В Иране много прекрасных мест и вещей, однако тому, кому нужна красота в химически чистом виде, следует отправиться в мечети и медресе – вглядываться в старинную плитку, которой украшены купола, арки и стены; такую не перепутаешь с современным кафелем: это благородный отделочный материал, античные глиняные булыжники с сантиметровым слоем глазуровки.
Конек иранцев – айваны: нишеобразные (то есть открытые с одной стороны) сводчатые помещения, выложенные изнутри цветными изразцами. Задние стены и потолки таких ниш не просто сводчатые, но еще и «скорлупчатые» – раздробленные на купольца поменьше россыпью ореховых скорлупок; представьте, что вы парашютист, спускающийся на нескольких куполах, и смотрите вы на свои парашюты снизу и как бы в разрезе – вот так выглядят иранские ниши. Стены с вегетативным орнаментом напоминают живые изгороди, в которых можно разглядеть амфоры с розовыми кустами, восьмерчатые переплетения, звезды. На эти узорчатые плиточные панно можно смотреть бесконечно, как на северное сияние, водопад, пожар или чужую работу; синий, зеленый, желтый, бирюзовый, грязно-розовый в сочетании дают фантастическую гармонию цвета; в чередовании оттенков, линий, окружностей видны завораживающие ритмические последовательности. Моне до бесконечности рисовал Руанский собор – но что было бы с ним, если бы он увидел мозаики на исфаханской мечети шейха Лотфоллы? Никакие западные арт-объекты с их пресловутым гуманизмом не дают представления о той феноменальной жизни, которая прорастает в этих исламских «безжизненных» узорах и орнаментах.
По Ирану – и по карте мира, и по тому, с какой частотой это слово мелькает в лентах новостей, и по разговорам с его жителями – видно, что он, нет, никогда не будет «маленькой европейской страной», способной одарить мир чем-либо вроде секрета глазурованной плитки, рецепта молочного шоколада или механизма часов с кукушкой, – масштаб, размах не тот. География задает и характер людей, которые тут рождаются, и характер событий, которые здесь разворачиваются, – судьбу то есть.
Иран, несомненно, дал цивилизации больше, чем Швейцария, однако в силу разных причин люди в Иране живут победнее и, что хуже, – не в полную силу. Складывается впечатление, что даже сейчас, при многократном увеличении населения и одержимости идеей развития (знаете, как называется в Иране госведомство, курирующее агропром? Министерство Сельскохозяйственного Джихада), иранцы не могут освоить инфраструктурные объекты, построенные ими же сотни лет назад. Главная исфаханская площадь Мейдан-Имам, узкий вытянутый прямоугольник, бывшее поле для игры в поло, окружена двухэтажными торговыми галереями. Странным образом второй ярус пустует напрочь; базар кишит людьми, но, по-видимому, толп этих все же недостаточно, чтобы заполнить верхние этажи. Рынок есть, но обмелевший. То же и со знаменитыми исфаханскими мостами – они никоим образом не заброшены, людям нравится гулять по ним, однако торговли внутри, считай, нет – и это странно, ведь они так же приспособлены для открытия лавок, как Риальто в Венеции и Понте-Веккьо во Флоренции. И даже последние чайные – знаменитые исфаханские чайные домики на набережной реки Зайенруд рядом с мостами – закрылись все напрочь.
Тем не менее старинные, конца XVI – начала XVII века, кирпичные исфаханские мосты, перегораживающие реку на манер плотины, с галереей-аркадой внутри, ведут прямиком в мир «Тысячи и одной ночи». Странный эффект: арочные пролеты пустуют, но по вечерам отверстия-ниши залиты желтоватым нерезким светом, и возникает иллюзия, будто в каждый пролет поставлена восточная финифтиевая сахарница, наполненная желтоватыми кристаллами. Эти мосты-фантомы (возможно, самые красивые в мире) странным образом громоздятся над пустой рекой; на открытках они непременно отражаются в воде, но в мае дно – растрескавшаяся земля – обнажается. Эта картина – очевидная метафора экономического положения Ирана под санкциями: русло есть, гранитные набережные есть, великолепные мосты есть, а воды – нет.
