Читать интересную книгу Наперегонки со смертью - Виталий Гладкий

Не вспоминай всуе то, что может принести тебе неприятности. Только я подумал о капитане – ему очень понравилась бы ситуация, в которую угодил Геннадий Чернов – как возле дома резко притормозила патрульная машина милиции (я узнал это по звуку дрянного движка) и топот грубых башмаков на лестнице возвестил о наступлении для меня судного дня. Или ночи – это уже без разницы. Похоже, соседка Кили, та самая дряхлая Пенелопа, все-таки не поверила в мои честные намерения и позвонила куда следует. Видимо, я показался ей очень подозрительным типом.

Оставляя кровавые следы на полу, я бросился к входной двери и закрыл ее на замок. Он был простеньким, ширпотребовским, но я надеялся, что этот ветеран местной промышленности задержит милицейский наряд на нужные мне три-четыре минуты. После этого я забежал в зал и, выключив свет, отворил дверь на балкон.

Нет, это уже чересчур! В конце концов этот проклятый город превратит меня в мартышку, потому как я тут только то и делаю, что прыгаю по балконам и лазаю по отвесным стенам.

И сейчас мне предстояло сигать черт знает куда – земля внизу совершенно не просматривалась из-за темени. На окраинах почему-то не приято включать фонари на столбах. Экономия. С одной стороны в нынешней ситуации для меня это благо, а с другой – фиг его знает, что там валяется под окнами. Ко всему прочему, настолько мне было известно, окраинные жители испытывали неодолимую тягу к земледелию и позади домов обустраивали крохотные плантации. Которые огораживали чаще всего толстыми железными прутьями и проволокой. А балкон квартиры домушника Кили как раз и выходил на тыльную сторону. Поэтому у меня был шанс благополучно закончить свой земной путь на железном колу – как в добрые старые времена мои предки со стороны матери, казаки-запорожцы, на пале, любимом палаческом приспособлении польской шляхты. Пся крев, холера ясная!

Как оказалось, отменный выход был совсем рядом. Стоило только руку протянуть. Уже подрастерявшие листву длинные и гибкие ветки и стволы хмеля, похожие на лианы, которые тянулись до балкона пятого этажа, могли выдержать и гораздо больший вес, нежели мои восемьдесят килограмм. Мысленно возопив к Богу, я перебрался на эту хитро сплетенную природой сеть и начал спускаться вниз как матрос парусного флота по вантам.

Лоза хмеля не подвела. Вскоре я стоял под окнами первого этажа и думал, как мне преодолеть заграждение в виде заборчика из арматуры. Он, как я и предполагал, огораживал прямоугольные клочки земли, уже вскопанные под весеннюю посадку.

Пришлось идти напролом, так как двигаться вокруг дома было опасно. Я согнул несколько прутьев, чтобы образовался проход, и пошел по целине. Мне уже было все равно: следов после себя я оставил столько, что экспертам-криминалистам хватит разбираться с ними до новых веников. Вскоре, преодолев еще один забор, я оказался на пустыре. В отдалении замелькали милицейские мигалки. Видимо, наряд патрульнопостовой службы уже вошел в квартиру Кили и вызвал дежурную оперативную группу.

Сокрушенно вздохнув, я выбрал направление и побежал. Мне нужно было убираться отсюда как можно скорее. И подальше…

Я избавился от почти новых фирменных кроссовок, теперь являющихся очень опасной уликой, за два квартала от дома, изрезав их ножом и бросив в мусорный ящик. Дальше я продвигался в одних носках. Лучше подхватить простуду, нежели оставить такое вещественное доказательство, как моя обувь.

Мне удалось зайти в свою квартиру незамеченным. Нынче, в отличие от времен развитого социализма, народ по вечерам не особенно рвался подышать свежим воздухом. И если раньше на скамейках возле дома собиралась старушки и молодежь, то нынче там в вечерние часы можно было встретить разве что хануриков, распивающих паршивую самопальную водку. Но сегодня на мое счастье и их не оказалось.

Приняв душ, я завалился на свой любимый диван и погрузился в грустные размышления.

Я думал, что скорее всего моя безмятежная жизнь в этом городе закончилась. Мало того – теперь мне придется спасать ее всеми доступными методами. И доказывать, что я ни в чем не виновен. За мной охотятся какие-то бандиты, а теперь взяли след ищейки в погонах. И если милиция пока не знает о моей личности, то первым известно обо мне почти все. А они коварные и жестокие люди. До сих пор я старался, настолько это было возможно, не нарушать закон, но теперь, похоже, мне не оставляют выбора. Ну что же, пусть пеняют на себя.

