Читать интересную книгу Усадьба - Анастасия Логинова

Вот разве что ростом и телосложением он пошел в мать – но был не полным, а, напротив, очень подтянутым. Я вспомнила, как играли его мышцы под белоснежной сорочкой в то утро, когда мы спорили о Крымской войне, и, не сразу очнувшись, поняла, что окончательно потеряла нить мысли…

Так вот, с родителями Евгению Ивановичу вообще мало повезло. Батюшка его, Иван Ильицкий, был дворянского происхождения, причем дворянином родовитым и знатным. Однако чрезвычайно подверженным слабостям, наиболее губительными из которых оказались азартные игры. В результате к сорока годам он обнищал настолько, что, когда Максим Петрович Эйвазов, старый его знакомец, предложил ему взять в жены свою сестру – девицу двадцати пяти лет, не блещущую ни красотой, ни воспитанием, но зато имеющую более чем приличное приданое – Ильицкий-старший был счастлив невероятно.

Женитьба, как и следовало ожидать, папеньку Евгения не образумила, и следующие шесть лет он большую часть времени проводил в Петербурге, вдали от семьи, занимаясь тем, что проматывал приданое супруги. Длилось это до тех пор, пока там же, в Петербурге, одной студеной и промозглой зимой он не умер скоротечно от воспаления легких, оставив жену и малолетнего сына уже на полном попечении Эйвазова.

Еще я, к немалому своему удивлению, узнала от Андрея, что романтическая история, предшествующая отъезду Ильицкого в армию, все же имела место быть. Оказывается, он даже был помолвлен однажды, а невестой его была Нина Гордеева. Тоже смолянка, между прочим, и я даже имела удовольствие ее знать, хотя я только поступила в Смольный, когда Нина уже его оканчивала.

— Ильицкий долго ее добивался, - рассказывал мне с ностальгической улыбкой Андрей пару часов назад, - был страшно влюблен, но она, да и родители ее, из тех людей, которые едва ли что-то сделают без выгоды для себя. Эта особа почти год морочила Ильицкому голову – все же он был в числе лучших выпускников Константиновского училища и, вероятно, девицам было приятно получать от него знаки внимания.

Я не сдержала улыбки, представив Ильицкого, раздающего дамам знаки внимания. А Андрей, не замечая этого, продолжал:

— Именно ради нее он и поступил в столь пафосное учебное заведение, как Николаевская академия Генштаба, а не начал военную карьеру сразу после училища, как планировал. И все же Евгений не имел тогда ничего за душой, что делало его женихом совершенно бесперспективным в глазах Гордеевых. Однако когда до семьи Нины дошли слухи, что дядюшка Евгения со стороны отца скончался и оставил ему довольно приличное состояние и дом в Петербурге – их отношение к Ильицкому живо переменилось, в сердце прекрасной Нины проснулась любовь, и она дала согласие на брак. Впрочем, с очаровательной оговоркой, что о помолвке их пока не будет сообщаться в Свете – Ильицкого это не насторожило, он был влюблен и был готов ждать, сколько придется.

Стоит ли говорить, что не прошло и двух месяцев, как Гордеевы подыскали жениха более перспективного, чем Ильицкий – юного графа Травкина, недавно осиротевшего, глупого и влюбленного. Вероятно, Гордеевы решили, что лучшей партии, чем Травкин они для дочери не найдут; да и самой Нине на тот момент было уже двадцать, и она, увы, не молодела. Да и Травкин мог в любой момент прозреть и передумать жениться, потому об этой помолвке было сообщено во всех газетах и со всевозможным пафосом. Из газет о том узнал и Ильицкий, находившийся в это время на учениях под Москвой.

— И что же сделал Евгений Иванович? – спросила я, заинтригованная этой историей.

— Да, собственно, он очень стойко принял эту новость – в тот же вечер поехал к актрисам… в смысле, в театр – спектакль поехал смотреть. Он даже не дрался с Травкиным, хотя некоторые наши друзья по корпусу считали это прямо-таки необходимым. Евгений же только усмехнулся в обычной своей манере и сказал, что у бедняги Травкина и без него будет достаточно поводов расчехлить пистолеты. А через месяц он бросил академию и уехал в часть.

Признаться, эта история произвела на меня немалое впечатление. В первую очередь потому, что с Ниной я была знакома. Мне, девятилетней тогда девочке, она казалась невероятно красивой и неземной – любимица учителей, круглая отличница и лучшая во всем, за что бы ни взялась. Очарование ею было развеяно однажды, когда Нина сперва вызвалась выполнить какую-то большую работу по вышивке, за что ее снова начали восхвалять учителя и даже освободили от занятий. Нина выпросила себе помощниц с младших курсов, в числе которых оказалась и я, а после, сбросив всю работу на нас, она засела в уголке с подругами и громко, никого не стесняясь, а как будто даже гордясь, обсуждала письмо от un de ses garçons[29], как она называла своих поклонников. Помню, что, слушая ее весьма вольные замечания, я тогда остро жалела автора письма.

