауберг
Но по мере того как дети продолжают свое рискованное путешествие по стране Аслана, они начинают узнавать каждый камень, каждый ручеек и каждое дерево. Они уже были здесь раньше. А потом, к своей радости и удивлению, они обнаруживают, что Нарния навсегда осталась существовать в стране Аслана, что мир, который они так любили, сохранен, только стал еще более прекрасным и живым, чем прежде.
И Единорог высказал то, что почувствовал каждый. Он топнул правым копытом, заржал и воскликнул: