С Ксерксом, впрочем, да и с иранской историей в целом, не так все гладко. Если ближнее будущее Ирана вызывает прилив оптимизма, то дальнее прошлое, в общепринятой версии, – в лучшем случае сдержанный скепсис.
Всякий, кто осознает, что история поддается мифологизации везде, где кому-то это потребуется, несомненно, не упустит возможности побывать на так называемой «могиле Кира Великого» – недалеко от Персеполиса, в «тех самых», описанных еще у Геродота Пасаргадах. Это небольшое, но очень известное сооружение, которое можно увидеть во многих учебниках истории, занимает пару-тройку квадратных километров посреди поросшей ковылем степи, где иногда встречаются другие, менее выразительные столбушки. Как и ступенчатая пирамида Джосера, могила Кира послужила Щусеву источником вдохновения при проектировании мавзолея Ленина. Да что Щусев; к ней специально приезжал на поклон Александр Македонский, так что, оказавшись здесь, чувствуешь себя в льстящей тебе компании. Неясно, однако, кто именно решил (и тем более доказал), что это сооружение а) именно могила Кира и б) двухсполовинойтысячелетней давности? В Средние века считалось, что это могила матери царя Соломона (пророка Сулеймана), а некоторые историки-диссиденты предполагают, что это вообще не мавзолей, а зороастрийский храм огня. Затем конъюнктура изменилась – но нет никаких гарантий, что когда-нибудь она не поменяется еще раз; теоретически могила может стать чьей угодно, хоть папы римского, хоть Киры Найтли. Сами иранцы, кстати, предпочитают называть царя Кира «Куруш», поскольку «кир» на фарси – неприличное слово, возможно, родственное соответствующей длины русскому.
Склонность удлинять свою историю присуща не только иранцам, однако смелые датировки – некоторым образом, конек местных жителей. Автору приходилось видеть и крепость (Нарын-Кала), на входе в которую было написано «4000 b. c.», и кипарис – да, крупномер, явно не вчера посаженный, – которому пять тысяч лет. Не распилят ли самих историков пополам, как это было сделано с героем иранского эпоса Джамшидом, когда кто-нибудь захочет посчитать годовые кольца этого дерева?
По-прежнему существуют города, описанные у Геродота, – хотя бы и в измененном виде. Экбатана, столица Великой Мидии, называется Хамадан, Сузы – упоминавшиеся еще в шумерских клинописных табличках, те самые, которые грабили Навуходоносор и Ашурбанипал, – Шуш. Твердой валютой историков Персии, однако, служит Персеполис, «церемониальная столица Ахеменидов», масштабные руины в ста километрах на север от современного Шираза, чья ценность, по общему мнению, не вызывает сомнений.
Много кто видел Акрополь – но много ли найдется тех, кто видел колонны и парадные лестницы персепольской ападаны? Меж тем, чтобы понимать события, описанные у греческих историков – и конфликт двух культур, эллинов и «варваров» – неплохо бы представлять, что это за «варвары» – и такой ли уж варварской была их культура. Персеполис был построен Дарием в 512 году до н. э., через двести лет был сожжен в ходе пьяной оргии Александром Македонским, затем заново «раскопан» в конце XIX века – и затем, в 1970-х годах, широко разрекламирован последним шахом, который использовал памятник, как плацдарм для завоевания уважения западных лидеров и обоснования претензий на историческую укорененность своей власти. Что происходило с этим местом на протяжении 2,3 тысячи лет, не вполне понятно; почему его никак не использовали? Любопытно, что на картах XVI–XVII веков Персеполис есть, в XVIII веке он пропадает с радаров и появляется заново уже после «обнаружения» в конце XIX века. В Персеполис едут, потому что там «чувствуется былое величие» – да, колонны исправно подпирают небо, человекобыки вглядываются в вечность, двухголовые каменные кони-тянитолкаи послушно ждут, кто еще использует их на своем логотипе, а барельефы с персидскими воинами убеждают, что Дарий был подлинным «царем царей», как и сказано в одной из расшифрованных клинописных инскрипций. При ближайшем рассмотрении выясняется, что ничего слишком особенного увидеть не удастся. Да, здесь очень много хорошо сохранившихся барельефов с одним и тем же мотивом, повторяющимся как элемент орнамента: бородатые, в характерных шапочках и халатах персидские воины со степенными, похожими на морду льва Чандра в мультфильме про Чебурашку лицами. Однако египетские Карнак и Абу-Симбел, сирийские Пальмира и Апомея, ливанский Баальбек и иорданская Петра в качестве памятников гораздо, гораздо величественнее (поди вот только доберись сейчас до Пальмиры с Апомеей, да даже и до Баальбека). Тем не менее Персеполис, безусловно, очень любопытное место – хороший пример того, каким образом история подгоняется под заранее рассчитанные размеры.
