Пришли они с кромки, где волками жили теперь. Была у них там стая своя, да и вожак свой, только матери моей средь них не оказалось.
– Она с отцом твоим один путь избрала, по нему идет, – объяснял-плакал мне на ухо Ратмир, дружок мой давешний, с родителями вместе в избе сгоревший. – И тебе к нам хода нет, покуда смерть тебя не возьмет. Тогда лишь тело свое человечье навсегда сбросить сможешь…
Нравился мне Ратмир. Был он красив и умен – не чета мужу моему, заморышу. Сила вольная в каждом движении его пела. Иначе и быть не могло – Ратмир вожаком был, всю стаю водил за собой. Кабы была на то моя воля, век бы я с ним не разлучалась, но утро пришло, не спрашивая, и пропал Ратмир. А с ним вместе и родичи мои.
Очнулась я на полене, где слезы лила, огляделась да пошла домой, и веря в сон чудный, и не веря…
Повед в тот день не трогал меня, словно чуял – опасной я стала, злой, а Вышата в тихое местечко отозвал и пространный разговор повел. Что нельзя, мол, мне распускаться да половинке своей волчьей потакать.
Братом он мне был – чуял, случилось что-то, а что, не знал – беспокоился. Зря беспокоился – на другую ночь я, Поведа ублажив, скоренько в Горелое побежала. Хотелось сон свой проверить, а того пуще – на воле погулять, силу звериную в теле почуять. Волком обернулась даже легче, чем в прошлый раз, – едва Ратмира увидела да и перекинулась тут же. В ту ночь впервой и на охоту лосиную с ним сходила, вкус крови живой поняла. Сладкий вкус, ни с чем не сравнимый…
Утром долго от малейшего пятнышка кровяного в Карабоже отмывалась. Боялась, заметят люди, убьют. Хотела я умереть, к своим прибиться, да и не хотела тоже. Рвалась душа, знала, коли умру – стану волком, уйду со стаей всей на кромку неведомую, а тело человечье крепко ее держало, боли и смерти страшилось… Вышата сразу все понял, хоть и не приметил на мне крови чужой.
– Все! – сказал. – Буду запирать тебя!
Не стал бы он Старостой терпилинским, коли от слова своего отказывался бы. Хитро сделал – чтоб пересудов лишних не порождать, отозвал потихоньку мужа моего да сочинил ему историю о полюбовнике неведомом, с коим прошлой ночью меня заметил.
Повед – дурак, его любой провести может. Поверил он Вышате, принялся следить за мной. Но что его глаза слепые человеческие против моего чутья волчьего? Я не видела Ратмира, да каждой ночью голос его слышала. Пел он мне песни, людям не понятные, звал горестно. От отчаяния места я не могла себе сыскать и однажды, во сне, завыла по-волчьи, ответила зову далекому. Повед вскочил, будто кипятком ошпаренный, вылупил на меня глаза осоловевшие:
– Ты… Ты…
Хотела уж было признаться ему во всем и уйти из Терпилиц навек, но услышала далекий Ратмиров голос.
– Не надо… – просил он меня. – Не надо… Убьют тебя. Так убьют, что не сможешь к нам попасть… Терпи, как я терплю…
Ратмир для меня жизнью был – как смела его ослушаться? Поведу руку на грудь положила, вгляделась глазами бесстыжими в его лицо исполошное:
– Боюсь я волков до смерти, сам знаешь – они меня малолеткой к себе утянули. Бывает, пугаюсь так, что и во сне вижу их. Вот и кричу по-ихнему – отгоняю, как умею, сны жуткие!
– Правильно, – сказал Ратмир, а Повед успокоился, потянулся ко мне губами пухлыми:
– И впрямь, что-то много их развелось нынче! Да со мной не бойся ничего…
Он, глупец, и впрямь думал, что меня защитить сумеет, – обнимал бережно слабыми руками, тискал, глаза закрывая и в истоме нежной постанывая. Смешон да хил был, как никогда, но я стерпела.
Не зря стерпела – с той ночи перестал он за мной следить. Да и я обманывать научилась. Сам Вышата порой в ложь мою верил. А ложь проста была – принялась я с прочими бабами по ягоды ходить, за прялкой сидеть, о мужиках разговоры вести нудные да глупые. Вид делала, будто смирилась со своей участью, и никто не знал, как ночами дивными, под храп Поведов, слышу я голос милый, зовущий и отвечаю на него, рта не раскрывая…
А потом случилось странное – пропал Ратмир. На клики мои не отзывался, не пел ночами, не плакал, обо мне тоскуя. Я мужа умастила, собралась за ягодами как бы, а сама тайной тропой побежала в Горелое. Металась там средь головешек пустых, умоляла вернуть мне любимого, но молчало печище, словно все, что случилось со мной, сон, не более… А коли так, не хотела я жить да мучаться. Переборола в себе страх телесный, вдохнула поглубже и, с мыслью о Ратмире, в Русалочье пошла.
Мыслила – утону-умру, на кромку попаду, а там уж сыщу его, коли есть он, не примерещился…
Не вышло мне умереть – вытолкнула вода озерная на берег, засмеялась голосами девичьими:
– Погоди, сестрица! Увел Ратмир стаю за кровью людской.
– Как людской?! – охнула. – Мать сказывала – не делают наши оборотни людям зла!
Заблестела вода искрами, заколыхалась, руки серебристые к небу вздымая:
– Верно… Да за весь год надобно нам, водяным, для жизни своей одно тело человечье, а им, оборотням – кровь человека одного. Коли оборотень той крови раз в год вкусит – жить будет, а коли нет – за кромку уйдет. Напьются они и вернуться! Тебе их ждать след, а не к нам идти. Лесная ты – не водяная!
Успокоила меня вода, утешила. Вернулась в печище, с горем смирившись. Даже Вышата заметил, как дружелюбна и тиха стала…
Ратмир и впрямь вернулся. Позвал меня, едва ночь занялась. Я, голос его заслышав, от мужа злосчастного вывернулась, побежала к Горелому, по дороге волком перекинулась.
Ратмир меня на берегу Карабожи ждал. Его углядев, взвыла я истошно, лап под собой не чуя, кинулась к нему, прижалась всем телом… Изменился мой Ратмир – глаза у него светом ярким не сияли уже, шерсть густая в крови запеклась, лапа раненая по земле волочилась.
Он морду мне на плечо положил, вздохнул устало:
– Уйду я скоро. Навсегда уйду…
И, вопросов моих не дожидаясь, продолжил:
– Пятеро нас осталось. Попали мы в западню… Я в нее привел! Я!
Да завыл тоскливо так, что сама я невольно морду к луне задрала и застонала, боль с ним деля… А когда унялась она, рассказал Ратмир о коварной ловушке, людьми подстроенной, и о гибели тех, кого столько лет за собой водил. А еще поведал, что коли не доведется ему крови человечьей в три последних дня вкусить, то и он меня покинет…
Шла я от него поутру – шаталась от горя и отчаяния. А в печище новость узнала: явились к нам гости нежданные – люди болотные. Повед так им рад был, что даже не расспрашивал меня, где была да что делала.
Чтоб тоску унять, пошла и я в горницу Вышатину – глянуть на незнакомцев. Узрела и вмиг почуяла – их кровь Ратмира моего спасет! Чья еще кровь зверя веселит пуще, чем охотницкая? А средь пришлых были могучие охотники. Я их сразу приметила, одного не ведала – как в Горелое их заманить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});