вместо этого ты нарисовала такое…
– Ты очень перспективная девушка, – сказала Хеннесси, округляя гласные на американский манер, как это делала Фарух-Лейн. – Не понимаю, почему ты вот так разбрасываешься своим талантом.
– Ты… – начала Фарух-Лейн. – Отвратительна, – закончила она.
– А я все гадала, как долго твое чувство вины будет играть мне на руку.
Фарух-Лейн тотчас же пожалела, что поддалась на провокацию и дала волю чувствам.
– Я не так выразилась, – сказала она.
– О, нет, ты не оговорилась, и я наслаждалась каждой секундой этой пронзительной честности. Кстати, что ты хотела? Зачем спустилась в мое логово?
Фарух-Лейн попыталась вспомнить. Радио. Электронная таблица.
– Я спустилась в прачечную.
– Мне не по нраву, когда меня считают прачкой, – ответила Хеннесси. – Впрочем, предлагаю сделку. Я достану для тебя что-нибудь, чтобы разбудить Модераторов, если позволишь мне выстрелить каждому из них в лицо после того, как ты с ними закончишь.
– И что я должна на это ответить?
Хеннесси пожала плечами.
– Чего ты хочешь взамен на самом деле? Денег? О… ты заработала свой меч обратно и теперь хочешь еще и шар? Ты к этому ведешь?
– Шар! Ты это предложила, не я. Какая же ты грубиянка, – ответила Хеннесси. Она снова была во всеоружии. И впервые за долгое время неимоверно наслаждалась собой. – Все, что от тебя требовалось, просто попросить.
15
Ронан навестил Джордан. Он страдал от одиночества.
Ему хотелось быть ближе к людям, которых он знал, но никто из его знакомых не владел живительным магнитом. А проводить время в компании незнакомцев казалось едва ли интереснее, чем парить в море пустоты. Однако этот вариант имел свои плюсы, обитая даже в случайном магните, он мог не беспокоиться о том, что снова забудет себя.
Впрочем, Джордан не была для него посторонней. Он не знал ее так хорошо, как Хеннесси, но все равно был рад ее видеть. Наблюдая за тем, как она рисует, Ронан невольно вспоминал, насколько хороша была в этом Хеннесси. Она не раз поражала его воображение случайными набросками. Ее орудием могло стать что угодно. Выброшенная кем-то старая шариковая ручка, пыль, скопившаяся на приборной панели, косметика из круглосуточного магазинчика, растаявшие конфеты, остатки кетчупа. Стоило ей раскрыть рот, она производила впечатление злобной и остроумной девушки, но в ее творениях был виден лишь ее блестящий ум.
Ронан парил в студии, с трудом удерживаясь в ее пространстве. Он знал, что малейшее волнение мгновенно отправит его обратно в пустоту. Требовалось приложить немало усилий, чтобы задержаться здесь, но он справлялся. Ронан парил поблизости, даже когда взошло солнце, Джордан закончила работу и легла спать. Он оставался рядом и когда день стал клониться к вечеру, а девушка проснулась, чтобы снова взяться за кисть.
Техника Джордан была не столь беспорядочной и более основательной, чем у Хеннесси. Она поставила перед собой задачу не заснуть и усердно трудилась ради своей цели. Ни одно из окружающих ее полотен не являлось живительным магнитом. Но, похоже, это не имело значения. Именно попытки создать магнит удерживали девушку наяву. Ронан был очарован ее мастерством. Это немного напоминало то, как в прошлом Адам использовал силовые линии в Генриетте. Он приложил немало усилий, чтобы научиться фокусировать невидимую энергию, но дело было не только в этом; он обладал даром. Джордан много трудилась, но также имела талант.
Была ли Хеннесси столь же талантлива?
Как только начался рабочий вечер Джордан, в студии появился Диклан. Он был в костюме. Не в старомодном сером костюме, который носил обычно, а в строгом черном костюме современного покроя. Он прошествовал через студию и остановился у компьютера Джордан, любившей во время работы перебирать свою коллекцию музыки.
– Не хочу, чтобы ты сегодня работала, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты привела себя в порядок и через сорок минут была готова к выходу. Нет, через тридцать пять.
Джордан за мольбертом лишь вскинула бровь.
– Серьезно?
– Я хочу быть счастливым, – ответил Диклан будничным тоном. – Меня порядком утомило чувство вины. Я хочу пригласить тебя на ужин, а потом отправиться на открытие выставки Шнее.
Она скорчила гримасу.
– Шнее! Ну и засранец. Я не пойду на его открытие. Ради него я точно не стану клеить накладные ресницы.
– А после, – продолжил Диклан, словно не слышал ее тираду, – я устрою грандиозную публичную сцену, сделав тебе предложение на вечеринке, что полностью затмит открытие экспозиции.
Ронан испытал такой шок, что едва не сорвался обратно в пустоту. Лишь подобравшись поближе к еще не просохшей картине на мольберте, ему удалось удержаться. Диклан! Собирался обручиться? Он еще в детстве заявил Ронану, что никогда не женится. Это случилось ровно перед тем, как Диклан попытался избавиться от обручального кольца Авроры, протолкнув его в сливное отверстие раковины. В старшей школе и в Вашингтоне он слыл мрачным и бесчувственным бабником, парнем-невидимкой с такой же неприметной девушкой. Чтобы на ком-то жениться, пришлось бы стать видимым, по крайней мере, для одного человека, а Диклан не желал идти этим путем.
Джордан скривила губы и соскользнула с табурета. К изумлению Ронана, она вовсе не выглядела удивленной, и его осенило, что тема их будущего обсуждалась и раньше.
– Давай лучше я прямо сейчас избавлю тебя от этого костюма?
Они слились в объятии, Джордан зарылась пальцами в волосы Диклана, а он крепко прижал ладони к ее спине. Пару мгновений спустя они начали медленно покачиваться в такт музыке. Затем спонтанно исполнили несколько красивых па. Диклан вынудил ее откинуться назад, и Джордан застыла в танце.
Линч улыбнулся и поспешно отвернулся, пряча от нее лицо, как привык прятать и многие свои секреты. Однако Ронан успел заметить и понять, что никогда в жизни не видел на лице брата подобной улыбки. Она не предназначалась Джордан, но расцвела на его губах благодаря ей.
Затем, безо всяких разговоров, они разошлись в разные стороны. Диклан снял пиджак, улегся на оранжевый диван и, достав телефон, принялся разбираться с почтой. Джордан вернулась на свой табурет и, вполголоса подпевая песне, продолжила работу. Они не отправились ужинать, не сорвали открытие выставки и даже не сняли с Диклана костюм. Все это не имело значения.
Ронан осознал, что его брат счастлив.
Внезапно он увидел его будущее так ясно, как никогда не мог видеть свое. Диклан спустя десять, двадцать лет, в Бостоне, с Джордан, в своей квартире, в ее студии, затем в таунхаусе, на чердаке с белыми стенами, завешанными резкими, мрачными полотнами, от которых на глаза брата наворачивались слезы. Коктейльные вечеринки,