С первого дня Тур старался изображать опытного работягу. Он хорошо запомнил, какими глазами смотрели на чужака в очередях перед биржами труда. Чтобы то же самое не повторилось здесь, Тур завел перемазанные краской и известкой штаны из толстого зеленого материала, пятнистую кепку, рукавицы и подержанный ящичек для завтрака. С трехдневной щетиной на щеках, сдвинув кепку на затылок, он вышел на работу. Увидев новичка, мастер остановился, смерил его взглядом — и оскалил зубы в улыбке. Тур понял, что разоблачен. Он окончательно убедился в этом, когда мастер долго прощупывал его вопросами, прежде чем послать вместе с двумя другими рабочими на склад.
Склад комбината занимал огромную площадь, и здесь лежала гора старого кирпича — его надо было разобрать и обколотить с него известку и цемент. Пригодные в дело кирпичи аккуратно складывали, а обломки грузили на железнодорожные платформы и увозили. Судя по лабиринту кирпичных башен и штабелей, здесь трудились не один год. Напарники Тура очень ловко скрывались за горами кирпича, чтобы перекурить или вздремнуть. Однажды мастер пришел проверить, как идут дела, и явно остался недоволен итогом. Злобно глядя на Тура, он замысловато выбранился, потом кивнул и бросил:
— Пошли, Мак, получишь работенку получше.
Тур вежливо возразил, что его зовут не Мак. Лицо мастера исказилось от ярости, и он проревел:
— Мне начхать на твое имя! Для меня ты Мак! Понял?
С этими словами он повернулся и пошел. Тур растерянно побрел следом.
«Лучшая работенка» заключалась в том, чтобы вместе с другими загружать здоровенную растворомешалку. Каждому рабочему высыпали в тачку мешок цемента, этот груз надо было вкатить по узким доскам на настил, опрокинуть над растворомешалкой, потом сбежать вниз с пустой тачкой по доскам с другой стороны настила. Темп высокий, зевать нельзя. Даже опытным каталям, знающим все приемы, доставалось нелегко. А для изнуренного Тура, который больше полугода ходил без работы, это было непосильным делом. Снова и снова он пятился и брал разгон, чтобы вкатить тачку наверх, а сзади его осыпали бранью, ведь он всех задерживал.
После шестого или восьмого раза Тур совсем обессилел. Сердце отчаянно колотилось, кровь прилила к глазам, он плохо видел. Следующая тачка сорвалась у него с досок, и весь цемент высыпался. Мастер бесновался. Ему надоел этот молокосос, который, наверное, за всю жизнь ни одного дня по-настоящему не трудился. Катали еще поднажали. С Тура катился пот в три ручья, а остальные только посмеивались.
Каждые четверть часа — перекур. Тур ложился на спину и дышал, дышал полной грудью, пока снова не раздавался крик мастера:
— Ну, пошли!
К концу смены он двигался словно в полузабытьи. Все расплывалось перед глазами, и окрики мастера перестали его трогать. Они доносились будто из другого мира. Наконец кончился рабочий день, и Тура, грязного, измученного, буквально вынес за ворота комбината поток рабочих. Кто-то помог ему забраться в автобус, но, как он ехал, не помнит. Дома он рухнул на диван, и Лив с трудом сняла с него рабочую одежду, так сильно у Тура опухли руки и ноги.
На следующее утро все тело было деревянным, каждая мышца болела. Этот день прошел не лучше предыдущего. Оглушенный усталостью, он считал секунды до очередного перекура, потом валился на спину и старался дышать ровно и глубоко, расслабляя каждый мускул, чтобы побольше извлечь из коротких минут, от которых зависела его жизнь.
На третий день с ним что-то случилось. Тачка слушалась гораздо лучше, он усвоил приемы, позволяющие сберечь силы. И вообще чувствовал себя намного сильнее и выносливее. Теперь работа каталя его не пугала. Тур сам больше всех удивлялся перелому и ощущал себя победителем. Он справится. Завтра будет катать наравне со всеми.
Но завтра ему не пришлось возить цемент. Мастер, ухмыляясь, объявил, что переводит «Мака» на менее утомительную работу. Приказано выделить двоих человек на очистку цистерны. Одним из двоих будет Тур.
Товарищи рассказали ему, что эти огромные цистерны чистят раз в пять лет и работа адская.
Узкий трап вел вверх к люку и такой же трап — от люка на дно. Туру и его напарнику выдали по скребку с длинной ручкой и высокие, до паха резиновые сапоги. Уже когда они спускались по внутреннему трапу, им напомнили: ни в коем случае нельзя падать. На дне цистерны — серная кислота. Упадешь — разъест и одежду, и кожу, и мясо.
Прежде чем сойти с трапа, Тур проверил ногой опору. Дно цистерны покрывал толстый слой слизи, скользкой как мыло. И вот двое «избранных» осторожно идут вперед, а мастер сверху командует. Голос мастера громом отдавался в цистерне, и они разбирали только отдельные слова, но поняли, что кислоту надо гнать к сливному отверстию в одной из стенок. Ужасная работа. Широко расставляя ноги, они неуклюже, как в замедленном фильме, ступали по жиже и осторожно, чтобы не брызгать, гнали ее перед собой скребками. Нажмешь посильнее — едешь назад, а чуть не рассчитаешь — и шлепнешься в эту дьявольскую мешанину.
Тур уже понял, что мастер его почему-то невзлюбил, оттого и ставит на самую неприятную работу. Каталем и то лучше… Когда цистерна была очищена, у Тура было такое чувство, будто он чудом спасся из котла людоедов.
Его и дальше продолжали переводить с одного участка на другой. То он возил цемент, то рыл канавы, то грузил вагоны. Всякий раз мастер ставил Тура на самое тяжелое дело. Но новичок уже освоился. Физическая работа его только радовала, лишь бы быть на свежем воздухе, и ему нравилось наперекор мастеру решать задачи, которые были по плечу только самым сильным в бригаде разнорабочих.
Конечно, Тур предпочел бы что-нибудь более интересное, но, когда он, грязный, вспотевший, садился на кирпичах и доставал свой завтрак, радость, которую он испытывал, равнялась самым счастливым минутам в его жизни.
А затем в Скалистые горы пришла зима, да какая! На крыльях из студеной мглы она парила над горами, пропуская лишь северный ветер, чье леденящее дыхание превращало двадцатиградусный мороз в жестокую пытку для того, кто работал на воле.
Из облаков ядовитого желтого пара, будто скелет доисторического чудовища, торчал железный каркас нового цеха. И когда пришла пора настилать кровлю, Тура перевели туда, на самый трудный участок. Трое настилали толь, четвертый варил асфальт в котле над костром. На долю Тура выпало крепить толь под стрехой и поднимать в ведре расплавленный асфальт. Цех был равен высотой пятиэтажному зданию, и, когда Тур лег на живот и посмотрел вниз, случилось то самое, чего он больше всего опасался. На него напал безумный страх. Тошнота, слабость во всем теле; казалось, невидимый магнит вот-вот сорвет его с крыши. Он понимал: страх высоты надо преодолеть. Отчасти ему это удалось. И все-таки Тур предпочитал орудовать шваброй, промазывать асфальтом швы между листами толя. Это ему поручалось, когда бригадир, вконец окоченев, спускался отогреваться у костра.