— Не волнуйтесь, я вынослив как жеребец. — Вино уже слегка ударило ему в голову.
— Я имела в виду умственные усилия, лорд Хэдли, — холодно произнесла Кьяра.
— Я думал, что заслужил похвалу. Мне пришла идея попросить Хаддана и Вудбриджа уделить вам внимание, — похвастался он. — Благодаря женитьбе тот и другой сейчас респектабельные члены общества. Одному Богу известно, почему вдруг им вздумалось пожертвовать своей свободой, но это сослужило нам службу. Как вы, наверное, заметили, после них несколько джентльменов осмелились пригласить вас потанцевать.
— Да, это было весьма любезно с их стороны — не побояться всеобщего осуждения ради незнакомого человека.
Он пожал плечами.
— Они мои друзья. Я знал, что смогу положиться на них.
— Вам повезло, что у вас есть такая крепкая поддержка. Признаться, до сегодняшнего дня я сильно сомневалась, что кто-нибудь из титулованных джентльменов достоин восхищения.
— Да? — Он слегка выпрямился.
— И даже представить себе не могла, что мне понравится общаться с ними. — Кьяра глотнула шампанскою. — Они интеллигентны, четко формулируют свои мысли, не говоря уже о том, что они обаятельны. Передайте, пожалуйста, им мою благодарность за то, что они пришли мне на помощь.
Выходит, это из-за Хаддана с Вудбриджем она такая добрая.
Раздосадованный, Лукас хохотнул.
— Поверьте мне, они отнюдь не ангелы. Вместе мы устраивали такое…
— Ваши друзья дали понять, что они переросли опрометчивость, свойственную юности, — ответила Кьяра.
У Лукаса заиграли желваки. Это была правда. Его собственная жизнь протекала беспорядочно, отягчаемая разного рода осложнениями в виде карточных игр, борделей и чужих будуаров. Когда Хаддан и Вудбридж перестали появляться в привычных местах встреч, тройственный союз распался. Но только сейчас он понял, как ему не хватало их общества.
— Вот что брак делает с мужчинами. Высасывает из них всю радость жизни.
— Мне показалось, что они счастливы с женами, — негромко возразила Кьяра. — Впрочем, подобные союзы так же редки, как зубы у кур. В принципе вы абсолютно правы. Брак хуже смерти.
— Трудно выразиться точнее. Страшно подумать. Быть прикованным к единственной постели. Подохнуть можно от скуки.
— Вы безнадежны, — вздохнула Кьяра. — Неужели не о чем больше думать, кроме как об удовлетворении своей похоти?
— Конечно. Я ведь распутный, распущенный сибарит, и горжусь этим.
Она какое-то время разглядывала его, а потом спросила:
— Почему?
— Разве у всего есть своя причина, леди Шеффилд?
— Мне всегда так казалось.
— Вероятно, вы слишком много думаете. А вы научитесь просто чувствовать. — Резким движением он убрал завиток волос с ее щеки. — Вы когда-нибудь распускали волосы, чтобы насладиться тем, как они стекают по шее и падают на плечи?
Кьяра онемела.
Он сверкнул насмешливой улыбкой.
— Что касается меня, то я люблю, когда дорогой бренди огнем жжет мне язык. Когда звучный аромат какой-нибудь экзотической парфюмерии ласкает мне ноздри. А еще я люблю чувственные прикосновения к моей коже тончайшей ткани, или легкого, как шепот, дыхания, или бархатистой женской плоти.
Кьяра густо покраснела.
— Я думаю, нам пора домой, сэр.
Внутренний голос посоветовал ему остановиться, но Лукас пренебрег им. Он знал, к чему ведет.
— Вы увидите, какое удовольствие можно получить, если время от времени ходить вообще без корсета.
Кьяра отшатнулась, словно обжегшись.
— Спокойнее, спокойнее, милая. — Ухмылка стала еще шире. — Я ведь не угрожаю вам. А то люди могут бог весть что подумать.
По глазам было видно, как она разозлилась, но все-таки продолжала держать себя в руках.
— Тогда, пожалуйста, держите при себе ваши непристойные замечания, лорд Хэдли.
— Существует огромная разница между непристойными замечаниями и легкой насмешкой, леди Шеффилд. Объяснить, в чем она заключается?
Кьяра покачала головой.
Лукас предложил ей руку. Зачем нужно было портить впечатление от вечера? — удивился он себе. Все шло так гладко. Однако один ее вопрос, и он почувствовал себя задетым за живое.
До недавнего времени Лукас не задумывался над тем, как живет. Живет как живется. Кутить в обществе бездельников типа Фарнема, Грили и Инголлза было весело. Было весело состязаться с ними в разного рода непотребствах.
Каждый за себя.
И что в этом плохого?
— Хэдли!
У подножия лестницы Лукас обратил внимание на группку гостей.
— В следующую среду мы устраиваем прием в честь дня рождения Эштона. Пообещайте, что придете. — Виконтесса Эштон была известна благодаря элегантной роскоши своих вечеров. Попасть туда было делом чрезвычайно трудным. После короткого колебания она добавила: — Вы тоже, леди Шеффилд.
Изумившись, Кьяра не нашлась что ответить.
— Мы с удовольствием придем, — ответил Лукас.
— Прекрасно. Я рассчитываю на вас. — С нескрываемым интересом виконтесса оглядела их, а потом вернулась к своим друзьям.
— Когда это вы успели стать таким уважаемым господином? — пробормотал один из джентльменов, стоявших возле гардероба, когда Лукас проходил мимо. — В следующий раз мы услышим, что вы, оказывается, ходите в церковь по воскресеньям.
— Боже правый, представьте себе Хэдли, шествующего по центральному проходу церкви Святого Георгия на Ганновер-сквер, — съязвил другой, имея в виду самое модное место в Лондоне для устройства светских свадеб.
Не обращая внимания на их смешки, Лукас махнул лакею, чтобы тот подал Кьяре накидку, и повел ее к выстроившимся в ряд каретам.
Кьяра перевела дыхание и не сказала ни слова, пока они шли до угла.
Лукас тоже хранил молчание. Если она разозлилась, то пусть идет к черту, мысленно вознегодовал он. Как она смеет подвергать сомнению или критиковать его образ жизни? У дамочки не должно быть никаких претензий по поводу сегодняшнего вечера. Это он все организовал. Она должна по крайней мере поблагодарить его, а не ставить ему в пример его друзей.
Распахнув дверцу экипажа, Лукас подсадил ее внутрь. В замкнутом пространстве сдержанное недовольство Кьяры стало более явным. Лакированные стенки кареты все теснее надвигались на него с каждым оборотом колес.
Как он ненавидел это ощущение несвободы, словно его связали по рукам и ногам!
— Если вы что-то задумали, сэр, я предпочту, чтобы вы высказались, а не таили это в себе, — произнесла Кьяра.
Не желая сознаваться в собственной слабости, Лукас, чтобы не выдавать внутренней борьбы, решил пойти в наступление. В конце концов, напомнил он себе, с его репутацией повесы и развратника все только и ждут он него, чтобы он потакал своим слабостям.