Читать интересную книгу Записки Серого Волка - Ахто Леви

– И то, – согласился Мишка, – понимаешь, за этот вот носик я как-то отсидел трое суток в карцере…

– Да ну… – не поверил я.

– Вот и «ну». Понимаешь, было это на поверке. Построили нас, ну и надзиратель один стал считать. Раз, два, три, дошел до меня, уставился на мой нос и говорит: «Ну и шнобель! Ай да шнобель..» Тут он сбился, и пошел снова считать. Дошел до меня второй раз, и на тебе, опять сбился. Так три раза сбивался, затем велел мне повернуться к нему задом и пошел считать еще раз, и опять сбился. Тогда поддал мне ногой в зад и послал на «кичман». Вот какой миленький носик у меня, – закончил он, вздыхая.

– А мне, брат, уши мешают, – сказал я, – все равно что лопухи. А сколько горя они мне принесли: отец их тянул, мама тянула, учителя тянули, кому не лень – все тянули…

Проныра понимающе качал головой, и плутоватые его глаза выражали явное сочувствие. Потом, будто я его этим фактом кровно обидел, он спросил:

– А ты что же, и в школу ходил?

– Был грех, – сознался я, понимая, что приличному, уважающему себя уркачу такую оплошность допускать не следовало бы. – Что поделаешь, – пытался оправдываться, – не добровольно же ходил… Да и давно это было.

Тяпнули за мои уши. Он о чем-то задумался, затем спросил, знаю ли я Кольку Окуня. Я сказал, что не знаю.

– Тоже был в беге, но втюрился в одну марьяну. Она думала, что он женится, а как он мог, он же в беге. Она все ждала, что-то там гадала, потом вышла за другого, а Колька вены себе порезал, дурак, и подох… Ну, ты расскажи, как вообще…

Что ж, я рассказал Проныре о жизни беглеца, О том, как по квартирам – «сонникам» – хожу и о многом другом, только не рассказал, что на макушке и меня появились седые волосы, что по ночам дурные сны вижу, а уж о том, что тоже втюрился, разумеется, не рассказал. Тяпнули мы с Пронырой за пропавшую Колькину душу, за свои души и пропавшую жизнь тоже и разошлись как в море корабли.

* * *

Есть ли плохие люди?

Есть.

А хорошие?

Есть.

А кого больше – хороших или плохих? Разумеется, никто этого точно сказать не может. Конечно, плохих людей много, но и хорошие все же есть. А кто я сам? Хороший я человек или плохой?

…Я думал почти час и ничего не придумал. Неужели я ничего за свою жизнь не сделал хорошего?

* * *

– Я ударил женщину, – заявил Рест.

Я не понял, вo-первых, почему он мне об этом сказал, во-вторых, почему он это сделал, но вопросов задавать не стал. Сам расскажет.

– Помнишь вечер, когда ты висел над балконом? – спросил он.

Разумеется, я помнил. Тогда я посетил по «наколке» одну квартиру. По сведениям, в этой квартире в тот вечер никого не должно было быть. И когда я туда вошел – а вошел через дверь, – там действительно никого не было. Занялся осмотром. И тут пришли люди. Услышав голоса, я скрылся на балконе. Было темно, я надеялся спуститься по водосточной трубе, на худой конец подождать на балконе, пока в доме уснут.

На мое несчастье, водосточной трубы вблизи балкона не оказалось. Тут голоса приблизились к балкону, куда деваться?.. Я перелез через барьер балкона и, держась за железные прутья, повис под ним. Сверху слышались голоса – женский и мужской. Говорили о любви. Что могло быть хуже… Приготовился к длительному висению. Висеть было очень неудобно, но не мешать же людям!

Наверху стало тихо, но они не ушли. Я услышал вздох – долгий, глубокий. Такой бывает, кажется, после поцелуя. «Ну, уж если дошло до этого, – подумал я, – мне висеть да висеть». Но я ошибся – они ушли. С большим трудом залез обратно на балкон, руки совсем онемели. Уйти из этой квартиры удалось лишь под утро – влюбленные засыпают не скоро.

На блатквартире Пузанова меня тогда ждал Рест. Он тоже где-то «поработал», и к тому же с большим успехом. Сидел в кресле, задрав ноги на стол, на лице идиотская ухмылочка. Я рассказал о моих злоключениях. Он, по-прежнему продолжая чему-то многозначительно ухмыляться, произнес торжествующе:

– Ты знаешь, я благородное дело состряпал. – От него разило водкой.

– И в честь этого напился? – спросил я.

– Нет, напился раньше, – ответил он.

– Значит, с пьяных глаз… Ну, это еще можно понять, – съехидничал я.

Рест шел после «работы» из кафе, был малость «под мухой». Идет по Кадриоргу, наслаждается чистым воздухом, настроение на «самом высоком уровне». Вдруг видит одиноко сидящую на скамье девушку. Свинство, когда красивая девушка скучает одна. Садится рядом. Но что это? Девушка плачет.

