с недоумением. - Завтра?
Кажется, она была на класс старше. Симпатичная, раскованная, с короткой челкой (вы помните эти чудовищные прически девяностых?). Какой пацан не мечтает о свидании с девушкой постарше? Которая так цинично и клево приглашает тебя (сама!) на лекции по спиду?
И тут я неожиданно, позорно растерялся.
Такого вопроса я не ожидал. Впрочем, как и такого эффекта. Мне стало страшно.
В голову не лезло ничего, кроме "Ужель я стал вам противен?" Спасибо, блин, Григорий Александрович. Вы очень помогаете.
- Боюсь, - сказал я, откашлялся. - Последствия будут не такие...
- Что? - спросила девушка. В ее глазах появился холодок.
- Ну, я имею в виду, что... - я замолчал. Я просто не знал, что имею в виду. Балбес. Хотелось сказать что-то остроумное, смешное, поймать волну снова -- но волна ушла.
- Что наши с тобой дети...
"Какие дети?! Что я несу?!" Я хотел провалиться сквозь землю. Скажи: "Давай встретимся завтра, ага. Как тебя зовут?" -- и все. Дурак! Дурак! Балбес! Но я не мог.
- Это же лекция по спиду...
У актеров и режиссеров есть поверье -- второй спектакль всегда провальный. Они правы. Это был чудовищный второй спектакль.
Меня освистали.
Девушка пожала плечами, повернулась и ушла.
...Я брел домой в темноте, едва волоча ноги. Как Ганнибал, потерявший слонов, изгнанный всеми и преследуемый. Как князь Потемкин, срывающий повязку перед всесильной и любимой императрицей. "Ужель я стал вам противен?". Я представлял этот момент как никогда живо, и одинокая слеза стекала по моему мертвому желтому глазу...
Конец
39. Что позволено Юпитеру
Старая фотография. Примерно 1978-1979 год. Кунгур, старый дедов дом, там еще в торце булочная. Когда дед с бабушкой уже переехали в трехкомнатную квартиру на берегу, я все равно ходил сюда за хлебом. И обязательно съедал половину корочки, пока шел обратно. До сих пор помню горячий хлебный запах в этой булочной. Дед Гоша на фото рядом со своим Иж Юпитер-3. Двухцилиндровый зверь с коляской. Ездил дед очень быстро — гонял, практически, — очень раскованно, при этом филигранно. И бездорожья не боялся. Видимо, привык на танке. При этом дед умудрился два раза минимум выронить бабушку из коляски (как-нибудь расскажу). Мотоцикл был капризный. Например, если глох при сильно разогретом двигателе, то завести его было почти невозможно. Надо было ждать, пока движок остынет. И только потом пробовать. Иногда мы с дедом (я уже был постарше, конечно) слезали, вместе вручную разгоняли мотоцикл, и когда набирали скорость, дед на ходу отгибал пусковой рычаг, подпрыгивал и с размаху опускался на него всем весом. Дррр-ды-ды-ды. Дед добавлял газа. Мотоцикл взревывал, затем переходил на мерное тарахтение. Т-т-т-т. Завелся! Дед на ходу садился в седло, как джигит. Затем тормозил мотоцикл, играя рукояткой газа, чтобы двигатель не заглох, и дожидался меня. Я запрыгивал в люльку, закрывался специальным брезентовым клапаном. Поехали! И мы мчались, как молния. ...А вообще дед всю жизнь мечтал о тяжелом мотоцикле "Урал" — проходимом, мощном и скоростном, но тогда его было почти невозможно купить.
40. Сватовство танкиста
Рано или поздно, но все хорошее заканчивается. Закончилась и служба деда Гоши в Австрии. Бравый сержант сдал танк, собрал вещички -- и ауфвидерзеен, майне гелибтен фройнде -- поехал домой, на Урал. В армии хорошо, а дома лучше. 15 ноября 1953 год бравый танкист прибыл в деревню Полетаево, Кунгурский район, Молотовская область. В данном случае я располагаю точной датой, поскольку память бабушки Гали -- алмаз, разрезающий стеклянную гладь времени. На следующий день, 16 ноября, по удивительному совпадению, с балтийского флота вернулся брат бабушки Гали -- Борис. И вот два дембеля нашли друг друга. До этого они друг друга знали, конечно, одна деревня, но существовали словно в параллельных вселенных -- возраст разный. Борька на несколько лет младше деда Гоши, а это как через океан перекрикиваться. А тут -- дембель дембелю друг, товарищ и практически ровесник. Давай пировать и праздновать, и по деревне рассекать параллельными курсами. Пешим по-танкистки и сухопутным по-морскому. А бабка к тому времени отучилась в педучилище и работала нянечкой в детском доме в деревне Парашино (туда привозили и ленинградских детей-блокадников, и из под Кишинева). Дети войны. Детский дом считался лечебным, туда детей со всех детских домов района собирали. Две подружки их было -- она Галька и Алька. Баба Галя маленькая и беленькая, а Алька -- статная и темноволосая. Утром бегут к ней -- Галька, к тебе там пришли! Красавец моряк. Там уже все отделение в окнах висит, его высматривая. Носы сплющили. От вздохов женско-девочкинской половины крышу детдома метра на два в высоту поднимает. От зависти мальчишек лампы потрескивают. А это брат Борис, с флота вернулся. Баба Галя увидела его и давай реветь. - Ну чего размокрилась, - говорит Борис. А сам смеется. А через две недели, 30 ноября, было бабкино день рождение. 19 лет. И Борис позвал к ним в гости деда Гошу. И тут параллельные вселенные сошлись еще раз... Дед протер танковую оптику, слегка запотевшую от женского внимания, и увидел, та мелкая пигалица, что забегала к ним иногда в дом и на которую он с высоты шести лет разницы даже внимания не обращал, превратилась в сероглазую серьезную красотку с длинными косами. Косы деда сразили окончательно. "Белые, толстущие", рассказывал мне потом дед. Это было как наваждение. И началось: ой, да с именинницей потанцую, ой, да с именинницей посижу... Так и начали встречаться. Дружили. В клуб ходили под ручку. "Вот кто-то с горочки спустился, наверно, милый мой идет..." - эту песню бабушка всегда пела с особым чувством. "На нем защитна гимнастерка, она с ума меня сведет...". В этой гимнастерке дед много лет после армии щеголял. Дед начал работать на РМЗ (ремонтно-механический завод) в городе, ходил пешком за несколько километров. В 1954 году, опять же в ноябре, они поженились. В следующем году родился у них Славка, мой отец. Служба вместе с поляками не прошла даром -- дед назвал моего отца редким и странным для уральских краев именем Станислав. Станислав Георгиевич Овчинников -- звучит! Ну