Тому, кто интересуется, как будут выстраиваться контуры мира, следует не просто побывать в Иране раз-другой, но ездить туда раз в месяц и смотреть во все глаза – потому что это страна-ключ и к региону, и к будущему всего мира; очевидно, что с Ираном, где торговцы не могут открывать расчетные счета в иностранных банках, а крупные ученые (разумеется, работающие на иранское правительство, а на кого же еще) публиковать статьи в западных научных журналах, вот-вот что-то произойдет. Иран сейчас – великая разменная карта; так нехорошо говорить, однако все заинтересованные стороны об этом знают; знают, похоже, и иранцы, даже самые простые; они (и их можно понять: страна с богатой торговой историей, в самом центре Великого шелкового пути) одержимы идеей «расширения экономических отношений» и заранее стучат по калькуляторам, пытаясь угадать, как вырастут доходы после снятия санкций. Вырастут или упадут – неизвестно, но великая карта вот-вот будет разменена.
В Иране запросто можно познакомиться с представителем какой-нибудь профессии, которая на Западе считалась бы экзотической: ткач, серебряных дел мастер, чеканщик, медник; даже многие торговцы на базаре одновременно сами занимаются ручным трудом и постукивают молоточками, водят кисточками, ставят клейма на покрывала – отвлекаясь, разумеется, на переговоры с потенциальными покупателями; политическая тематика приветствуется: сейчас Россия скорее поддерживает Иран – и в какой-то момент даже может предложить стране вступить в Таможенный союз; однако может и, наоборот, отказаться от поддержи, «сдать» Америке – за Сирию или, например, Украину.
С разговорами или без, на базаре то и дело оказываешься в лавках-«кавернах», забитых предметами, которые могли бы украсить любое помещение – от стокгольмского лофта до квартиры, оформленной в стиле «как у богатых азербайджанцев». Ни в Дамаске, ни в Стамбуле, ни в Алеппо, ни в Бейруте, ни в Сане, ни в Каире, ни даже в Марракеше нет ничего подобного: пожалуй, в Иране выставлено на продажу больше красивых вещиц, чем в любой другой стране Магриба и Среднего Востока. Кувшины, вазы, чаши, сахарницы, блюда, горшочки, котлы, чаны, кофейники, графины, котелки, конфетницы – здесь производится множество предметов, теоретически относящихся к кухонной утвари, но на деле совершенно не имеющих утилитарной ценности: все купольчатые, округлые, скорлупчатые, сводчатые, звездчатые – эмалированные, вычеканенные, инкрустированные, орнаментированные; некоторые вполне могли бы сойти за эталоны (или даже эйдосы) красоты; драгоценность их столь же очевидна, как у бруска золота. Особенно конфетницы! – как сказал бы Аркадий Ипполитов; о да, это та страна, которая в состоянии осчастливить любого архитектора и дизайнера по интерьерам; не случайно в романе Кристиана Крахта «1979», где описывается Иран времен исламской революции, у героев именно такие профессии.
Помимо конфетниц, сухофруктов, строительного камня, оливок в орехово-гранатовом соусе, нефти и газа, некоторые надежды возлагаются на экспорт ковров, который из-за санкций находится на прискорбно низком уровне (хотя, конечно, ковры теперь – не такая важная статья экспорта, как в XVIII веке, когда распространение английских ткацких машин в считаные годы буквально убило иранскую экономику). В принципе, иранские ковры сейчас можно купить даже в IKEA, но это не те ковры, с которыми Иран хотел бы ассоциироваться. Иран гордится «настоящими» – сложносочиненными, на каждый уходят два-три года работы, и каждый стоит как небольшой автомобиль, – произведениями искусства. Проблема с коврами, объяснят вам в любой ширазской ковровой лавке, та же, что с автомобилестроением и авиаперевозками: комплектующие. Красители надо покупать в Германии, шерсть – в Новой Зеландии, шелк – в Китае; на все это нужна валюта, а сегодняшний курс иранского риала не располагает к ее накоплению.
Возможно, вместе с волной неизбежной – при Интернете-то – вестернизации крепко стоящий сейчас режим аятолл рухнет. Возможно, Иран сохранит стабильность и останется антропологическим заповедником, населенным нацией любезных, не испорченных рыночной экономикой и либеральными ценностями людей, воспитанных на поэзии Хафиза и Саади, и спокойно, не теряя достоинства, войдет в клуб великих держав, став конкурентом России в сфере энергетики. Теоретически у Ирана есть потенциал сыграть любую роль; это чувствуется не только по осанке обычных людей, но и по тем правительствам, которые они себе выбирают. Факт: иранцы умеют находить себе начальство, которое способно обеспечивать попадание их страны и в топ новостей, и в учебники истории. Да, эксцентриады Ахмадинежада, президента Ирана с 2005 года по август 2013-го, который отрицал Израиль и призывал покончить с «мировым шайтаном», многим казались странными; однако в конце концов он всего лишь наследник Ксеркса, который заставил высечь Геллеспонт плетьми.