Алина остановилась только когда добежала до реки и путь ей преградил бетонный парапет. Она положила на него руки и посмотрела на стремительно удаляющиеся огни «ракеты», потом перевела рассеянный взгляд на большой песчаный остров вдали. Тьма стремительно густела, на небе проступали звезды. Внизу холодно шлепала о бетон вода, в темноте кажущаяся маслянистой.
Развернувшись, она пошла туда, где парапет под широким углом спускался к убегающей в воду лестнице, легко вспрыгнула на него, прошла десяток метров и остановилась, глядя на невидимый противоположный берег и слушая, как потревоженная река сердито ворочается в своем ложе. Ветер развевал ее пальто и волосы. На этом отрезке набережной не было фонарей, и редкие прохожие почти не обращали внимания на застывшую на парапете фигуру.
Алина закинула руки за голову и посмотрела на бледные звезды. Внезапно ей пришло в голову, что она не делала этого очень давно. А во сне звезд не было видно за тучами… а может быть, их и вообще там не было?
Здесь звезды существуют сами по себе? Или потому, что она на них смотрит? Может, весь этот мир существует лишь до тех пор, пока она его видит? Смерть — это глубочайший сон или наоборот — пробуждение?
Мы знаем, кто мы на самом деле. Это — всегда настоящее.
Да, именно так. Она прожила четыре дня в приснившемся мире с людьми, которым приснилось их прошлое и приснился их облик, но не приснились они сами. Можно придумать себе жизнь и придумать лицо, но нельзя придумать характер, нельзя придумать свои поступки и силу души, и это, наверное, замечательно. Ветер есть ветер, смотришь ли ты на него или стоишь с закрытыми глазами. Он бесплотен и безлик, но ты чувствуешь легкость или свирепость, тепло или холод… ветер есть ветер, и ты есть ты. И тот человек, приснившись, все же не приснился, и его пальцы на твоей руке — не сон, и он такой же, какой и во сне, и здесь он обязательно поступит так же, как и там. Ты можешь придумать себе способность танцевать, но не можешь придумать, способность протянуть руку помощи — ты либо способен на это, либо нет, и в этом ты так же прост и реален, как ветер, а ветер дует и наяву, и во сне…
Алина легко улыбнулась, слушая раздраженные гудки снующих вверх и вниз по течению судов и суденышек. Пусть так. Она пыталась понять там и здесь она сделает то же самое. Пусть даже одна. Ей никто не нужен. Вся эта неделя была глупо потеряна, но больше этого не произойдет. Жизнь не кончилась. Жизнь только началась.
Она повернулась и быстро пошла по парапету, чуть постукивая каблуками о бетон. Слева от нее, за живой изгородью из тутового дерева шумел вечерний город, справа, внизу, с умудренным равнодушием плескались воды древней реки, отражавшей призрачный свет ущербной луны, неторопливо плывущей по своему извечному кругу.
* * *
Тамила сбежала по ступенькам и направилась к мусорному баку привычной продуманной не-умышленно-эротической походкой, округло покачивая бедрами, обтянутыми темно-синими джинсами с бахромой, зеркальцами и цепочками. В руке она несла туго набитый пакет и задумчиво бормотала на ходу:
— Самый известный судебный процесс в мире… город… Черт, что ж это за процесс?! Может, Салемский?.. Суд над ведьмами… это известный процесс? Салем? Нет, не подходит… короткий… должно быть восемь букв… куда ты прешь, козел?! Не видишь — женщина идет!.. Восемь букв… самый известный судебный процесс… елки, да что ж это за город?..
— Нюрнберг! — внезапно сказал над ее ухом знакомый, чуть растянутый голос. Тамила ахнула и с удивительным проворством отпрыгнула в сторону, чуть не уронив пакет. Потом присмотрелась к темной фигуре и выругалась.
— Алька! Япона мать, нельзя же так подкрадываться! Думай же головой хоть иногда! А вдруг я бы… — не договорив, Тамила мощным размахом отправила пакет в мусорный бак, спугнув пару облезлых дворняг, с гавканьем порскнувших в разные стороны. — А точно Нюрнберг? Что там за процесс был?
— Суд над фашистами в сорок шестом, — Алина выступила из темноты в круг фонарного света. Тамила удовлетворенно кивнула. Теперь в кроссворде неразгаданными остались только четыре слова. Правда, те тоже были довольно заковыристыми, и это вызывало у нее раздражение. Ей еще ни разу не удавалось разгадать кроссворд полностью.
— А ты, кстати, чего тут делаешь? — Тамила внимательней пригляделась к коллеге и вздернула брови. — У-у-у, ты откуда такая кривая?! С процедур что ли?
— Как обстановка? — поинтересовалась Алина, направляясь в сторону «Чердачка», чьи широкие окна призывно сияли в ночи, а из распахнутой двери доносилась залихватская музыка, звон и громкие голоса. Тамила машинально пошла рядом с ней, но тут же развернулась и заступила Алине дорогу.
— Слушай, тебе сегодня лучше туда не ходить. Там Толик — с утра бухой. С Людкой погрызся, теперь водку глушит со своими корефанами. Орет на всех… Людка дура, ведь нормальная баба, чего с ним связалась?.. Я ей сколько раз говорила, а она нудит одно и то же: «Люблю, люблю… Он на самом деле очень хороший». Хороший, ага!..
— Ладно, я тихонечко, Женьке только скажу пару слов. Там такой бардак, судя по звукам. Он меня и не заметит, — Алина начала было обходить Тамилу, но та снова загородила ей дорогу.
— Алька, говорю же, тебе туда сегодня лучше не соваться. Мало того, что ты в последнее время… так ты сейчас и под градусом, на взводе…
И упорство Тамилы, и сам тон голоса показались Алине немного странными, даже слегка подозрительными, и она внимательно посмотрела на нее.
— Дело только в Толике?
Глаза Тамилы забегали, и она сказала.
— Ну да. Так что ты…
Алина молча отодвинула ее с дороги и взбежала по ступенькам. Тамила устремилась следом, безуспешно пытаясь поймать ее за ускользающую полу пальто.
Зал «Чердачка» был полон на две трети, компании сегодня подобрались на редкость шумные — смазанные сигаретным туманом силуэты звенели кружками и рюмками, с энтузиазмом размахивали руками, в разговоре переходили почти на крик, а от оглушительных взрывов хохота стекла жалобно звякали. За ближайшим к двери столиком ярко накрашенная женщина, увешанная золотыми украшениями турецкого происхождения и с полуразвалившейся пышной прической голубоватого цвета, рыдала пьяными слезами, а сидевший напротив щуплый мужичок пытался всучить ей рюмку, уговаривая:
— Выпей лучше, Римма!.. Путем все будет… а ты лучше выпей, Римма!
— У-у-у! — выла женщина в ответ, роняя сигаретный пепел себе на свитер. — Кобелина поганый… да я ж ему…
Толик сидел за их угловым столиком спиной к двери, вместе с ним сидело еще двое парней. Прихода Алины он не заметил, в этот момент что-то доказывая своим друзьям, громко стуча рюмкой по столу и мотая головой. Алина отвернулась и увидела Женьку, быстро идущую к стойке с четырьмя пустыми пивными кружками, подбежала к ней и потрясла за рукав. Женька вполоборота глянула на нее, улыбнулась углом рта и поставила кружки на стойку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});