Забавно, ведь вполне возможно, что это было письмо именно от Ильицкого.

***

Переодевшись после ванны и приведя в порядок волосы, я набралась храбрости настолько, что отправилась на поиски Евгения Ивановича, твердо решив вызвать его на серьезную беседу и выяснить, наконец, за что он меня ненавидит и постоянно изводит.

В конце концов, если Андрей с ним дружит, то, вероятно, в Ильицком и впрямь есть что-то хорошее… Он образован все же, хотя его воззрения заставляют противиться все мое существо. Он наблюдателен и видит причинно-следственную связь, что я обычно крайне ценю в людях. Он циник, каких мало – это да, но он не жесток и не подл. Мне приходилось, увы, встречать подлецов в своей жизни, и я точно могла сказать, что Ильицкий на них не похож. Мне вспомнилось, как он укрывал Натали от дождя своим сюртуком; как ненавязчиво, но стойко не позволял матушке своей третировать Эйвазову по любому поводу. И то, как почтителен и терпим он всегда с матерью. Со многими он бывал груб – даже с Мишей и с Лизаветой Тихоновной временами, но с матерью – никогда. В его к ней отношении было даже что-то… трогательное.

Вспомнился мне и тот подслушанный разговор в столовой, и сейчас все более очевидным становилось, что мстить он мне не намерен. Вероятно, у него и мысли об этом никогда не возникало – он лишь успокаивал свою матушку, как мог, потому что она и впрямь нажаловалась бы на меня Максиму Петровичу – не пообещай он ей, что я сама скоро уеду.

Хотя меня Евгений Иванович невзлюбил – это, да. Но и я ведь повела себя крайне неприлично, пытаясь уличить его во лжи – тогда, во время завтрака. А самое отвратительное, что я отлично понимала, что делаю, и какую реакцию это в нем вызовет. Я вполне сознательно хотела его уколоть. Зачем? Я и сама не знаю толком…

Возможно, невзлюбил меня Ильицкий еще и оттого, что он на дух не переноси смолянок с некоторых пор. А я, к несчастью своему, имею еще и схожий с Ниной Гордеевой тип внешности – тоже являюсь брюнеткой с синими глазами и светлой кожей. Разумеется, я вовсе не так красива, как Нина, но, возможно, напоминаю ему ее, и оттого он меня терпеть не может.

В гостиной я нашла Дашу, занимающуюся какой-то уборкой, и тотчас спросила:

— Вы не видели Евгения Ивановича?

— Он в столовой, кажется… - отозвалась она, и я спешно направилась через холл к дверям.

Первое, что я заметила, войдя в столовую, это madame Эйвазова, которая как ошпаренная отпрыгнула от камина, где стоял уже Ильицкий. И даже прежде, чем я успела сообразить, что здесь происходит, он проорал невероятно гневно:

— Вас в вашем чертовом Смольном что – не научили стучать в дверь?!

— В моем чертовом Смольном, – вкрадчиво повторила я, - меня учили, что самое неприличное, что можно сделать в столовой, это икнуть, - ответила я как можно спокойнее, хотя с новой силой возродившаяся ненависть к этому человеку переполняла меня.

В доме своего дяди, человека, давшего ему все… с его женой! Страшно подумать, чего еще от него ждать.

— Лида, я вас уверяю, вы все неправильно поняли, - услышала я, меж тем, голос Эйвазовой.

Я перевела взгляд на нее, уже вовсе не такую взволнованную – она улыбалась краем ярко-алых зацелованных губ и смотрела на меня с полной уверенностью, что я никогда не предам увиденное огласке. И, похоже, она была права.

А потом Эйвазова приблизилась к столу, где стоял бокал с вишнево-красным напитком – вином или морсом – подняла его и, продолжая улыбаться, протянула мне:

— Не желаете?

Больших усилий мне стоило не отшатнуться в этот момент от бокала – я не могла не вспомнить кровь загубленной ею мыши несколько часов назад.

— Прошу прощения, что помешала! – снова переведя взгляд на Ильицкого, сказала я с предельной вежливостью.

Кажется, выдала свое волнение я только тем, что излишне громко хлопнула дверью, выходя из столовой.

Но была я возмущена до глубины души: какое бесстыдство, какой позор! И еще мне было очень обидно и больно – вероятно из-за обманутого Максима Петровича. Подумать только, я шла сюда, чтобы помириться с этим гнусным человеком…