Читать интересную книгу Перед лицом Родины - (Бирюк) Петров

- Вот калмыка Адучинова надобно бы прощупать, - сказал нерешительно Коновалов.

- Да, - кивнул агроном Сытин. - Его можно... Он человек богатый.

- Вот еще бы надо потрясти Свиридова, - звонко выкрикнула Тоня-избач. - Он страшенный богач...

- Записывай, председатель, - буркнул уполномоченный Сидоровне. - Да того старика-то не забудь записать. Как его? Ермаков, что ли...

- Не, товарищ уполномоченный, - решительно замотал головой Сазон. Того старика вы не могите записывать...

- Это почему же?..

- Он не кулак. А притом у него сын - красный генерал... Я с ним всю гражданскую войну супротив белых воевал. У Буденного были... Да и дочь у него геройская. Тоже воевала супротив белых. Орденом награждена... Ну как же можно на такого "кратку" накладывать?..

- Это ты, милый, поешь не с того конца, - сурово возразил Концов. Дети за отца не отвечают, а отец за детей. Ты вот был на гражданской войне, знаешь, как брат против брата шел, а отец против сына. Убивали друг друга насмерть... Так и тут. Разве сын - красный генерал - поощряет своего отца, что он стал кулаком? Небось давно уж отрекся от него...

- Не кулак он, Ермаков, говорю я вам, - упрямо твердил Сазон. - Наш он человек. Правда, стремление он к богатству имел. Что правда то правда, но а "кратку" на него все же накладывать нельзя...

- Слышишь, мил человек, - пристально глядя на Меркулова, многозначительно проговорил уполномоченный, - гляжу я на тебя и думаю, что ты тут с кулаками съякшался, в защиту их встаешь... А почему это? Да потому, что ты правый уклон от линии партии проводишь.

Сазон струсил.

- Да ты что, товарищ Концов, какой же я правый уклонист, ежели за генеральную линию партии я готов голову сложить? Ни в жизнь ни к какому уклону не притулялся. Спросите вот хоть у товарища Незовибатько... Ведь он у нас не какой-нибудь огурец соленый, а все же секретарь партии в станице...

Незовибатько сурово стрельнул глазами в Сазона, недовольно проговорил:

- Ты, Сазон Миронович... гм... того... поосторожнее в выражениях-то. Ежели что желаешь сказать, то допрежде подумай. Что это за огурец соленый?..

- Извиняюсь, ежели что не так сказанул, - проговорил Меркулов. - Я человек простой, по-простому и говорю. Ведь ежели тебе хотят приклеить ярлык правого уклониста, то тут уж и не то можно вымолвить.

- Я вам, товарищ уполномоченный крайкома партии, вот что скажу, хмуро произнес Незовибатько. - Я работаю секретарем станичной партоорганизации уже сколько годов и знаю в станице своих коммунистов как облупленных... Бачу чем они живут и чем дышат... Приклеить ярлык правого уклониста на каждого не трудно. Мы же тоже можем на вас сказать, что вы, мол, левый уклонист...

- Позволь... Позволь... - ошеломленно посмотрел на секретаря партоорганизации Концов. - Это к чему ты клонишь-то?..

- Я это к примеру сказал... Так вот давайте уклонами не бросаться. Мне тут виднее - кто уклонист, а кто нет...

- Ну, это, конечно, ты прав, - смягчившись, согласился Концов. - Тебе виднее, я не возражаю. Ну, вот если он не поддерживает правый уклон, кивнул уполномоченный на Меркулова, - то пусть докажет. Пошлем его завтра с Каверновым к этому, как его, Ермакову. Пусть заставит старика по-доброму вывезти хлеб...

Незовибатько вопросительно посмотрел на Сазона. А тот, вздохнув, опустил глаза.

XX

С утра у Василия Петровича было плохое настроение. На душе нарастала какая-то тревога. С чего она началась, старик даже понять не мог.

Позавтракав, семья занялась своими делами. Захар запряг арбу, поехал на гумно за мякиной. Лукерья понесла шерсть постовалу на валенки. Леня побежал в школу. А старший внук Ваня, сославшись на головную боль, уселся за стол перелистывать книгу.

- Ванятка, - сказал старик, - зараз я буду чинить хомут, а ты чего-нибудь почитай нам с бабкой.

- Ладно, дедуня, - согласился мальчик. - Я почитаю вам "Детство" Максима Горького. Инте-ересно!

Водрузив на нос очки, Василий Петрович нарезал из кожи-кислины тонкие ленты, вооружился шилом и начал чинить хомут.

Анна Андреевна, пристроившись у теплой лежанки, вязала чулок. При движении ее рук клубок пряжи, лежавший у ног старухи, перекатывался по полу. Пестрый пушистый котенок, забавный и игривый, насторожился под табуреткой, пружинисто выгнув спинку, готовился напасть на двигавшийся клубок.

- "...Вдруг мать тяжело взметнулась с пола, - читал мальчик, - тотчас снова осела, опрокинулась на спину, ...ее слепое белое лицо посинело, и, оскалив зубы, как отец, она сказала страшным голосом:

"Дверь затворите... Алексея - вон!.."