Удлинение истории обычно идет рука об руку с ее коррекцией: туземные представления о происхождении памятников вытесняются западными, вписанными в глобальную модель хронологии. Сами иранцы называют Персеполис никаким не Персеполисом, а Тахт э Джамшид – трон Джамшида, легендарного персидского царя, описанного у Фирдоуси и правившего страной (опять не слава богу) 700 лет. Кто такой Джамшид, западные историки понимают плохо – и поэтому предпочитают просто игнорировать «легенды».
Вопрос о том, что здесь было после «сожжения» и почему все это так, в сущности, неплохо сохранялось в течение 2,3 тысячи лет, далеко не самый сложный. Есть другой: зачем было выстраивать «посреди нигде» колоссальный (просто обойти его по жаре – уже изрядная работа, с которой многие не справляются) комплекс зданий – дворцов, галерей, храмов, комплекс явно не приспособленный для жилья, однако выполнявший какое-то ритуальное назначение. Возможно, здесь проводилось нечто вроде военных парадов; возможно, какие-то жертвоприношения; возможно, это были ворота к соседним погребальным камерам в скалах – так называемым могилам. «Могилы» Дария, Ксеркса и Артаксеркса – гигантские барельефы в скальных нишах; они производят сильное впечатление, не меньшее, чем силуэты американских президентов на горе Рашмор; но особенно поражает, что ниши почему-то вырублены в форме крестов – случайно, пожимают плечами гиды. Ну-ну.
Так же трешь глаза и когда видишь кресты на куполах мечетей. Армянские христианские церкви в Исфахане снаружи выглядят именно как мечети – однако купола их увенчаны крестами. Это шокирующее зрелище; понимаешь, что ислам и христианство не находятся друг с другом в эстетическом противоречии. Возможно, армянские церкви Исфахана и есть редчайшая переходная стадия между православием и шиитской версией ислама; так найденные в Сахаре скелеты китов с передними конечностями наглядно доказывают, что когда-то киты передвигались по земле и лишь потом стали похожими на рыб.
Купола мечетей в Иране не полусферические, а скорее овальные, яйцеобразные, эллипсоидные – или даже близкие к русским луковичным; о совершенстве их геометрии написаны математические трактаты. Стрельчатые сасанидские аркады отчасти напоминают звонницы и крыльцовые конструкции в допетровских церквях. Именно поэтому многие кварталы в Исфахане и Ширазе, несмотря на очевидную исламскость/ориентальность, не кажутся русскому человеку чужеродными. Билибинские иллюстрации к «Золотому петушку» и «Сказке о царе Салтане» – вот что они напоминают; вот откуда взялись шемаханские царицы, цари салтаны и острова буяны: Иран похож на сказочную за-лукоморную Россию; это экзотика, но знакомая.
Однако в центре огнепоклонников-зороастрийцев городе Язд (местные жители утверждают, что городу семь тысяч лет и это самое древнее из постоянно населенных мест на планете) такое ощущение пропадает: город стал чем-то вроде Дубая своего времени, мегаполисом будущего, возведенным посреди безжизненной пустыни; здесь развился другой тип цивилизации – и другая, рассчитанная на сбережение воды и прохлады, архитектура. В городском силуэте доминируют глинобитные полусферы (цистерны с водой) и ноздреватые башенки-бадгиры, работающие как кондиционеры. Еще более причудливыми кажутся сохранившиеся на окраинах якшали – ступенчатые конусообразные пирамиды, похожие на ритуальные сооружения; на самом деле это холодильники, ледники.
Скрытый центр Язда – сюрреалистическая детская площадка, до которой можно добраться, заблудившись в лабиринте строений из сырой глины: она похожа на муху в янтаре – законсервировавшийся кусок «детского времени», что текло здесь 500–700 лет назад. Глинобитная, ни грамма пластика, детская горка с полуразрушенными каменными ступеньками, с арочными отверстиями, украшенная кафельной плиткой стоит посреди домов с бадгирами и ажурными заборчиками из обожженного кирпича. Такое ощущение, что в этом бассейне и сейчас могло бы плескаться «средневековое время», которое не утекло, но испарилось, высохло от жары.
Язд одержим темой воды. Под городом существует гигантская система «канатов» – подземных, вручную пробитых каналов, которые тянутся на десятки километров и позволяют подвести воду для орошения к самым отдаленным полям. В здешнем Музее воды наглядно показано, каких усилий стоило построить эту подземную Венецию в сердце пустыни.