— За мною всюду, как тень он гонится. Вот и теперь мне кажется, он с нами…».
Я постепенно сократил отставание до семи или восьми метров, но незнакомец, забежав за угол исчез. Не в том смысле, что растворился как призрак в воздухе, негодяй юркнул в какой-то ближайший подъезд, либо правой пятиэтажки, либо левой. Я на несколько секунд заколебался, но вдруг скрипнула подъездная дверь слева, и я молнией ломанулся туда. «Поймаю, отхерачу!» — решил я, залетев на плохо освещённую на лестничную площадку. Однако в подъезде было тихо, как в могиле, поэтому затаив дыхание, я замер на месте и прислушался. Вновь тихо скрипнула подъездная дверь, которую раскачивал неприятный холодный осенний ветер. Поэтому я рванул обратно на улицу!
— Б…ь! — Само собой вырвалось из моего рта, когда черная фигура убегающего ненормального типа мелькнула в метрах тридцати, уже около угла противоположного жилого дома.
О погоне теперь и речи быть не могло. «Ладно, встретимся ещё», — пробухтел я про себя и, развернувшись, неожиданно ногой пнул плоский круглый предмет. Неизвестным предметом оказался большой пластиковый значок на булавке, которого несколько секунд назад здесь точно не было. Я поднял пластиковый кругляш, подошёл к единственному горящему уличному фонарю и наконец, рассмотрел картинку, которая была вложена под прозрачную пластиковую крышечку. Неизвестный «художник» синим фломастером нарисовал круг, а внутри красными буквами сделал надпись: «Колесо сансары».
— Поиграть захотелось? — Спросил я в пустоту. — Хорошо, поиграем. — Сказал я и сунул значок в карман своих широких брюк, по форме напоминавших банан.
* * *
На следующий день в четверг на первом же уроке химии вновь вызвали к доске. Наша маленькая и толстенькая биологичка, по совместительству преподававшая химию, с чего-то решила взяться именно за меня. Вчера по биологии мучила, сегодня по химии измывалась. Хорошо, что память у меня замечательная, и до звонка на урок я успел пробежать глазами, заданные на «домашку» параграфы, поэтому на четвёрку хоть со скрипом, но ответил. Ведь вчера про уроки некогда было даже и подумать. Тут реальная жизнь такие загадки задаёт, что школьные учебники совсем не актуальны.
— Плохо выглядишь, — начеркала на отдельном листке Томка Полякова.
— Ночью не мог уснуть, кошмары мучили, — отписался я. — В чёрной комнате сидел «черный человек» и смотрел на меня. К чему бы это?
— Так тебе и надо, вот к чему, — закончила диалог в письменном виде вредная одноклассница, отобрав у меня свой листочек.
«Если бы задачка так просто решалась, то армянское радио этим бы не занималось, — задумался я, пропуская мимо ушей объяснение нового материала учительницей химии и биологии. — Итак, сначала мне сниться сон про «Колесо сансары», затем «чёрный человек» подбрасывает значок с надписью «Колесо сансары». Кто этот чёрный? Почему избегает прямого контакта? Может быть, меня специально сбивают с толка? Вдруг этот лектор Дроздов, рассказывающий о сансаре, совершенно не причём? Или наоборот, мне через подсознание дают понять, что за Дроздовым теперь нужен глаз, да глаз? Всё таки я там в 2020 году сплю, а здесь в 1987 пока живу».
После долгожданного звонка на перемену, в коридоре я быстро шепнул Рысцову, что учёба для меня на сегодня закончена:
— Если спросят — куда делся Молчанов? Ответишь, что у меня температура 38 и 3. Скажешь, что ушёл на дистанционную самоподготовку.
— Где справку возьмёшь? — Спросил друг, почесав бестолковку.
— Что-то с Широкова и компании никто справок не требует. — Я кивнул на наших хулиганов, которые сейчас пошли в туалет курить. — А они на половину уроков вообще забили.
— Сравнил тоже. В школе вся учительская молится на те дни, когда они восемь классов закончат.
— Тоже верно. — Улыбнулся я. — Скоро, в девять часов, откроется гастроном, метнусь туда за шоколадкой, затем в медпункт за справкой, а потом в 17-ую школу поеду. Время Рысец дорого.
Я хлопнул Андрюху по плечу, и поспешил на первый этаж, сначала нужно было посетить кабинет труда. Наш школьный трудовик Артём Иваныч, по прозвищу «Двапоставлю», человеком был замечательным, только сильно пьющим. Именно поэтому на его золотых руках не хватало двух пальцев, и когда он на нас криворуких балбесов орал, что два поставит, народ в кабинете падал со смеху. В восьмом классе душевные уроки труда были заменены на занятия профориентацией, которая проходила вообще в другом здании, но если кому-то надо было что-то подпилить, подточить или припаять, то к Артёму Иванычу мы всё ещё захаживали. Оплату за шабашки до 1986 года 55-летний трудовик брал исключительно в жидкой валюте и лишь после антиалкогольной горбачёвской реформы он перестроился на рубли.
— Чё хоть это за хреновина? — Спросил меня Артём Иваныч, разглядывая нунчаки, которые сделал собственными руками по моим чертежам.
— Это новая взбивалка для теста, — соврал я. — В журнале «Бурда Моден» мама рекламу увидела, вот я специально и заказал ей на День рождения. Чтобы лучше тесто взбивалось.
— А зачем эти палки цепью крепятся между собой? — Насел дотошный трудовик, который становился невыносимым занудой пока не принимал на грудь 100 грамм «антисептика».
— Потому что «Бурда Моден» — это немецкий журнал, а у немцев всё не как у людей. — Снова соврал я и, быстро засунув нунчаки в школьную сумку, протянул трудовику десятку, полученную от десятиклассника Генки Третьякова. — Держи, Иваныч, здесь ровно на одну бутылку успокоительной белой жидкости.
— До Горбача можно было два успокоительных купить и ещё бы на закусь осталось, — проворчал Артём Иваныч по прозвищу «Двапоставлю», пряча деньги в старый потёртый кошелёк.
* * *
В посёлок имени Орджоникидзе к старенькой двухэтажной деревянной школе №17 я добрался только к 12-ти часам дня. Пока школьную медсестру уговаривал, подсовывая ей шоколад, чтоб она мне справку сделала, пока занёс своё фото в редакцию «Шахтёрской кочегарки», чтобы мне выдали удостоверение внештатного корреспондента, пока в центре города дождался нужный автобус, в общем три часа как корова языком слизала. «Без мотоцикла работать решительно невозможно», — злился я неизвестно на кого, войдя в фойе первого этажа поселковой школы.
— Куда идешь?! — Преградила мне путь вахтёрша тётя Маша, невысокая сухонькая женщина лет шестидесяти.
— Тёть Маш, это я, Валера Молчанов, учился здесь до четвёртого класса.
— Тута много кто до четвёртого учился, я спрашиваю, куда идешь? — Вахтёрша для пущей убедительности взяла в руки швабру.
— Вот. —