- Ой, господи, помилуй нас! - перекрестилась Анна Андреевна. - Это, стало быть, у нее роды наступили...

- Не мешай, бабка, - сказал Василий Петрович, - читай, Ванюша.

- "...Оттолкнув меня, - продолжал мальчик, - бабушка бросилась к двери, запричитала:

"Родимые, не бойтесь, не троньте, уйдите, Христа ради! Это не холера, роды пришли..."

- Ну, я же сказала, что роды, - обрадовалась Анна Андреевна. - Так оно и есть...

- Да не мешай же, мать! - снова остановил ее Василий Петрович. Читай, Ванюшка!..

Мальчик не успел еще приняться за чтение, как у ног старухи завязалась ожесточенная возня. Это котенок, наконец, изловчившись, воинственно набросился на заинтриговавший его клубок пряжи и забарахтался с ним по полу.

Все засмеялись.

- Ну и вояка, - сказал Василий Петрович. - Победил все-таки своего врага.

На дворе залаяла собака. Старуха встрепенулась:

- Старик, ты смотрел корову-то? Может, она отелилась? Не на нее ли собака-то брешет.

- А чего ей на нее брехать? - буркнул Василий Петрович. - Ванятка, оденься да пойди глянь, что там во дворе.

Накинув тулупчик, мальчик вышел в чулан. Но тотчас же он вернулся в сопровождении нескольких человек.

Сердце у Василия Петровича екнуло: "Вот оно к чему на душе-то было неспокойно", - подумал он. Однако виду он не подал. Поднявшись, радушно пригласил:

- Проходите, граждане! Проходите!..

Старик успел разглядеть в числе пришедших председателя колхоза Сазона Меркулова и беднячку-активистку тетю Грушу Щеглову. С ними были еще двое незнакомых парней, одетых по-городскому.

- Здорово живете! - как-то кисло поздоровался Сазон.

- Слава богу! - невесело ответил Василий Петрович, чувствуя, как сильно стучит его сердце. - Проходите!..

Все прошли от порога и чинно расселись в переднем углу за столом, словно званые гости.

Белокурый парень, не снимая шапки, наморщив лоб, стараясь скроить на своем прыщеватом лице важность большого человека, раскрыл на столе папку.

- Как фамилия? - сурово спросил он, не взглядывая на хозяина.

- Погоди, - остановил парня Сазон. - Погоди, я сам поговорю с хозяином. Василий Петрович, - ласково заговорил он со стариком, - ты меня знаешь с малых лет. И я тебя знаю добре. Хороший ты человек, Василий Петрович. Правильный. С твоим сыном Прохором мы были друзьяками...

- К чему это ты все, Сазон Миронович, гутаришь?

- А вот к чему, Василий Петрович, - продолжал Сазон. - Ежели я не хотел бы тебе добра, так, может, и не пришел бы к тебе. Хочу помочь тебе выпутаться из беды...

- А кто меня в нее впутал? - спросил старик.

- Ну, товарищ Меркулов, не заговаривай ему зубы, - хмуро проворчал прыщавый парень. - Они у него ведь не болят.

- Замолчь! - взвизгнул озлобленно Сазон. - Молод еще ты, Кавернов, меня учить. Вот поговорю с человеком, а тогда могешь совершать свое дело...

Парень побледнел, но сдержался, промолчал.

- Василий Петрович, - убеждал Сазон. - Пойми, тебе надо еще отвезти только сто двадцать пудов хлеба. Пойми, сто двадцать! Двести ты отвез, отвези и остальные, и все будет хорошо...

- Что ты меня, как девушку красную, уговариваешь?

- Хочу просто упредить тебя, Василий Петрович, а то беду могешь нажить...

- Какую такую беду ты мне накликаешь? - сразу же осатанел от обиды и гнева старик. - Твою мать... - Старик вовремя опомнился. Глянув на побледневшего внука, запнулся. - Знаешь что, Сазон Мироныч, не гневи ты меня. А то, ей-богу, могу тебе в морду дать. Уходи отсель подобру...

- Уйду, Василий Петрович, - как-то смиренно поднялся Сазон. - Не будь на меня в обиде. А там, гляди, твое дело. Моему друзьяку, Прохору Васильевичу, скажи, что я тебя упреждал, а ты меня не послухал.

- Плевать на тебя хотел Прохор, - кипел в гневе старик.

- Ну, прощевай! Не обижайся!

- Товарищ Меркулов, - сказал Кавернов. - Чего же вы уходите? Вы ведь понятой.

- Нет. Некогда мне, - отмахнулся Сазон. - Вон понятая у вас Щеглова.

Хмурым взглядом проводив Сазона, Кавернов строго взглянул на Василий Петровича.

- Значит, хозяин, сдавать хлеб по налогу ты не хочешь?

- Рад бы, - пожал плечами старик, - нечем уплачивать налог. Нету хлеба.

- Это точно, что нет?

- Я, конешное дело, не могу сказать, чтоб совсем его не было. На прокорм до нови есть. Лежит в амбаре.

Разговор этот был тяжелый, не предвещавший ничего хорошего. Анна Андреевна, перебирая иглы, встревоженно поглядывала на городского парня, терзавшего вопросами ее старика. Глаза ее были полны слез.