Я хочу, чтобы мой член был так глубоко в ее влагалище, чтобы моя ширина пронзила ее пищевод.
Черт! Я хочу уничтожить ее.
— Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста! — кричит она. — Просто трахни меня, Кэш. Пожалуйста, трахни меня. Используй меня. Владей мной. Я твоя. Пожалуйста. Просто трахни меня.
Я вонзаю свой член в нее, разрывая её киску на части, она напрягается, пытаясь приспособится к моему размеру. Ее глаза расширяются, она кричит, и ее тело восстает против меня, дергаясь в сторону, но я прижимаю ее к земле своими плечами, грудью, животом, ногами.
Каждой тяжелой частью своего тела, я удерживая ее внизу, заставляя подчиняться. Как только она привыкает к моему большому, мясистому члену, а ее киска растягивается для меня, я двигаю бедрами, проникая в неё всё глубже и глубже, пока не вгоняю его в кончик ее матку.
Ее глаза закрываются, и я продолжаю погружать в нее свой член. Она обхватывает меня ногами и руками, окутывая своим запахом, отказываясь отпускать.
Я взрываюсь смехом, затем затягиваю цепь у нее на шее, пока ее лицо не краснеет, а киска не сжимается вокруг меня с каждым вздохом, отчаянно желая большего. Я немного ослабляю цепочку, и как только ее рот открывается, хватая ртом воздух, я плюю ей на язык. Она облизывает губы, проглатывая её.
— Это вкусно, не так ли? — говорю я. — Ты можешь плевать в меня сколько угодно, но ты проглотишь мою слюну так, словно это последний глоток в твоей жизни.
Она стонет, затем открывает рот.
— Еще. Пожалуйста. — плачет она.
И я снова плюю, и она снова проглатывает, такая нуждающаяся, отчаявшаяся маленькая шлюшка. Ее бархатистые стенки сжимаются вокруг меня, ее ногти с черными сколами впиваются мне в спину.
Мы оба скользкие от пота.
Она чувствуется так чертовски хорошо. Как мое первое убийство. Как прилив адреналина от того, что тебя чуть не поймали. Как в автокатастрофе, где я в конце концов убил свою приемную маму после того, как она приставала ко мне.
Ремеди похожа на всё это. Как власть. Как контроль. Как потребность. Ее конечности обвиваются вокруг меня. Соленый пот на ее коже. Ее затрудненное дыхание. Когда ее губы приоткрываются, я засовываю свой член еще глубже внутрь нее, затем снова плюю ей в рот.
— Проглоти. — говорю я.
Она знает, что делать, и ее глаза закатываются. Ей нравится слышать эти требования.
— Проглоти, как хорошая маленькая куколка для траха. Черт, Ремеди. Ты так чертовски горяча.
Я наклоняюсь, дыша на ее податливые губы, и толкаюсь в нее так, словно это последний раз, когда трахаю её. Она стонет, как добыча, которая знает, что это конец, но каждое подергивание доказывает, что ей это нравится.
— Ты ненавидишь меня. — говорю я ей на ухо, прикусывая мочку. — Но ты так же ненавидишь себя за то, что знаешь, что я могу с тобой сделать. Потому что тебе это чертовски нравится. Тебе это нужно. Я нужен тебе. Ты не могла кончить, не думая обо мне с тех пор, как я впервые покрутил твои соски, как маленькая жадная сучка, которой ты и являешься. Скажи мне, что тебе нравится, когда я владею тобой вот так.
— Пошел. Ты. — шипит она, выплевывая каждое слово.
Но все же, она не говорит мне уходить. Она отказывается сказать мне остановиться.
— Кого ты ненавидишь больше? — смеюсь я. — Меня или себя?
— Заткнись и дай мне кончить! — кричит она.
— Я не ненавижу тебя. — говорю я, продолжая толкаться во влагалище, разрывая ее на части. — Нет. Ты, черт возьми, нужна мне так же, как и я тебе. Я дрочил себе каждый день и каждую ночь. Гнев в твоих ярко-зеленых глазах. Твоя тесная киска. Твоя гладкая, тугая, маленькая попка. Фиолетовая помада, которая так подходходит к твоему лицу, когда я душу тебя. И, черт возьми, этот запах. Когда ты мокрая или нервничаешь, от тебя пахнет свежими персиками. Эти татуировки на твоем животе и киске выглядят так, словно ты плохая девочка. Или татуировки со скелетом у тебя на спине, как будто они что-то значат. Как будто они — это мы. Потому что это все, чем мы являемся. Для тебя не имеет значения, кто я такой, потому что мы просто кости. Ты принадлежишь мне, Ремеди.
Мои бедра пульсируют, мой член набухает еще больше внутри ее тугих стенок, ее лицо искажается от боли. Она затаила дыхание, ожидая, когда я прикончу ее.
— Теперь ты будешь кончать на мой член, пока я буду душить тебя.
Ее глаза расширяются, и я тяну за цепь, ее щеки краснеют. Я прижимаюсь к ней, трусь своим телом о ее клитор, ее киска сжимает меня, как будто это наш последний раз.
— Пожалуйста. — хрипло произносит она, слова едва слышны. — Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйся…
— Кому принадлежит твоя киска? — рычу я.
Она не колеблется.
— Ты знаешь. Ты владеешь моей киской!
— Кончи для меня. — требую я, мой голос вибрирует в ней. — Кончи со мной. Прямо сейчас, блядь.
Мой член вбивается в нее, когда ее щеки краснеют, а бархатные стенки обхватывают меня, сопротивляясь. Ее ногти царапают мне спину, боль обжигает мое тело, заставляя меня на полсекунды отпустить цепочку, но я не прекращаю задевать ее матку.
Я вгоняю свой член все сильнее и сильнее, пока она не бьется в конвульсиях вокруг меня, как дикое животное, ее стон первобытный и очищающий.
Когда последние спазмы ее оргазма затихают, я выхожу из нее. Она растягивается на кафеле, ее тело мокрое от пота, ноги залиты спермой. У меня адски болит спина, она наверное расцарапала меня.
Но я держу свой член в кулаке, трахая себя, пока она обретает самообладание. Ее майка все еще задрана над сиськами, каждый бугорок плоти свисает в сторону, ее коричневые соски все еще торчат и краснеют.
Ее юбка болтается на бедрах, как свободный пояс, прикрывая это татуированное произведение искусства.
Слабая фиолетовая полоса пересекает ее шею. Синяк от удушающей цепочки, моего ожерелья для нее. Кровь лопнувшего капилляр окрашивает ее глаз — вероятно, он лопнул от напряжения, вызванного цепью — удавкой, — и кровоточит, как красный фейерверк, в белке ее глаза, совпадая с родимыми пятнами у меня.
На заживление уйдет несколько недель, но потом оно исчезнет, как будто его никогда и не было. Но все равно, мой член наполняется кровью, когда я знаю, что она ни от кого не сможет скрыть эту отметину.
Она пытается сесть, но терпит поражение. Усталость одолевает ее, и это заставляет меня кончить.