Однако если Мак-Дауэл полагал, что этим назначением он обязан своему командиру и старому другу Уинфилду Скотту, теперь главнокомандующему всеми вооруженными силами Союза, то он ошибался. Скотт, по-видимому, не одобрял столь стремительного карьерного роста своего питомца, и на этой почве их отношения несколько испортились. Недовольство старого генерала разделяли и многие другие офицеры армии США, может быть, не без оснований считавшие, что они не меньше Мак-Дауэла заслужили право возглавить победоносные легионы Союза.
В глубине души Мак-Дауэл не мог не признавать, что он и впрямь не самый подходящий кандидат на эту должность. До сих пор ему ни разу не приходилось командовать даже ротой. Он был штабным офицером, спокойным, уравновешенным, хладнокровным, но начисто лишенным воображения и творческой жилки. Мак-Дауэл мало походил на настоящего боевого генерала, способного увлечь своих людей в атаку на укрепленную позицию врага.
Подчиненные, конечно, относились с уважением к его знаниям и интеллекту, но не могли не поражаться его странностям, а Мак-Дауэл был действительно странным человеком даже для Америки, где всегда полно чудаков. Например, он питал такое отвращение к горячительным напиткам, что не пил даже чая и кофе, и гордился этим. Он любил рассказывать, что как-то раз свалился с лошади и ударился так, что потерял сознание, и военный врач не смог разжать [132] его челюсти, чтобы влить ему в рот несколько капель виски. Зато Мак-Дауэл любил хорошо покушать. Чуть ли не каждый его обед превращался в настоящий праздник чревоугодия, и к своим 42 годам офицер уже обзавелся внушительным брюшком.
Одним словом, Мак-Дауэл не был ни военным гением, ни прирожденным вождем, что, однако, не помешало ему принять предложенный пост и деятельно взяться за работу. А поработать было над чем: армия, предложенная Мак-Дауэлу, пока еще не являлась армией в полном смысле этого слова. В основном она состояла из трехмесячных добровольцев, которые набирались из праздного городского населения Севера и поступали на военную службу, чтобы поискать там развлечений и острых ощущений. Немало было среди них и разного рода криминальных элементов, надевших военный мундир, чтобы избежать наказания за старые грехи. Из таких уголовников состояли целые полки, как, например, 6-й Нью-йоркский, о котором говорили, что туда невозможно попасть, не отсидев предварительно срок в тюрьме, или «Зуавы» Билли Уилсона: когда они, закончив формирование, выступили из Нью-Йорка, было замечено, что количество преступлений, совершаемых ежедневно в городе, сократилось вдвое.
Вдобавок ко всему эти рекруты не имели ни малейшего понятия о военной службе. Многие из них даже не умели обращаться со своими винтовками, не говоря уже о более сложных строевых маневрах. Мак-Дауэлу предстояло обучить эту толпу и придать ей хотя бы видимость военной организации. И дело было не только в индивидуальном обучении солдат. В конце концов при известном терпении строевому шагу и приемам обращения с оружием можно научить даже обезьяну.
Значительно сложнее было создание слаженного армейского механизма, обучение всей этой массы необстрелянных людей совместным действиям. Пехотная тактика 19-го века была сложной наукой и требовала от войск определенных навыков. В случае необходимости они должны были быстро и без суеты строиться в колонну, разворачиваться из колонны в боевую линию, снова сворачивать линию в колонну, словом, уметь совершать хитроумные строевые маневры, [133] предписанные тогдашней военной наукой. Чтобы обучить всему этому людей, впервые надевших военную форму, требовалось много времени, по крайней мере несколько месяцев, а то и больше.
Но именно этих нескольких месяцев у Мак-Дауэла и не было. Общественность Союза, а на демократическом Севере она нередко влияла не только на политические, но и на военные решения, требовала немедленно покончить с мятежным Югом. Редактор «Нью-Йорк Трибьюн», пылкий аболиционист Хорас Грили уже бросил свой знаменитый клич: «Вперед на Ричмонд!», который был тут же подхвачен решительно всеми патриотами Союза. Они были уверены, что победоносным войскам Севера понадобится нанести всего один удар, чтобы раздавить «гидру мятежа», и лишь немногие, очень немногие профессиональные военные, такие, как, например, Уильям Т. Шерман, утверждали, что война продлится долго и потребует многих жертв.
В числе пессимистов был и верховный главнокомандующий Уинфилд Скотт, самый опытный из военачальников не только на Севере, но и на Юге. К тому времени он, правда, уже очень стар и дряхл, многие считали его несоответствующим высокому посту, который он занимал, но ум старого [134] воина оставался по-прежнему живым и острым. Именно он предложил президенту знаменитый план «Анаконда» — план стратегических операций, который впоследствии и привел к разгрому Юга, Но «Анаконда» была рассчитана на длительное время и не могла устроить Линкольна и его администрацию, ощущавших на себе тяжесть общественного мнения, и они потребовали от Мак-Дауэла немедленных действий. Последний тоже, как и его старый друг Уинфилд Скотт, предпочел бы не торопиться и хотя бы закончить обучение солдат.