– Что с тобою, крошка? – говорит Рест и участливо гладит ее по голове.

Оказывается, она – студентка (на последнем курсе, медичка, между прочим), у нее похитили деньги – стипендии ее и ее подружек. У нее никого нет, кто бы мог ей помочь. И жить не на что. И тут Рест доказал, что существуют на свете истинные джентльмены.

– Вот тебе кусок, киса, – говорит он ей и подает деньги. – Купи лотерейку, глядишь, повезет и сразу миллионершей станешь.

Он тут же встал и ушел, даже не познакомившись с этой красоткой. Правильно, какое же это было бы благородство, если потом знакомство и тому подобное.

– Ты бы видел ее глаза… – закончил свой рассказ.

Деньги нам достаются нелегко, но все-таки Реcт молодец.

После этого через несколько дней он прибежал с такой же дурацкой ухмылочкой.

– Опять благородство какое-нибудь совершил? – поинтересовался я.

– Я ее видел. Понимаешь? Стоит автобус, и я стою на остановке. Вижу, какая-то красотка через окно меня рассматривает. Так и прилипла к стеклу. Я ее сразу узнал, и она меня тоже, выйти хотела, но автобус уехал.

Рассказывая это, Реcт был похож на ненормального, видно, загорелся парень. Только сегодня его погасили. Случилось это на Пирита, где он отдыхал после трудов праведных, купался, загорал.

Слышит вдруг Реcт – кто-то кричит. Видит – в воде барахтается мальчик. Миг – и он под водой. Реcт ныряет, хватает его, вытаскивает. Мальчик – как тряпка. Реcт перевернул его, надавил на живот, уложил на песок и давай делать искусственное дыхание, как полагается, по всем правилам. Собрались люди, пришла медсестра. Реcт работает, воображает себя героем. Сестра подходит, щупает пульс, слушает сердце и говорит:

– Он мертв.

– Как?! Не может быть! – кричит Реcт и давай опять делать искусственное дыхание.

Никакого толку. A cecтpa кричит:

– Он мертв! Не старайтесь!

Peст наклонился к губам мальчика и дует, того и гляди лопнет сам. Никакого результата. И опять Реcт работает, а сестра ему мешает: шипит, ругает.

– Несите теплую воду! – заревел тогда Рест.

Кто-то куда-то побежал, принесли ведро теплой воды Peст вылил воду на утопленника и опять начал делать искусственное дыхание. Люди вокруг наблюдают, что-то подсказывают, сестра молчит. Мальчик открыл глаза.

– С чем тебя и поздравляю, – сказал Рест, поднялся, подошел к сестре и дал ей пощечину. – Дрянь!

– Вот видишь, я ей дал по морде, – Рест удрученно смотрел на меня.

Я ничего не сказал.

– А сестра была… она, – сказал Рест, опустив голову.

Тетрадь восьмая

Год 1954

Какое сегодня число? Думал, думал, и рука наконец вывела цифру 22. Только она это вывела, подошли два парня и уселись рядом. Они, оказывается, блатные – слышу жаргон. Везет мне на них, куда бы я ни шел, везде на них натыкаюсь. Я тоже заговорил на том же наречии. Парни – им было лет по тридцать пять – с интересом и с некоторым подозрением посмотрели на меня, почему-то вдруг встали и быстро ушли. Я понял: они хоть на жаргоне, но говорили, кажется, о работе, о делах на производстве, а я с ними заговорил как вор, как бродяга. Я с ними заговорил как с блатными, а они-то уже, оказывается, «завязали», они уже люди, и, хотя говорят на жаргоне в силу привычки, меня, блатного, они знать не хотят. Что же, дело ваше…

А почему моя рука так непослушно вывела цифру 22? Ладно, кривить не стану: потому что я пьян в стельку. А почему я пьян? А потому что меня пробрал жесточайший понос, а с поносом шутки плохи, его сопровождают жуткие боли. Вертелся я, вертелся, мучился, потом купил пол-литра водки и залпом выпил. Боли сразу исчезли, относительно поноса еще не знаю. Только и зрение стало что-то плохое: писать могу, только если зажмурю один глаз, а обоими ничего не вижу – бумага расплывается на целый квадратный километр, буквы кажутся с четырехэтажный дом.

Сейчас, задрав нос к солнцу, я призадумался и тут же ощутил, что кто-то уселся рядом. Посмотрел, сидят какие-то двое, видимо научные сотрудники; они что-то говорят, кажется по-научному, слова непонятные. Завидно мне: живут люди, знают свое дело, свою науку, а я около них сижу, на них, зажмурив один глаз, смотрю, слушаю их жаргон и ничего не понимаю. Хотелось бы с ними поговорить, но вряд ли меня будут слушать, такого пьяного, – не стоит. И все же спросил: какую науку они изучают? Они зашмыгали носами, видно, запах водки учуяли, и, не ответив, спросили меня, кто я такой.