Сон пришел ко мне внезапно и тихо. Он приятно охладил измученный терзаниями мозг и понес на своих невидимых крыльях в райские кущи сновидений. Там было светло, радостно и царили полная безмятежность и неземная умиротворенность…

Утром я проснулся бодрый и хорошо отдохнувший. Еще не успев как следует продрать глаза, я уже знал, с чего нужно начать свой крестовый поход против пока тайного врага.

Это знание появилось чисто интуитивно, и тем не менее я был уверен, что мой план сработает. Хотя эта уверенность, скорее всего, зиждилась на безысходности, однако я старался об этом не думать. Потерявши голову, о волосах не плачут.

Удивительная штука городское "дно". Оно есть практически в каждом городе, независимо от времени его основания и региона. Чаще всего "дно" представляет собой слоистую структуру: в самом низу – потерявшие человеческий облик личности; чуть выше – наркоманы, не совсем законченные алкоголики и ворье всех "мастей"; еще выше – разнообразные крутые и отморозки; правда, они считают себя пупом земли, но даже не подозревают, что этот "пуп" находится в районе заднего прохода; и наконец слой с фальшивой позолотой, где спрессованы скороспелые нувориши, которых почему-то называют новыми русскими, хотя это не совсем верно, и чиновная рать, вскормленная и вспоенная взятками до неприличных размеров.

Границы между слоями весьма зыбкие и расплывчатые. Они приобретают четкие очертания лишь в части финансовых возможностей. Однако, обитателей "дна" роднит главное – абсолютная бездуховность и патологическая жадность, толкающая их на самые страшные преступления. Они никогда и ни в чем не раскаиваются, свой образ жизни считают единственно правильным, а в ранг закона у них введено полное беззаконие.

Цинизм у обитателей "дна" считается главной добродетелью, презрение к окружающим возведено в принцип, жестокость к себе подобным является критерием истины.

И тем не менее каждый слой "дна" при острой необходимости может превратить свою рыхлую, насквозь прогнившую субстанцию в стальную оболочку самодельного взрывного устройства, начиненную гвоздями, металлическими шариками и обломками абразивных кругов. Горе тому неразумному, который попытается самовольно, без надлежащих основание и даже рекомендаций, проникнуть в какой-нибудь из слоев. Его немедленно взорвут, сокрушат, размажут по асфальту, сотрут в порошок и развеют по ветру. Слой городского "дна" – это государство в государстве. Не зная обычаев этого удивительного и очень стойкого по отношению к любым переменам в обществе образования, не стоит в него и соваться. Будь ты даже гениальным актером и мистификатором, вырядись в любые одежды и выучи наизусть язык и правила поведения обитателей исследуемого слоя, все равно тебя сразу раскусят. У граждан этих мини-государств поистине звериный нюх и не менее звериные традиции.

Я направил свои стопы как раз в один из таких слоев. Однажды, на хорошем подпитии, Лычков повел меня на "экскурсию" в Гнилушки. Будя я потрезвее, меня туда не затащили бы и на аркане. Но пьяному море по колено, а потому я попер за ним без страха и упрека.

Впрочем, Сева обмолвился, что там у него есть друг, который при необходимости предоставит нам свою "крышу".

Гнилушки – это своего рода раковая опухоль почти в центре города: в основном одноэтажные строения, разнообразные мастерские и маленькие заводики, ныне в основном бездействующие, окруженные высотными домами. Как-то так случилось, что генеральный план застройки не учел некоторых особенностей этого весьма примечательного места. Когда-то здесь жили люди среднего достатка – я имею ввиду дореволюционное время. В войну немцы здорово проредили еще добротные особняки, и на месте расчищенных развалин выросли уродливые строения, похожие на курятники. Но каждый из этих уродцев гордо именовался домом, имел свой номер и соответствующие регистрационные документы в бюро инвентаризации.

До поры до времени власти не обращали почти никакого внимания на форменное безобразие, портившее вид центральной части города. Им было не до того. То вождя всех времен и народов Сталина меняли на гениального агрария-кукурузовода Хрущова, то главный гэбист Берия вдруг оказался очередным врагом народа, то красавец мужчина и душка Брежнев совершал крутой поворот от авантюрного социализма к временам застоя.

И лишь когда в кармане государства зашелестели нефтедоллары, и их стало гораздо больше, чем могли сожрать все наши зарубежные друзья по соцлагерю и прочие, в основном на словах исповедующие коммунистические идеи, дошло дело до реконструкции и перепланировки городов.