«У меня нет возможности проверить свой механизм, — жаловался Мак-Дауэл. — А ведь стоило бы запустить его и посмотреть, будет ли он работать гладко». Но Линкольн не мог предоставить ему такую возможность. «Вы зелены, это правда, — сказал он на очередное заявление Мак-Дауэла о неопытности своих войск, — но они (т. е. южане — К.М.) зелены тоже». Мак-Дауэлу пришлось смириться. Публика требовала начала спектакля, и именно ему со своей полуобученной армией предстояло сыграть главную роль в первом акте захватывающей драмы под названием «Гражданская война».
К тому времени сцена для этого первого акта была готова, и партнеры Мак-Дауэла по пьесе заняли на ней свои места. Из Вашингтона, вокруг которого была собрана Вирджинская армия северян, в Ричмонд, который был теперь главным объектом в их стратегических планах, вело несколько дорог. Наиболее удобными из них были две: одна шла через реку Потомак, Сентервилл, железнодорожный узел Манассас и Фредригсберг и выводила прямо к столице Конфедерации. Другая проходила несколько западнее, через долину реки Шенандоа и позади гор Блю Ридж. Двигаясь по ней, можно было обойти Ричмонд с запада и отрезать его от остальной Конфедерации.
Южане позаботились о том, чтобы перекрыть оба этих коридора. В районе Манассаса занимала позиции недавно сформированная конфедеративная армия под командованием «героя» форта Самтер Пьера Густава Тутана Борегара. По странному совпадению, какими богата история этой войны, он был ровесником Мак-Дауэла и его однокашником по Вест-Пойнту. На этом, впрочем, сходство между двумя генералами [135] заканчивалось. Борегар был выходцем из семьи луизианских плантаторов смешанного, валийско-французского происхождения.
Его военные способности были рано замечены: он закончил Вест-Пойнт 2-м из группы, в которой Мак-Дауэл был лишь 23-м, и подобно Наполеону, был единственным молодым офицером, приглашенным своим учителем для участия в артиллерийской комиссии. Учителя звали Андерсон, и позже, 22 года спустя, он командовал гарнизоном форта Самтер, того самого форта, который Борегар бомбардировкой принудил к капитуляции (еще одно странное совпадение).
Впрочем, Борегар никогда не делал секрета из своих сецессионистских симпатий, и как только Луизиана примкнула к Конфедерации, он немедленно покинул ряды армии США и предложил свои услуги Югу, поступив в милицию своего штата простым солдатом. Этот драматический жест был вполне в характере Борегара, который, в отличие от своего однокурсника Мак-Дауэла, был склонен к позерству, громкой фразе и даже некоторой истеричности. В рядах луизианской милиции он, разумеется, не задержался. У Юга было не так уж много офицеров с боевым опытом, а Борегар участвовал в Мексиканской войне в штабе Уинфилда Скотта. 1 марта 1861 года его произвели в бригадные генералы, а в конце мая он получил назначение на пост командира армии, собранной в окрестностях Манассаса.
Эта армия была так же неорганизованна и неопытна, как армия Мак-Дауэла, но все же у нее было несколько важных преимуществ. Во-первых, Борегара никто не подталкивал в спину, заставляя немедленно идти в наступление, и он мог [136] пока спокойно заняться обучением своих рекрутов. Во-вторых, его позиция была оборонительной, что всегда удобней для молодых необстрелянных войск. Наконец, в-третьих, эти войска готовились дать бой на территории южного штата, Вирджинии, бывшей частью их новой большой родины.
Они воевали против армии янки, которых считали захватчиками. Борегар всячески раздувал и поддерживал эти настроения, выпуская прокламации, обвинявшие северян во всех смертных грехах. «Авраам Линкольн, преступив все моральные, законные и конституционные границы, — говорилось в одной из них, — бросил на вас свои аболюционистские полчища, которые убивают и берут в плен ваших граждан, конфискуют и разрушают вашу собственность и совершают другие акты насилия и жестокости, слишком шокирующие и отвратительные для человеческой природы, чтобы их перечислять». Борегар еще не успел возглавить свою армию под Манассасом, когда на севере долины Шенандоа, в Харперс-Ферри, в конце апреля начала формироваться другая армия конфедератов. Поначалу собранными здесь небольшими силами вирджинских добровольцев командовал еще один необычный и, безусловно, выдающийся человек — Томас Джонатан Джексон. Этот вирджинец, недавно перешагнувший середину четвертого десятка, явно родился не в свое время. Суровый протестант Джексон, который, как сказал кто-то из современников, «жил по Новому Завету и сражался по Ветхому», был бы вполне уместен в пуританской армии Кромвеля, да и в армии Джорджа Вашингтона он вполне пришелся бы ко двору.